В ночь на двадцать четвёртое июля к деревням Клушино, Воробьёво и Тетери подошло войско гетмана Станислава Жолкевского. На рассвете поляки хлыну ли лавиной на русский стан, и началось побоище. Оно продолжалось полный день, и в нём полегли тысячи русских воинов.
Сильвестр находился в эту ночь близ деревни Тетери и видел, как уводил свои полки шведский генерал Делагарди. Он счёл за лучшее не нападать на поляков и бросил русскую рать на погибель. Большую часть своего войска Делагарди увёл на север, а один из полков передал полякам. Слышал Сильвестр потом, что Делагарди захватил без особых потерь Новгород.
Сказывали позже, что сам князь Димитрий Шуйский переоделся в крестьянскую одежду и бежал на крестьянских санях с места побоища в Москву. Вернувшись в Кремль, он пал в ноги старшему брату Василию и со слезами на глазах молил его о прощении за потерю рати. Василий бил Димитрия ногами и твердил: «Ты опозорил меня! Ты опозорил! Нет тебе прощения!» Но Димитрий не был наказан.
Сильвестр покинул разбежавшееся ополчение и направился на запад. Он шёл в стороне от проезжей дороги Москва — Смоленск. Его путь пролегал через леса и перелески. Так он добрался до Дорогобужа, но не рискнул войти в город: в нём были поляки. Они захватили Дорогобуж без сопротивления. В деревне Полибино, вёрстах в десяти от Дорогобужа, старый крестьянин рассказал Сильвестру, что в тот день, как прийти полякам, он был на торге и видел, что они вошли в город, словно на смотру.
— В том Дорогобуже, батенька мой, многие сотни возов добра и корма для Смоленска уготовано было. Теперь то добро наши воеводы псу под хвост бросили.
Переправляя на своей лодчонке Сильвестра через Днепр, крестьянин поинтересовался:
— Да ты, я вижу, в Смоленск пробираешься. Смотри, голова, будь настороже. А возвращаться станешь — заходи. Меня Поликарпом кличут.
— Не обещаю, батька Поликарп. У меня дорога дальняя.
— И не обещай. Ты свою дорогу знаешь. Я же вижу, что ты ведун. Да сильный, похлеще меня.
Так говорили Сильвестр и Поликарп, пока переправлялись через Днепр. А когда пристали к берегу, Поликарп достал из кармана три молодые сосновые шишки и подал их Сильвестру.
— Как встретят тебя ляхи, ты достань из кармана шишку и покажи. Шишку-то отберут, а тебя пропустят.
— Эк, сильно! А почему?
— Поверье у них такое: шишку подаришь — жизнь спасёшь.
— Так я карманы набью и пойду по вражьему стану, всё и разведаю, своим принесу.
— Куда как хитёр, да, смотри, не обмишулься. В нашем стане и без тебя есть кому разведывать скрытное. А вот ежели купишь коня с телегой да привезёшь в Смоленск муки или зерна, тебе в пояс поклонятся смоляне. И не отрицай, что не сможешь купить. Поликарпу всё про тебя ведомо. Это ведь ты, рыжий Сильвестр, Борису Годунову семь лет царствия нарёк.
Поликарп засмеялся, в лодку сел, селезнем крякнул да так и поплыл гордым селезнем через Днепр.
— Ой, силён Поликарп! Ой, силён! — смеялся Сильвестр и чесал затылок.
Однако ведун задумался над советом Поликарпа. Он сел, достал из-за пазухи кису, открыл её, посмотрел, сколько у него денег, и решил, что может купить и коня, и телегу, и поклажу на неё. Встал и отправился в большое селение Курлымово. Одно его смущало в пути: как он, с конём и с телегой, сможет проникнуть в окружённый врагами Смоленск. Но чародейский дух возобладал над человеческой осторожностью. В Сильвестре проснулась жажда вскружить врагу голову, обвести его вокруг пальца и устрашить, наконец. И он, добравшись до села Курлымово, знал, что ему делать. Он пришёл на маленький сельский торг, расспросил мужиков, как лучше подъехать к Смоленску, минуя польские заставы. Мужики посмеялись над ним и сказали, что это невозможно. Но тут вышел вперёд неказистый молодой мужик и заявил:
— Можно проехать в Смоленск и через заставы ляхов. Только ты в Полибино вернись и попроси деда Поликарпа помочь тебе. Как посеребришь руку Поликарпу, так он тебя по всему вражьему стану проведёт и главные ворота перед тобой распахнутся.
— Спасибо за совет, Полканов сын. Ты лучше помоги мне коня с подводой купить да съезди со мной до города.
— А ты откуда меня знаешь? Да, я Полканов сын. A-а, Бог с тобой, мужик ты свойский, да и смолянам надо помогать. Айда к Никифору Скворцу. Он тебе и коня с телегой продаст и муки...
Вскоре Полканов сын привёл Сильвестра к богатому подворью с крепкими воротами, по-хозяйски постучал в калитку. Появился сам Никифор Скворец с палкой в руках. Увидев Полканова сына, замахнулся на него палкой.
— Ну-ну, не балуй, Скворец. Я к тебе купца привёл.
Никифор, увидев московские серебряные рубли, рассчитал верно. Знал он, что поляки всё равно разорят его до нитки, потому продал Сильвестру ржи, муки, ячменя, крупы — всё кулями. Нагрузили полный воз, чуть ли не с верхом. Коня продал хорошего и телегу крепкую.
— Мой конь эту махину бегом потянет, — похвалился Скворец.
После того как сторговались и Сильвестр сполна расплатился звонким серебром, он сходил в церковь и купил тринадцать свечей. Вернувшись на двор к Скворцу, нашёл у него глину, замесил и слепил тринадцать подставок под свечи. Разжился у Скворца трутом, кремнём, кресалом — кусочком стали для высекания искр. Всё опять-таки оплатил.
Выехал Сильвестр с Полкановым сыном уже к вечеру. Посчитал, что ему надо быть под городом в полночь и поедет он главным трактом, ни от кого не прячась, и всё у Сильвестра получалось, как задумал. К полночи он был уже в версте от Днепра, за которым стоял Смоленск. Ночь была тёмная, тихая, и от Днепра нанесло на пойму туман. Когда он скрыл коня, воз и путников, Сильвестр раздул трут, зажёг все свечи, расставил их на возу и тихонько поехал. Он знал, что огонь увидят поляки, если они где-то рядом или впереди на мосту, и был уверен, что они в панике убегут от той страсти, какая на них надвигалась. А надвигалась эта страсть в виде огромного огненного шара. Катился он по полевой дороге прямо к Смоленску, и удержу ему не было.
Поляки действительно увидели это наваждение. Оно показалось им карающей огненной колесницей, и все, кто был близ моста через Днепр, ринулись бежать. А несколько воинов, спасаясь от карающей «десницы», прыгнули в Днепр. Путь к крепости был свободен. Сильвестр и Полканов сын бежали сбоку коня, и ведун вызывал дух Михаила Шеина, чтобы он поднялся на стены и, увидев огненный шар, догадался, что он сулит.
Воевода Шеин вместе с воеводой Горчаковым были в этот час на Соборной горе. И они ждали, но не ведуна Сильвестра, а своих лазутчиков, которые должны были вернуться с вылазки под пеленой тумана. И Михаил впрямь почувствовал некое волнение и зов. Его потянуло к Фроловской башне.
— Ты будь тут, княже, а я сбегаю к главной башне, посмотрю, что там.
Михаил убежал. Едва спустившись с горы, он увидел возле главных ворот суету, беготню. Ратники поднимались на стену. Поднялся и Михаил. Глянул в бойницу и узрел чудо: К воротам Фроловской башни подкатывался большой огненный шар.
— Чудеса! — воскликнул Михаил и ещё громче крикнул: — Не стрелять! Это наши!
И впрямь «чудеса» у него на глазах превращались в явь. Приближаясь, шар стал меркнуть, и, когда подкатился к самым воротам, Михаил увидел коня, телегу и на ней горящие свечи. Сердце ёкнуло от радости и догадки: «Сильвестр! Только ему дано творить такие чудеса!» И Шеин крикнул ратникам, которые стояли в карауле близ ворот:
— Открывайте! Это свои!
Он спустился со стены и побежал к арке башни.
Ворота уже открыли. Показалась морда коня, а рядом лик огненно-рыжего Сильвестра. Шеин подошёл к нему.
— Сердце почуяло, что это ты с чудом катишься, — сказал Михаил.
Он обнял Сильвестра, похлопал его по спине. Спросил: — Что это у тебя на возу?
— Так зерно, мука, крупы. Что мог, то привёз, не взыщи...
— Батюшка Сильвестр, да мы на тебя помолимся за сей дар!
К башне пришёл князь Горчаков. Шеин поручил ему взять под опеку всё, что привёз Сильвестр, и повёл ведуна в воеводские палаты.