На одно немыслимо короткое мгновение Гаспару показалось, будто он видит волшебный полет. У него вырвался крик. Веревка лопнула. Элен стукнулась об угол веранды; брызнули осколки стекла, и девочка, раскинув руки, полетела вниз. Она упала на каменные плиты двора и осталась недвижима.
На всю жизнь запомнил Гаспар эту картину. Ему казалось, будто девочка в серебристом свете луны слетела на землю легко, как перышко. Но Элен все не шевелилась, и это было страшно.
Перелезть через высокую ограду Гаспар не мог. Он закричал что было сил. Через минуту весь дом был уже на ногах. В окнах загорелся свет. На крыльцо выбежал какой-то мужчина в пижаме, за ним — китаец, одетый в длинную красную рубаху, и две женщины. Все они говорили по-английски.
Элен подняли. Гаспар, позабыв обо всем на свете, бросился было к ней, но китаец заметил его и закричал по-английски что-то угрожающее. Необъяснимый ужас охватил Гаспара. Он кинулся наутек, успев только увидеть, что Элен уносят в цом.
Однако вскоре он вернулся и услышал, как в гараже заурчала машина. Должно быть, уже позвонили врачу и теперь послали за г-ном Драпером. Автомобиль выехал из гаража. Китаец открыл решетчатые ворота. Гаспар отступил в тень, к стене. Через несколько минут подъехала другая машина — это был врач. Прошло еще четверть часа, и первый автомобиль вернулся. Из него вышел г-н Драпер. На крыльце его встретила гувернантка, громко причитая:
— Она хотела... Я не спала, клянусь... Доктор надеется...
Г-н Драпер довольно грубо отстранил женщину и вошел в дом.
После этого суета прекратилась; наступила полная тишина. Элен, должно быть, отнесли в какую-то комнату в другой половине дома. Ни одно окно не светилось на фасаде, только в прихожей горела лампочка. Гаспар обошел сад, окруженный высокой стеной. Перелезть через нее он не мог, да и что бы это дало? Если Элен умрет, то по его вине. Надо было лучше проверить веревку на прочность. Может быть, веревка перетерлась об острый угол камня, когда Элен раскачивалась?
Гаспар пошел прочь. Он шел, не разбирая дороги; дома кончились, улица вывела его к холмам; сам того не замечая, мальчик отшагал довольно большое расстояние. Слезы текли по его щекам, капали на голую грудь. Он свернул на тропинку и вскоре уперся в тупик: здесь начинались скалы. Над скалами возвышались сосны — целый лес, но все до единой были сухие. В лунном сиянии они казались огромными. Большая ночная птица бесшумно пролетела над их голыми ветками. Гаспар упал на колени. Он долго молился, потом пошел в сторону города. По чистой случайности дорога вывела его к пляжу как раз в том месте, где он зарыл свой спасательный пояс. Нога его наткнулась на песчаный холмик. Гаспар выкопал пояс и подошел к самой кромке пляжа. Постоял в задумчивости по щиколотку в воде. Луна скрылась. Волн не было, только легкая зыбь, и море в этот сумрачный час между ночью и днем напомнило Гаспару спокойные воды Мааса и каналов. Как далеко было то прекрасное время надежд! Мальчик вернулся к порту и вплавь добрался до яхты, как раз когда первые лучи рассвета позолотили мачты и трубу. На яхте он рано или поздно что-нибудь узнает об Элен.
Забравшись в свой чулан, он первым делом снял мокрые штаны и надел другие, которые от щедрот пожаловал ему кок. Потом растянулся на полу и уснул. Матрос в это утро разбудил его довольно поздно и послал мыть палубу.
— А когда отплываем? — спросил Гаспар.
— Мы уже не отплываем, юноша, — ответил матрос.
— Почему?
— Большой шорох был нынче ночью.
Ничего больше от матроса добиться не удалось. Весь этот день и следующий Гаспар работал в мучительной тревоге. Он по-прежнему стряпал для двух матросов, помимо этого, его заставляли без конца что-то мыть, чистить и драить. Кок на яхте не показывался. На третий день после обеда явился Обираль. Гаспар в это время, не жалея сил, начищал медные дощечки на лестнице. Секретарь г-на Драпера был явно под хмельком.
— Ну-с, юноша, — крикнул он Гаспару, — как вам путешествие на яхте? Восхитительно, не правда ли? Надо встать, милостивый государь, когда к вам обращаются.
Гаспар выпрямился и подошел к Обиралю.
— Бросьте-ка ваши тряпки и послушайте, коли вам оказывают такую честь — говорить с вами, — продолжал Обираль. — Ну-с, юноша, вот к чему приводят фантазии. Родная дочь г-на Драпера пыталась убежать из дома, и теперь она умирает.
— Она не умрет! — выкрикнул Гаспар, не в силах совладать с накатившей яростью.
— Да, умирает, — повторил Обираль. — Она бредит. Говорит про какой-то дальний край — ясное дело, плод ее воображения, — про березы и пальмы. Ах, да! Еще она говорит, что убежит туда вместе с неким Гаспаром Фонтарелем. Гаспар Фон-тарель — это ты!
— Это я , — твердо сказал Гаспар.
— Откуда она узнала твое имя? От повара, что-ли? Как бы то ни было, она умоляет разрешить ей с тобой повидаться. Ей, видите ли, жалко мальчика, которого держат взаперти, — так она сказала. Да будь моя воля, тебя бы просто вышвырнули за борт, ублюдок!
— Она не умрет, — (Отчетливо произнес Гаспар, — она непременно увидит свой край. И можете выбросить меня за борт, если хотите.
Обираль залепил Гаспару такую оплеуху, что мальчик едва удержался на ногах.
— Ладно, молокосос! — рявкнул он. — Покуда тебя запрут в трюме. А потом господин Драпер решит, что с тобой делать.
Он окликнул матроса, и тот поволок Гаспара к трюму, но как будто нехотя. У самой лестницы Гаспар вдруг стал упираться. Он повернулся к Оби-ралю и крикнул ему:
— Посмотрим, осмелитесь ли вы передать мои слова Элен!
— Элен? Ты, щенок, смеешь говорить об Элен?
Обираль ринулся на Гаспара, обрушил на него град затрещин, потом сбил с ног и принялся наносить удары башмаком по лицу, да так, что даже матрос не выдержал:
— Довольно!
— Довольно? Этого еще мало для таких шельмецов, которые хотят на чужом горбу въехать в рай.
Обираль походил на старого толстого сверчка, с той лишь разницей, что сверчки добродушны. Кровь залила лицо Гаспара, он уже не в состоянии был подняться, но продолжал говорить разбитыми губами:
— Посмотрим, осмелитесь ли вы сказать Элен, что она увидит свой край. Никогда у вас язык не повернется сказать ей такое. Потому что вы боитесь, что это случится. Передайте же ей, если вы не трус: Гаспар Фонтарель поклялся, что Элен увидит свой край.
С Жака Обираля вдруг разом слетел весь хмель. Плачевный вид распростертого на полу мальчика, едва скрытая угроза во взгляде и позе матроса, слова Гаспара — все это, вместе взятое, отрезвило его. Ярость Обираля улеглась так же внезапно, как вспыхнула. Разумеется, он не признал свою неправоту, но попытался сохранить лицо. Голос его стал ледяным.
— Ладно, я его проучил, и будет с него пока. Умойте этого юношу, — бросил он матросу. — Что до вас, молодой человек, я доставлю вам удовольствие и передам ваши слова Элен: я хочу остаться человеком чести до конца, а конец наступит, когда одна юная особа очень дорого заплатит за свою фантазию. Веревка, знаете ли, может лопнуть в любой момент — и...
Обираль засмеялся. Матрос помог Гаспару встать. Он отвел мальчика на камбуз, умыл его, не жалея воды, и дал выпить глоток рому.
— Сегодня вечером пойдешь со мной в носовую каюту, — сказал он. Я тебе расскажу про эти края.
Обираль на яхте не задержался: очевидно, он приезжал просто проверить, все ли в порядке, или что-то взять. Почти сразу же он сел в шлюпку и отправился в город. Весь остаток дня Гаспар провел, лежа в шезлонге на палубе. Матрос, который присутствовал при разыгравшейся сцене, и его товарищ взяли на себя смелость дать мальчику отдых. С восхищением и бесконечной грустью смотрел Гаспар на порт, на город и особенно на пляж и далекий дом, где, быть может, умирала сейчас Элен. Все застыло вокруг, словно угнетенное палящими лучами солнца. Глубокая синева вод тоже была неподвижна.
Вечером Гаспар поужинал вместе с матросами. Они говорили на странном наречии, мешая фламандские и французские слова.