Эти слова Артемия немного привели Михаила в чувство. Он уже спокойно подумал, что из двух путей идти вперёд по жизни у него остался один: завтра отправляться на переговоры с королём Польши Владиславом. «Да не изверг же он!» — мелькнуло у Шеина. Он положил руку на плечо Артемия:

   — Эх, брат, сейчас бы баклагу хмельного. Залить огонь, залить горе!

   — Что-нибудь спроворим, — отозвался повеселевший Артемий.

И они словно сбросили с плеч непомерную ношу, которая ещё недавно придавливала их к земле, и легко пошагали к своему обиталищу. Они знали, что делать им завтра.

День шестнадцатого февраля выдался морозный, солнечный и тихий. Синел за острогом лес. Под лучами солнца сверкали купола смоленских храмов. У Михаила Шеина, который вышел из землянки на свежий воздух, голова была тяжелее обычного. Но они с Артемием знали, за что выпивали, ставя на кон свои жизни, и теперь точно могли сказать, что им в этой игре не повезёт.

В десять утра, как определил Артемий по солнцу, он, Михаил Шеин и полковник Александр Лесли вышли из ворот острога. За воротами их ждала карета на санном ходу, и рядом с нею стоял сам губернатор Смоленска Станислав Воеводский. Михаил понял, что король не хотел унижать достоинство своих противников в том, что касалось гражданской чести. Сильные сытые кони докатили карету до Соборной горы за считанные минуты. И вот уже Михаил Шеин вошёл в палаты, где много лет назад больше трёх лет жил и в иное время бывал по разным поводам. В трапезной русских и немца встретил сам король Владислав. Было похоже, что он намерен вести беседу не за столом переговоров, а за трапезой. Владислав встал с кресла, на котором сиживал Шеин, и подошёл к нему.

   — Нам с тобой везёт, воевода. Мы так часто встречаемся в этих палатах, будто они наш родной дом.

   — Я помню те встречи, ваше величество.

   — Садитесь к столу. Признайтесь, что голодны.

   — Не станем отрицать. Сегодня и маковой росинки не было во рту, — ответил Шеин.

   — А мне лестно будет накормить тебя, лучший воевода Руси, — с улыбкой произнёс Владислав.

Он был в хорошем настроении и уже видел тот час, когда пушки накроют чехлами.

И все уселись к столу: король — во главе его, гетман Соколинский — справа, Михаил Шеин — слева. Кубки были наполнены, и король первым взял свой. Поднял свой кубок и Шеин, опередив короля, сказал:

   — Я выпью за то, чтобы великодушный король Польши Владислав открыл нам путь домой.

   — Подожди, — остановил Владислав Шеина. — Нельзя же так. Ты выпей сперва за то, что уцелел в этой войне. К тому же нельзя, как на Руси говорят, поперёд батьки в пекло лезть.

   — Скажу откровенно о том, ваше величество: я сегодня сожалею, что живу и здравствую. Тысячу раз обходила меня смерть и всё для того, чтобы открыть путь к позорной кончине. Есть ли справедливость на небе?! — взволнованно произнёс Шеин.

Его слова вызвали у всех недоумение. И только воевода Измайлов согласился с Шеиным и согласно покивал головой. Даже сам король Владислав не нашёл, что сказать. Но наконец он обрёл дар речи:

   — Ты, воевода, не предавал Русь. Это тебя предали. Ты не присягал мне на верность, как многие другие ваши князья, воеводы. В чём же дело?

   — Уволь, государь, не буду об этом говорить. Сие наше, россиян, дело.

   — Да, это так. Но если мне не откроешь правды, которая всей Европе ведома, то я ни о каком перемирии не буду вести речи. Как говорят у вас, «нашла коса на камень».

   — Господи, ладно уж, — отмахнулся рукой Шеин. — Тут нет особой тайны. Зависть людская нас погубит, и нам бросят в лица обвинения в том, что мы продали себя тебе, ваше величество, за тридцать денежек.

   — Я понимаю тебя, воевода Шеин. В нашей державе таких мерзостей тоже полно. Давайте же выпьем и будем достойнее подобных упрёков.

   — Вот это верно сказано, — заметил гетман Соколинский.

   — Теперь прошу вас быть внимательными, — подняв руку, произнёс король. — Гетман Соколинский сейчас зачитает то, что ляжет в основу договора между нашими державами. Скажу одно: условия наши жёсткие, мы же победители. — И король обратился к Шеину: — Если ты хочешь спасти жизни десяти тысяч россиян, то должен согласиться с нашими условиями беспрекословно. Иначе ты можешь встать и уйти, конечно же, поблагодарив меня за трапезу.

   — Хорошо то, что с тобой, ваше величество, не скучно. И скажите гетману, пусть читает условия. Я и мои сотоварищи примем их.

   — Слава Богу, нашли общий язык. — И король с улыбкой перекрестился. — Итак, ясновельможный пан Соколинский, читайте условия.

   — Они доступны для исполнения, — приятным голосом заверил сухощавый и строгий на вид гетман. — Первое: король Владислав заявляет, что ратные люди, как московские, так и иноземцы, могут перейти на службу к королю польскому или вернуться в отечество. Это предоставляется на их усмотрение.

   — Благородно, — отозвался полковник Александр Лесли.

   — Будьте внимательны, — заявил Соколинский. — Весь наряд — имеются в виду пушки со всякими припасами, а также оружие всех ратных людей — остаётся в пользу поляков. Тем, кто перейдёт на службу к королю, будет возвращено всё имущество.

   — Стоп! — предупредил король Владислав. — Для наблюдения за этими действиями назначаются с польской и русской стороны по два человека — капитан и полковник. Продолжай, пан Соколинский.

   — Все польские и литовские пленные должны быть отпущены воеводой Шеиным.

Прочитав это, Соколинский замешкался, потому что в грамоте дальше было записано: «Король польский повелевает целовать крест, что никто из отпускаемых ратных людей никогда не будет против него служить». Потом эти строки зачеркнули.

Увидев, что гетман Соколинский смущён, король сказал:

   — Мною далее записано, что все отпущенные русские не будут воевать против меня четыре месяца.

   — Да, так, ваше величество, — подтвердил Соколинский и продолжал: — «Воевода Шеин с товарищами, все начальствующие и приказные люди и весь церковный причт беспрепятственно будут отпущены со всем имуществом и во время пути должны пользоваться полной безопасностью. Выходить из острога они должны с опущенными знамёнами, с погашенными фитилями, без барабанного боя до того места, где будет находиться король...»

   — Дай я сам прочитаю, — заявил Владислав и взял условия договора в свои руки. — Слушайте же! «Положив знамёна у ног короля, знаменосцы отступят на три шага и снова возьмут знамёна и по приказанию польского гетмана Станислава Воеводского зажгут фитили, забьют в барабаны и отправятся в путь. Дозволено им взять с собой двенадцать полковых пушек, если у них есть конское тягло. Таборы, укрепления и остроги должны быть сданы в целости». — Король отдал грамоту Соколинскому: — Читай дальше.

   — «Во время пути ратные люди обязуются не притеснять поляков, не входить в королевские замки, а корм для лошадей, если они есть, и съестные припасы для себя — покупать. Договор должен быть подписан воеводой Шеиным и другими воеводами и полковниками с русской стороны и уполномоченными короля Владислава — с польской».

   — Есть у тебя противное этому договору слово, воевода Шеин? — спросил король Владислав.

Михаил Шеин старательно вдумывался в каждое услышанное слово. По его мнению, выходило, что король, как победитель, поступал по отношению к побеждённым великодушно. Всё, что касалось оружия, в договоре было выражено по законам войны. Тут и спорить не о чем. И знамёна положить у ног короля — тоже закон войны. Но вот король оставил Шеину двенадцать пушек. Господи, что с ними делать, ежели у него нет тягла? Давно от бескормицы погибли все лошади. На что уж бережливы немцы, и те потеряли коней. «Что делать с пушками, надо подумать», — решил Шеин и ответил королю:

   — Я со всем согласен, ваше величество. Законы войны не умаляют твоего благородства.

   — Хвала Деве Марии. Два дня тебе на сборы.

   — Так и будет. В среду на первой неделе Великого поста и уйдём.