— Зачем ты звал меня? Слышу сквозь сон: «Лыков, Лыков, приди в поварню!»
— Звал, князь-батюшка. Пора пришла сказать тебе, что обещал. Ты ищешь тех, кто совершил поджог?
— Ищу.
— И как поступишь с ними, когда найдёшь?
— Судить будем. А потом — как Бог пошлёт...
— Вот я и позвал тебя, чтобы избавить от маеты поисков.
— Господи, помоги мне, Божий человек! — воскликнул Лыков.
— Смотри же за моей спиной в окно. Терпения наберись, — и Сильвестр поставил свечу на край стола.
Лыков напрягся, прищурился, нижнюю губу прикусил. Ждал. Но прошла минута, другая, а за окном была только темнота. И лишь князь чуть расслабился, как там появилось нечто.
— Вижу Козлевиху-колдунью! — Лыков подался вперёд. — О, как жжёт глаза! — И он прикрыл их рукой.
— Успокойся, сейчас всё пройдёт, — произнёс Сильвестр. — И слушай внимательно. Запомни. Корчага, в которой Козлевиха уголья носила, разбилась близ амбара Пуховых. Козлевиха, собирая черепки, левую руку у запястья сильно обожгла и на фартуке, близ кармана, дыру прожгла. Да все черепки и фартук спрятала у себя в клети, в кадке, и засыпала мякиной. Вот и улики. А больше мне и сказать нечего, княже. — И Сильвестр поднялся.
— Спасибо, Божий человек. А Козлевиху я сей же час под стражу возьму, — вставая, проговорил Афанасий.
— Не спеши. Завтра днём всё сделай. Стряпчих возьми, понятых.
— Тоже верно, — согласился Афанасий.
Ранним и тёплым мартовским утром, когда санный путь начал разваливаться, Михаил вышел на дорогу, смотрел на неё и соображал, что делать. Он понимал, что с прежней прытью по такой дороге кони уже не пойдут и сани, может, придётся менять на колёсные возки. Потому Михаил убедил себя не спешить в Москву, добираться, как удастся, считая, что на службе его ещё не ждут.
И всё-таки Шеин ошибался. Его ждала во дворце служба, и она была ему уготована совершенно другая, не такая, какой он занимался прежде. Возвращение Михаила Шеина в Москву совпало с горячей подготовкой державы к встрече во всеоружии с крымской ордой Казы-Гирея. Ещё в конце февраля, и в начале марта во все ближние и дальние земли Руси умчались гонцы Разрядного приказа с повелением государя Бориса Годунова собирать сотни, тысячи, полки ратников и до первого апреля привести их в Москву, в Коломну и в Серпухов.
Едва Михаил Шеин появился по возвращении из Суздаля в Кремле, ещё не зная, чем заняться, как его позвали в Разрядный приказ к думному дьяку Елизару Вылузгину. При царе Фёдоре он служил в Поместном Приказе. Борис Годунов счёл нужным доверить ему более важную службу. Всегда строгий лицом, на этот раз дьяк Елизар улыбался.
— Здравствуй, венчанный. Хорошую девицу в семеюшки взял.
— Спасибо, батюшка-дьяк, доволен я своей супругой, — ответил Михаил.
— Живите ладком да мирком, детишек заводите. Тебе вот повышение по службе пришло. Будешь при царе Борисе Фёдоровиче над рындами стоять. Честь тебе оказана большая. Да не возносись. Батюшка твой верно служил державе. И ты на том стой.
— Не уроню отцовской чести и достоинства, батюшка-дьяк, — поклонился Шеин.
— И вот что, Михайло. Привели на службу во дворец отрока одиннадцати лет, тёзку твоего княжича Скопина-Шуйского. Он ладен, силён и росл не по годам. Грамоту ведает. Да ведь отрок, чего с него взять. Так ты с ним подружись и возьми его под своё крыло. Учи добро творить...
Михаил задумался. Странным ему показалось то, что отрока определили в рынды к самому государю. Не бывало подобного. И озарило Михаила болезненно: похоже, государь Борис Фёдорович старый долг за Углич платит Шуйским. Ведь Михаил Скопин-Шуйский, возрастающий без отца, племянник Василию Шуйскому и его братьям. Но думать было некогда. Дьяк Вылузгин смотрел на него умными, проницательными глазами и, видимо, понимал состояние Михаила: Углич и ему был памятен. Потому Шеин сказал лишь об одном:
— Мой тёзка поднимется хорошим воином. И в том я ему помогу.
— Так я и думал, — уронил Вылузгин и встал.
Михаил Шеин понял, что ему пора уходить из Разрядного приказа. Он откланялся и скрылся за дверью.
Царские рынды — телохранители, оруженосцы — составляли особый отряд дворцовых служителей. Они охраняли царские покои в дневное и в ночное время, сопровождали царя в поездках. И жили, как воины, отлучаясь домой только с позволения дворецкого. Но одно дело быть простым рындой и совсем другое — стоять во главе отряда. Забот прибавляется тьма и никакого покоя. Жили рынды в казармах, как с времён великого князя Ивана III назывались по-итальянски общие жития воинов и работных людей. Время, свободное от дневного несения службы, рынды проводили на площади против Потешных палат. Тут шли жаркие, но бескровные схватки на мечах, на саблях и даже на копьях. Здесь рынды оттачивали своё мастерство, учились ловко владеть любым оружием.
Шеин, едва появившись среди рынд, сразу заметил, что из тех, кто служил рындами при царе Фёдоре, никого не осталось. Он подумал, что так и должно быть, и больше не морочил себе этим голову. Он запомнил наказ дьяка Елизара Вылузгина и теперь искал повод привлечь к себе поближе княжича Скопина-Шуйского. Среди прочих рынд выделить его было легко — отрок есть отрок, хотя и долговяз, и сила в нём не по возрасту. Лицо улыбчивое, приятное, глаза серые, выразительные и серьёзные. Будто и не был он подростком, а из детства сразу шагнул во взрослые мужи. «Раз так, то и учить тебя буду взрослому ремеслу», — решил Шеин.
Как только пришло время учиться искусству сабельного боя, Михаил подошёл к отроку Скопину и сказал:
— Давай-ка, княжич, поборемся с тобой на сабельках. То-то знатную потеху устроим, — улыбнулся он.
— Я готов, боярин. Да ты эвон какой дядя. Мне бы с ровесниками. Есть они среди рынд?
— Нету. Ты у нас один такой ранний. Да ровесники от тебя не уйдут. А в бою-то нас со всякими ждёт встреча.
Михаилу Шеину понравилось заниматься с княжичем Скопиным сабельным искусством. Рука у него оказалась на удивление крепкой, и был он вёртким, словно молодой бычок. Уже сейчас не всякому воину удастся выбить саблю из его рук. Скоро и за меч можно будет взяться. Несколько дней Шеин и Скопин-Шуйский занимались с увлечением, и молодой воин многому научился за эти дни. Как-то Шеин спросил его:
— Миша, ты почему так рано пришёл на дворцовую службу?
— Матушке так захотелось. А батюшки-то у меня нет. В Ливонии пал, с рыцарями сражаясь.
— Ну а сам-то ты хочешь быть воином?
— Воеводой буду, как батюшка.
— Это славно. Учиться лишь надо военной справе. — И подумал Шеин, что судьба этого подростка похожа на его судьбу. — Ты будешь славным воеводой. Ну давай побьёмся ещё.
Сказанное Михаилом Шеиным сбылось. Через несколько лет он убедился в этом сам, воюя против врагов в одном строю с тёзкой. Имя и заслуги Скопина-Шуйского в ратном деле стали ведомы всем россиянам. А в день гибели в неполные двадцать три года они сказали, что князь Михаил Скопин-Шуйский был не только достойным воеводой, ему было впору стоять на престоле державы, вместо мягкотелого и скудного умом Михаила Романова. Россияне не ошибались.
Пришёл час, и всякие потешные схватки и бои царских рынд были прекращены. Государь Борис Годунов выступал из Москвы с многотысячным войском навстречу хану Казы-Гирею. И со всей Руси шли полки и дружины на Оку и Коломну, за них, на правобережье Оки.
Ещё пребывая в Новодевичьем монастыре, Борис Годунов распределил воеводство над войском между пятью сильнейшими воеводами. Главная рать была отдана под начало князя Фёдора Мстиславского. Справа от главной рати был поставлен полк князя Василия Шуйского. Левый полк был поручен князю Ивану Голицыну. Передовой полк выпросил себе жадный до лавров князь Димитрий Шуйский. Сторожевой полк принял князь Димитрий Трубецкой. Послал Борис Годунов на всякий случай запасных воевод: князей Глинского, Черкасского-старшего, Шестунова, бояр Сумбуловых и братьев Годуновых. Сына своего, отрока царевича Фёдора, государь назначил почётным воеводой без войска.
