Людовик, который только что дал выход своей злости из-за того, что у его щетки отвалилась ручка, воспользовался случаем, чтобы загладить свою вспышку, и рассказал Гаспару вот что:

— Мы играли как-то перед одним кафе, а этот человек с рыжей бородой сидел за столиком недалеко от нас. Он вдруг вскочил и закричал, что музыка ему, видите ли, мешает. Жером бросил свой корнет-а-пистон — и давай бог ноги. А я того человека обругал, отец потом чуть не прибил меня за это.

На другой же день случай распорядился так, что тот самый человек прошел мимо музыкантов, когда они играли для туристов перед одним из домиков на пляже. Он посмотрел на Жерома, явно желая его напугать, и сказал: “Сегодня ночью я приду и сверну тебе шею, музыкантишка несчастный”.

Гаспар рассмеялся, но смех тотчас застрял у него в горле.

— После обеда будем играть на террасе кафе “Мондиаль”, ребятишки, — сказал в тот же день Никлас.

На террасу вела маленькая лесенка. Вокруг лесенки и наверху были накрыты столики, а в глубине за террасой виднелся зал, куда посетители заходили только в дождливые дни. Вдоль перил стояли в ряд на цементных столбиках большие китайские фарфоровые вазы со всевозможными растениями. Гаспар, чтобы удобнее было слушать, прислонился к одному такому столбику. Его друзья заиграли; не прошло и десяти минут, как Гаспар нечаянно толкнул стоявшую на столбике вазу. Ваза упала вниз и разбилась о мостовую узкого переулка.

— Беда невелика, мы заплатим, — сказал Никлас.

И в ту же минуту на лестнице появился человек с рыжей бородой; прямо через головы посетителей он принялся бранить музыкантов. Очевидно, он был пьян.

— Эта ваза упала прямо мне под ноги! Они хотели меня убить, точно! Хозяин! Есть в этом кафе хозяин?

Явился хозяин, как мог успокоил бородача, и тот ушел, пригрозив напоследок Никласу Крамеру и его сыновьям позвать полицию, чтобы их выдворили с позором.

Перепуганного насмерть Жерома едва удалось удержать: он хотел спрыгнуть с террасы в переулок. Наконец все угомонились. Хозяин попросил музыкантов продолжать концерт. Что и говорить, Никлас и мальчики играли очень хорошо, хотя состав их оркестра был довольно странный: корнет-а-пистон, труба и аккордеон. Вечером, когда все вернулись на пароходик, Гаспар наконец смог сообщить им:

— Я знаю этого человека с рыжей бородой. Его зовут Жак Обираль. Вчера ночью я уже видел его, он ехал на катере, только тогда я его не узнал.

И пока они, сидя на палубе, ели свой скромный ужин, Гаспар рассказал о беглеце из Антверпена.

— Он не хочет оставаться с тем человеком, что ему вместо отца. Он ищет свой край, — закончил Гаспар.

И оба мальчика, и старый Никлас слушали рассказ Гаспара очень внимательно. Людовик и Жером поминутно задавали вопросы, Никлас же молчал. Доев все, что было у него в тарелке, он набил трубку, зажег ее, выкурил почти до конца и только тогда заговорил. Уже стемнело.

— Ребятишки, — сказал Никлас, — мне кажется, что мы не должны судить сгоряча. Этот господин Драпер — человек достойный. Может статься, его секретарь Жак Обираль — бессовестный негодяй, но мальчик-то от этого вряд ли страдает: у него ведь есть все, чего только можно пожелать. Нет, я не думаю, что его бегство — простой каприз балованного ребенка. Он не пытался бы убежать раз за разом, да еще с таким упорством. Но даже если Драпер ему не отец, как этот мальчик собирался разыскать своих родителей, если не знает, кто они, и понятия не имеет, в каком краю он родился?

Тут все заметили, что Жером опять стучит зубами.

— Что с тобой, сынок? — спросил его Никлас.

— Я знаю, — пролепетал Жером, — человек с рыжей бородой живет на той яхте, что стоит на якоре чуть ниже по реке. Отсюда видны ее огни.

От одного вида этих почти неразличимых вдали огоньков Жером дрожал с головы до ног.

— Так, значит, этот мальчик, Драпер, тоже, наверно, на яхте! — вырвалось у Гаспара.

— Почему бы нет? — пожал плечами Никлас. — Но тебе-то что с того? Тебя эти дела не касаются.

— Он мой друг, — сказал Гаспар.

— Ты в этом уверен?

— Больше всего на свете, — ответил Гаспар. — Я хочу помочь ему, если смогу. Мне надо с ним увидеться.

Прежде чем спуститься в каюту, Никлас зажег лампу и очень внимательно посмотрел на Гаспара.

— Может быть, ты понимаешь больше, чем я, — сказал он.

Никлас ушел спать, а мальчики остались на палубе, сидели и разговаривали. Прилив уже приподнял пароходик, и он тихонько покачивался на волнах.

— А где твоя байдарка? — вдруг спросил Людовик своего брата.

— Я ее спрятал, — отвечал Жером.

— Зачем это ты ее спрятал?

Людовик начинал закипать и, как вчера, ничего не мог с собой поделать.

— Ты затопил ее в камышах, признайся же, ну! Только зачем? Зачем?

— Я хочу сберечь ее до того дня, когда не буду больше бояться, — вздохнул Жером.

— А будь она у нас, эта байдарка, мы могли бы подплыть ночью к яхте. И попытались бы поговорить с сыном Драпера.

У Жерома и вправду была байдарка, которую он сам отремонтировал. Он нашел брошенную лодку у дамбы, ниже по течению. На самом деле это была довольно большая плоскодонка. Мальчик прибил отставшие доски, законопатил щели, а когда все было готово, затопил свое творение.

— Раз она тебе не нужна, надо было отдать мне! — кричал Людовик.

— Довольно! — раздался снизу голос Никласа.

— Я ее достану завтра, — пролепетал Жером, — и мы поплывем к яхте ночью.

— Это ты-то поплывешь к яхте? — расхохотался Людовик.

— Я с вами.

— Ночью?

— Ночью.

Жером, казалось, сам испугался собственных слов. Людовик прикусил язык. На другой день на заре все трое отправились за лодкой, которую Жером утопил глубоко в иле. Они привели ее в порядок, сделали легкие весла из досок. Потом пришвартовали свое суденышко к пароходику Никласа. Старый музыкант не без опаски наблюдал за действиями мальчиков.

— Если вы хотите, чтобы Гаспар сел в эту посудину, надо ему сперва научиться плавать, — только и сказал Никлас.

Прошла неделя. Гаспара научили кое-как держаться на воде. Все эти дни, когда не было концертов, мальчики ходили к дамбе и следили за яхтой, чтобы узнать, кто на ней живет и кто бывает. Они видели только двух матросов, которые несли вахту, сменяя друг друга, но убедились также, что по вечерам иногда приезжает Жак Обираль. Г-на Драпера не было. Однажды вечером с невидимой им стороны яхты донеслась песня. Пел детский, очень тонкий голос.

— Это он, — прошептал Гаспар. — У него голос как у девчонки.

Друзья решили, что мальчик заперт в каюте. Но должны же его иногда выпускать на палубу — очевидно, он выходил в те часы, когда они были на концертах.

— Гаспар, тебе же не нужно всегда ходить на концерты вместе с нами. Ты все равно неспособен к музыке. Оставайся у дамбы на весь день.

И в конце недели Гаспар решил вести наблюдение с утра до вечера. Он взял с собой хлеб и бутылку пива и залег в укромном месте у тропинки, которая тянулась вдоль дамбы.

Яхта была небольшая. Однако выглядела она очень красиво: над верхней палубой возвышалась изящная надстройка с довольно просторными каютами, а над ней — капитанский мостик. На борту был только один ряд иллюминаторов. Стройный силуэт яхты завораживал Гаспара. Рано утром он увидел, как к ней подплыли две моторки. С них стали выгружать и поднимать на яхту какие-то бочки и ящики. Потом прибыл на маленьком катере Жак Обираль. Вместе с секретарем г-на Драпера вышел человек в белоснежном кителе и фуражке с золотым галуном. Они поднялись на палубу. До Гаспара долетали обрывки их разговора. Человек в белом оказался капитаном яхты. Он сказал, что команда из шести матросов будет на борту к вечеру. “Вот и отлично, — отвечал Жак Обираль, — г-н Драпер сможет приехать только завтра. Еще не все бумаги в порядке.” Гаспару так и не удалось понять, на какое время назначено отплытие и куда отправится яхта. Неужели мальчика увезут в какой-то далекий город, в чужую страну, откуда ему уже не убежать?