Дорога от Варшавы до Бреста оказалась накатанной, без заносов: миновала непогода восточную Польшу. И во благо ездовым. Весь короткий зимний день ехали лёгкой рысью. Ваня уже вылез из-под соломы по грудь, лежал так, что в любую минуту мог спрятаться. Но пока Анисим и его возок никого не интересовали, и Анисим радовался в душе хорошему началу. Беглецы проследовали две трети пути до Бреста без каких-либо помех. Первая опасность их поджидала, когда остановились на ночлег на постоялом дворе в маленьком городке Вяла-Подляска. К возку Анисима подошёл маршалок Броницкий как раз в тот миг, когда вернулся ходивший по нужде Ваня.

   — Ты кого это везёшь, Онис?

   — Так это мой сынок Янек, пан маршалок.

   — Зачем взял с собой? — рассматривая Ваню, спросил Броницкий.

   — Так пан Влад и разрешил. Матка наша в Бресте у сестры задержалась, вот и затосковал сынок по матке. Так вы уж, пан...

   — Милую. Пусть до Бреста едет. Там узнаю, не врёшь ли.

Когда Броницкий ушёл, Анисим задумался. Здесь обманул, и сошло, но в Бресте ложь обязательно откроется. Маршалок был въедлив и дотошен, и не приведи Господь, если дознается, чей сын «Янек». Надо было что-то предпринимать. Но что? Не свернёшь же в пути в лес или в поле! Это только себе на погибель. И в малом городке Вяла-Подляска не спрячешься. Ночь прошла беспокойно. Спал, не спал — Анисим не мог бы сказать, скорее, плавал в бесплодных размышлениях.

Наступило утро. Обоз выехал из Вяла-Подляски до рассвета. Дул сильный северо-восточный ветер, нёс космы снега. Но было терпимо, до полудня ехали, как обычно. И вдруг наползли синие тучи и пошёл такой обильный снег, что не стало видно бегущую впереди лошадь. Поднялся неистовый ветер, и закружила метель. Небо обрушилось на землю и накрыло её мраком. И всё-таки в этой круговерти Анисим увидел наезженный поворот дороги вправо и какую-то избушку близ него.

У Анисима перехватило дыхание. «Вот она, удача, а другой и не будет», — подумал он и свёл коня с проезжей части на обочину. Позади за ним шли ещё три возка. Вот два миновали, а третий, последний, остановился, возница увидел Анисима, крикнул:

   — Что у тебя, Ониска?

   — Да подпруга лопнула! Сейчас догоню, — ответил Анисим.

   — Не отставай, нелёгкая тебя возьми! — гаркнул возница и скрылся вместе с конём в снежной замети.

Анисим взял коня под узды и провёл его до поворота, где заметил чернеющую избушку, сел на облучок и погнал коня.

   — Но, милый Янек! Вперёд, на родину! — крикнул Анисим, скорее подбадривая себя, нежели коня, и конь, подгоняемый ветром, пошёл рысью.

Знал Анисим, что если с пути Варшава—Брест свернуть перед Брестом вправо и ехать на юго-восток, то можно добраться прямой дорогой до Брянска, русского града. В это время Ваня подобрался к облучку, высунул голову из-под тяжёлого холста.

   — Дядя Анисим, куда коня гонишь? — спросил он.

   — На восток, на Русь, друг мой! Надо молить Бога, чтобы нас не захомутали. Да скажем, что сбились с пути. Вон какая непогода!

Близился вечер, наконец в метели появились кое-какие просветы, и Анисим увидел впереди лес. Конь уже устал, шёл шагом. Дорогу замело, и он лишь чутьём угадывал её. Но вот и лес. В нём метель гуляла по вершинам деревьев. Коню стало легче, потому как лесную дорогу не перемело. Правда, у Анисима появился озноб на душе, пробивалось нечто похожее на страх. Да и было отчего: чужой лес путнику всегда чем-то угрожает. Анисим хотя и был воин не робкого десятка, но и в нём жило суеверие. Он вспомнил про лешего, хозяина дебрей, про ведьм и прочую нечисть, но принялся творить молитву, и полегчало. Велел Ване достать из-под соломы саблю.

   — Страшно-то как, дядя Анисим, — молвил Ваня, подавая саблю.

   — Страшно, Ваня, да ты крепись. Мы с тобой праведные люди, и нас никто не тронет. А на разбойника у нас сабля есть.

   — Так ведь у тебя и палаш есть. Дай саблю мне, а тебе — палаш.

   — Ты верно рассудил. Доставай палаш. Ты саблей будешь препоясан, а я палашом. То ли не ратники!

Анисим подумал, что за разговором меньше ощущается страх и принялся рассказывать, как обвёл вокруг пальца ротмистра Верницкого. Разговоры помогли. За ними Анисим накормил Ваню, сам перекусил хлеба да говядины. Даже сделали остановку на лесной дороге, дали коню овса.

   — Животине силы нужны, — сказал Анисим Ване, — а то и не побежит.

И снова в путь. Дорога пустынна. Наступила ночь. Метель, похоже, угомонилась, в верхушках деревьев уже не завывал ветер. Ваня уснул. У Анисима сна ни в одном глазу. И усталости нет. Настроение боевитое, злое. Просто Анисим сам себя взвинчивал. Да и не напрасно: знал, что, когда в душе всё кипит, значит, будет удача. Об одном молил Бога Анисим: чтобы Янек не подвёл. Пока он казался бодрым, но чересчур сторожким. Он часто прядал ушами, фыркал и даже ржал. Анисим понял, что он привык ходить в обозе, чувствовать дыхание коней, бегущих впереди и позади.

Конь волновал Анисима и по другому поводу. Был он видный, холёный, и как только наступит рассвет, как только они появятся в селениях, которых на долгом пути не минуешь, так сразу же на него обратят внимание властные поляки — разные бискупы — и те, кто готов поохотиться за чужим добром. И надо было Анисиму придумать нечто, чтобы обезопасить себя, но пока в голову ничего путного не приходило.

Близился рассвет. Метель утихомирилась. Небо очистилось от туч. За лесом вот-вот проснётся заря. И Анисим подумал, что хорошо бы ему провести день где-то в лесу и не показываться пока в селениях. Но лес в зимнюю пору принимает не каждого, да и смелости надо много, чтобы в него с головой окунуться. Однако Анисим был везучим человеком. Уже рассвело, и он увидел на встречном пути санный поворот в лесную чащу. Остановил коня, присмотрелся, заметил обломанные сосновые ветки, кору, лежащие в колее, и решил, что кто-то в глубине леса валит лес и вывозит. Знал Анисим, как лесорубы на вырубках зимой обустраиваются, они и шалаши тёплые ставят, если рядом зимника нет. Анисим рискнул въехать в чащу и сделал это так, чтобы не оставить своего еле да на повороте. Он проехал вперёд, развернул сани руками, опустил их в наезженную колею и сошёл через лощинку в лес.

Больше версты проехал Анисим, когда учуял запах костра. И конь заржал, пошёл веселее. Стук топора донёсся. Лесорубы уже трудились. Анисим остановил коня, нырнул в возок, разбудил Ваню. Тот спал крепко и не враз пришёл в себя.

   — Ваня, к людям я еду, к лесорубам, так ты у меня будь немым. Ни слова, ежели спрашивать начнут, лишь головой мотай и мычи.

   — Ладно, дядя Анисим, — ответил Ваня.

   — Вот и поладили. Так я поехал. А ты помни: молчун отныне.

Анисим взялся за вожжи и погнал Янека дальше в лес. Вот и делянка. Поодаль справа от неё срублен зимник, мхом да ветками укрыт. Там же рядом, под навесом, лошадь стоит. Анисим увидел трёх лесорубов. Двое пилили лес, третий срубал сучья, стаскивал их в кучу. Заметив коня и возок, лесорубы прекратили работу. Один из них, мужик лет пятидесяти, в овчинном кожушке без рукавов, подошёл к Анисиму и спросил:

   — Заблудился, что ли?

Анисим понял, что перед ним не поляк, а русский. Вспомнил он и то, что здесь когда-то была русская земля, взятая некогда Польшей.

   — Заблудился, брат, заблудился. Так ведь света белого не видно было вчера, небо с землёй смешались.

   — Да ты никак русский мужик-то. Нашенские так не гуторят.

Анисим соображал, как лучше ответить, чтобы не опростоволоситься.

   — Так ведь и ты русский, только я из-за бугра, а ты здешний.

Подошли два других лесоруба. Это были молодые крепкие парни. Они молча осмотрели Анисима с головы до ног, застыли неподалёку.

   — Верно сказано. Чем же тебе помочь? Меня Федулом зовут, а это Аким да Роман — сыновья-погодки.

   — Анисим я. И сынок у меня в возке, Ваня. Немоту наслали на него, так говорили мне, что в вашем краю ворожея есть, которая немоту снимает. В Бресте я на торгу слышал.