— Такой свадьбы в Покрове отроду не было и не будет, поди! — воскликнул он.

Оставалось выполнить самое важное — договориться со священнослужителями о часе венчания. Сильвестр и Катерина взяли эту ношу на свои плечи. Священник храма Покрова отец Нестор, выслушав Сильвестра, сказал:

   — Завтра жду жениха и невесту. Приходите к обедне. Да венчальными кольцами не забудьте обогатиться.

— Есть они у нас, святой отец, — отозвался Сильвестр, глянув с улыбкой на Катерину.

После того как было улажено дело в храме и с погорельцами, которые уже собирались уезжать в Москву к сродникам, Катерина вернулась в покой укрепить дух осиротевшей Марии, сочтя это нужным: Маша всё ещё была на пределе отчаяния. Ей показалось, что надо немедленно ехать в Суздаль и там вызнать правду о гибели родителей. Катерина поняла её состояние и отважилась прогнать скорбь из души несчастной, вселить в неё жажду борьбы со злом, которое навалилось на её семью.

Катерина видела это зло. Оно родилось в те дни, когда в Суздале появился один из князей Черкасских. Никто не знал причины его приезда. Катерина знала. Он писал сочинение о жизни великого князя Василия III, о его мужской немощи и о том, что в пору его супружества с княгиней Еленой Глинской от него, немощного князя, вдруг родился сын, будущий Иван Грозный.

У суздальцев сохранилось предание о том, как к первой жене Василия, великой княгине Соломонии, насильственно заточенной в Покровский монастырь, приезжал некий инок Ипат, в молодости черкесский князь Ибрагим. Вот о нём-то и пытались собрать крупицы известий князья Черкасские. А пребывая в Суздале, молодой князь Димитрий Черкасский увидел на молении в Покровском храме отроковицу Машу с родителями и после нескольких посещений храма влюбился в неё. Тогда в нём и загорелось желание овладеть Машей, и её приезд в Москву он счёл за благо для себя. Когда сорвалась его попытка в Кремле получить благословение царя на венчание и брак с Марией и Димитрий Черкасский был сослан в Вологду, он придумал нечто новое, как заполучить голубоглазую красавицу. Чуть ли не каждый месяц он писал грамотки в Суздаль к родителям Марии и просил руки их дочери. Однако по неведомым князю причинам эти грамотки не доходили до Измайловых, но на все грамотки он получал ответы с отказами дать в жёны боярышню Измайлову.

После каждого такого ответа князь Димитрий впадал в ярость, гнев его нарастал и выплеснулся на ни в чём не повинных родителей Маши и многих суздальцев. Может быть, Измайловы и не устояли бы перед подобным натиском князя Димитрия Черкасского, если бы грамотки доходили до них. Кто отвечал на грамотки, знала, по предположению Катерины, только третья таинственная личность, к тому же нечистая, обиженная ненароком князем ведунья Щербачиха. Ей лучше не переходить дорогу, считала Катерина. Они с Сильвестром побаивались её коварства и потому не вмешивались в её каверзы.

И всё-таки они отважились оградить чистую душу Марии от происков Щербачихи, и не случайным было их появление в Покрове. Перебрав всё, что накопилось в головушке, Катерина присела возле Маши и сказала всем, кто был в покое:

   — Побыла я среди суздальцев. Страдают они вместе с нами о нашей ясочке, о безвременной потере ею родителей. И все они довольны тем, что Мария обвенчается в Покрове и обретёт себе защитника, ясного сокола. А теперь, дорогие мои, давайте невесту к венцу Готовить, потому как день на исходе, а завтра в храм идти. Дел у нас много.

Глядя на Катерину, которая ни минуты не знала покоя и все «за други своя», повзрослевшая Маша, ещё страдая сердцем и душой по погибшим родителям, поняла, что на её плечи легла ноша, которую надо нести с терпением и не пребывая в скорби. Она встала с ложа, подошла к тётушке Анне, поцеловала её, потом шагнула к Елизавете и тоже поцеловала её.

   — Матушки родимые, провидица Катерина вдохнула в меня силы, и я готова идти к венцу. Кланяюсь вам в пояс, а больше мне и поклониться некому...

И никакого удержу не стало, ни молодым, ни старым в селе Покрове, когда они узнали, что завтра у них в храме будет венчание молодых, а сегодня уже все должны величать невесту и жениха.

Сельчане высыпали на улицу, прихлынули к постоялому двору — и разрушилась печальная тишина в округе. Смыли её с погорельцев покровские девки и парни. Да и почему бы не быть венчанию и свадьбе, родившимся в безвременной печали, весёлыми и красными? И устроили покровские девки, как и положено, шумные проводы жениха и невесты. Всех заманили на круг да бойко, с приплясами, запели:

А вот и невеста с женихом показались. Как глянули они на толпу девиц и парней, на многих сельчан, так и возрадовались неожиданно. И воскликнула в душе Маша словами Катерины: «Потеснись, печаль горькая, потеснитесь на сегодня, родимые! Каким будет сей день, такой будет вся жизнь. Не судите меня, родимые!»

Затянулись проводы невесты и жениха до глубокой темноты.

А на другой день Катерина и Сильвестр, посажёные мать с отцом, встали с боков жениха и невесты и повели их в храм, который стоял в ста саженях от постоялого двора на площади. И река людская потекла следом. И песни над нею льются. Но некогда их петь. Вот и храм. Небольшой, деревянный. Не все покровцы и суздальцы вместились в него. Священник Нестор, дьячки, певчие приготовились к обряду. Но никто не спешит, всё чинно, размеренно делают. Венчание — память на всю жизнь. Так думал священник Нестор и старался, чтобы своё венчание жених и невеста запомнили до исхода дней. И певчие для того боголепно поют, и сам Нестор им подпевает. Обряд исполняет с достоинством великим, словно на царство венчает. Вот уже и венцы над головой жениха и невесты подняты, и вокруг аналоя трижды прошествовали.

Душа у Марии наполнилась жаждой жизни, сердце её трепещет при каждом взгляде на супруга. Да, уже супруга, ведь их уже повенчали. И чару вина они распили пополам. И уста их сомкнулись, словно навечно прикипев жаром. И хор поёт «Величальную». Маша смотрит на мир другими глазами и повелением зелёных глаз Катерины возносит свой взор вверх и видит среди ангелов, украшающих свод храма, своих детей, своих внуков и правнуков. «Ради них и жить мне», — рождаются в её сердце вещие слова. Она просила Всевышнего помочь ей, и печаль и горести отступили. Маша подняла голову, расправила плечи, дыхание стало ровным — жажда жизни восторжествовала.

Торговое село Покров на Владимирской земле — зажиточное. Стоит оно на перекрёстке многих дорог. Из него есть пути во Владимир и в Муром, в Нижний Новгород и на Киржач — на все четыре стороны света дороги убегают. Потому в Покрове живёт хлебосольный народ, и когда приходит повод хлеб-соль выставлять, не скупятся покровцы. Такой повод появился: когда венчание и погорельцы вернулись на постоялый двор, тут их уже ждали накрытые столы не только со всякой неприхотливой и обильной снедью, с первачом, с брагой и пивом, но и с царским угощением — копченьями и соленьями, княжьей медовухой. Всего нашлось, чем попотчевать гостей. А Катерина и Сильвестр откупили у самого богатого мужика Покрова Федота Старостина пару молодых коней и новый, тёплый, на санном ходу возок, да и подарили его Марии и Михаилу.

— Надобно вам по свадебному чину в Суздаль ехать, — изрёк Сильвестр.

И вот уже загудело, заголосило, ходуном пошло под мартовским солнцем свадебное пирование. А голосистые покровские девицы, зная своё дело, завели величальную песню: