— Вот что, будущий думный дьяк Тихон Бормосов. Последняя наша воля как закон, и царь её утвердил.
— Что же ты хочешь, скаженный? В судный час не утихомиришься! — со слезой в голосе выкрикнул дьяк.
— Вот что тебе царским именем повелеваю: принеси-ка сюда ендовы крепкой медовухи и пять кубков. Как выпьем, так и распоряжайся нами, приказная голова, — заявил Шеин.
Бормосов посмотрел на солнце, на Благовещенский собор, перекрестился и крикнул Стрешневу:
— Василий, а ведь ты у нас царский любимец, племянничек царицы. Вот и беги в подвал за медовухой. Да бадью неси, а не ендову!
Той порой к Сыскному приказу стекалось всё больше москвитян. К тому располагал тёплый апрельский день, солнечная погода и зрелище, которого горожане давно не видели. Помнили они, что при великом государе Филарете казней не было. Стражники вынуждены были окружить осуждённых и теснить горожан.
Наконец появился Василий Стрешнев. За ним следовали двое слуг из царского дворца, которые несли большую бадью медовухи и корзину с кубками. Хилков велел слугам поставить всё на помост.
— Ну подходи, неугомонный заводила! Исполняй последнюю милость царя-батюшки! — крикнул дьяк Бормосов Шеину.
Шеин махнул рукой князьям Белосельскому и Прозоровскому, положил руки на плечи Артемия и Василия Измайловых, и все они, подойдя к помосту, где стояли бадья и кубки, зачерпнули медовухи.
— Да простит нас Всевышний, а мы готовы к ответу перед ним, — произнёс Шеин и, вскинув кубок, выпил одним духом.
И все пятеро выпили. Да тут же Михаил побудил осушить ещё по кубку.
— За Русь-матушку! Она достойна этого!
— Эк размахнулся! Один пьёт, и совести нет! — воскликнул дьяк Бормосов и потянулся к кубку князя Белосельского.
И все судьи в этот миг смотрели на приговорённых с завистью. «А чего я-то жду?!» — подумал дьяк Димитрий Прокофьев и устремился к кубку князя Прозоровского.
Тем временем Михаил уговорил Артемия и Василия выпить по третьему кубку.
— За царя-батюшку, за его милость к нам. Не пожалел царской медовухи, — весело произнёс Шеин.
Дьяк Бормосов, выпив кубок медовухи, впал в гнев: не понравилось ему сказанное Михаилом Шеиным.
— А ну, прокажённые, айда на Пожар! Я тебе покажу, как о царе с усмешкой говорить! — погрозил он Шеину кулаком. — Эй, стража, за мной!
Стражники окружили приговорённых и повели их с кремлёвского двора. Толпа горожан двинулась следом. И вот уже позади Троицкие ворота, открылась Красная площадь, в просторечии дьяка Бормосова — Пожар. Вся она до торговых рядов была заполнена москвитянами, лишь к Лобному месту стрельцы оградили проход.
Михаил Шеин шёл впереди. Он, как и его друзья, был хмелен, и сдерживал нечто рвущееся из груди. Но в душе у него всё сильнее звенели колокольца, и они придали голосу воеводы великую силу. Михаил мощно крикнул:
Поклонися, Русь, мне в ноженьки!
Поклонися в последний разок!
На Красной площади всё замерло. Не было подобного на Руси, чтобы осуждённые на казнь шли так, гордо вскинув головы, так отважно обращались к народу. А голос Шеина звучал всё мощнее:
Не был я сиротиной у Боженьки!
И за тобою немалый должок!
— Чего это тебе задолжала держава? — послышался голос из толпы.
Отдал я тебе кровь молодецкую,
Душу, сердце — всё подарил!
Сохрани же бородку боярскую
И головушку, что не пропил!
— Слава Шеину! Слава! — прогремело над площадью. Он же продолжал покорять россиян:
Поднимусь на помост я на Лобный
И над плахой склонюсь головой.
Промахнися же, молодец добрый,
Брось топор да и песню запой.
Кто-то крикнул палачу:
— Эй, в красной рубахе! А ну прочь с помоста! Стрельцы заволновались. Шеин продолжал идти к Лобному месту и пел:
И поклонится Русь тебе низко,
Что от смерти ты спас удальца.
А своё ты получишь до нитки
От царя, что на плаху вознёс молодца!
И прокатилось над всей площадью так мощно: «Слава Шеину! Слава Измайловым!» — что с церквей и соборов с оглушительным карканьем взлетели тысячи ворон и закружили над толпой, сшибая с голов шапки. Красная площадь не переставала волноваться, и крики горожан слились с граем ворон: «Слава Шеину! Слава!»
Михаил Шеин обнял за плечи Артемия и Василия, они повернулись к толпе и низко поклонились. А в этот миг за спинами стрельцов появился Анисим, побратим Михаила. Он пытался прорваться сквозь строй стрельцов и кричал:
— Батюшка-воевода, я с тобой! Батюшка-воевода... Его сбили с ног, он вскочил и вновь ринулся вперёд.
И тогда Шеин крикнул:
— Анисим, живи за тех, кому бы жить!
И трое, обнявшись, пошли дальше. Стрельцы их уже подгоняли.
А людское море на Красной площади бурлило. Волнение готово было разыграться в шторм. Громкие крики ворон добавляли ко всему ярости.
И никто из москвитян не помнил, в кои веки подобное случалось.
Москва — Владимирская земля, Финеево, 2003—2004
ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА
Около 1576/1577 года
В семье окольничего Б.В. Шеина родился сын Михаил.
1591 год
Михаил — чашник при царе Фёдоре Иоанновиче. Принят на службу рано, как человек «родословный».
1598 год
В числе 45 стольников он подписывает грамоту об избрании Бориса Годунова на царство.
1600-1602 годы
Михаил Шеин — полковой воевода в Пронске. Первая схватка с крымцами.
1602-1604 годы
Шеин — воевода Мценска. Успешно обороняет город от крымских татар.
1605 год
За участие в разгроме войска И. Болотникова, за сражение с Лжедимитрием I под Добрыничами Шеин пожалован Борисом Годуновым в окольничие.
1606 год
Лжедимитрий I включает Михаила Шеина в Сенат (вместо Боярской думы) во «главе «Совета окольничих». Шеин игнорирует участие в «Совете окольничих».
1607 год
Василий Шуйский жалует Михаила Шеина чином боярина.
1608 год
Михаил Шеин назначен главным воеводой в Смоленск. Уезжает туда с семьёй.
1609-1611 годы
Осада Смоленска польским королём Сигизмундом. Двадцатимесячная защита Смоленска во главе с воеводой Шеиным. Он вынужден сдать умирающий от голода Смоленск на милость врага. Из 80 тысяч горожан осталось 8 тысяч.
1611-1619 годы
Воевода Михаил Шеин, его жена и двое детей пребывают в польском плену.
1619 год
На речке Поляновке, под деревней Деулино происходит размен русских и польских пленников. Шеин с семьёй возвращается в Москву.
