Объединения, связанные с именем Эйзенхауэра, носили подчеркнуто беспартийный характер. В то же время в них вели борьбу за преобладание обе главные партии. Демократы считали, что Эйзенхауэр, скорее всего, станет их политической фигурой, поскольку находится на службе правительства Трумэна, республиканцев привлекали заявления Дуайта по взаимосвязанным военно-финансовым вопросам. Сам же он пока не высказывал никаких партийных предпочтений.
С лета 1951 года Дуайт, открыто не объявляя, стал готовиться к борьбе за высший пост в стране, подтверждениями тому являлось не только одобрительное отношение к организациям, носившим его имя, но и тот факт, что он решил пополнить свое образование, попросив авторитетных бизнесменов просветить его по наиболее сложным экономическим вопросам, ибо именно в этой области он в наибольшей степени ощущал нехватку знаний. По просьбе Эйзенхауэра в Париж приезжали Уитни и директор Фонда Форда Пол Хоффман.
Дуайт говорил с ними о возможности возвращения США к денежному золотому стандарту, о взаимоотношениях крупного капитала со средним классом, об оказании государственной помощи фермерам. В Париже побывал также Бернард Барух — известный финансист, биржевой делец и политик, консультировавший президентов еще со времен Первой мировой войны, а после Второй мировой особенно известный своим планом тотального запрещения ядерного оружия. С ним Дуайт обсуждал и экономические, и военно-стратегические проблемы.
Примеру бизнесменов следовали политики, в основном правого толка, полагавшие, что Трумэн проводит недостаточно жесткий внешнеполитический курс, который привел к тяжелому поражению США в Юго-восточной Азии — созданию в 1949 году Китайской Народной Республики, к появлению у СССР атомного оружия, к проникновению коммунистической и просоветской агентуры в высшие государственные органы США, в святая святых американских тайных служб — Манхэттенский проект и т. д. Возникшую в США антикоммунистическую истерию подогревали реальные случаи разоблачения советских агентов — супругов Этель и Джулиуса Розенберг, которым удалось передать в СССР некоторые атомные секреты; одного из высших чиновников Госдепартамента Элджера Хисса, возглавлявшего подготовку учредительной конференции ООН в 1945 году, и др.
В 1951-м — начале 1952 года в Париже побывали молодые сенаторы Джозеф Маккарти, у которого была еще впереди бесславно нашумевшая карьера гонителя левой интеллигенции и «охотника за ведьмами», и Ричард Никсон, ставший известным благодаря расследованию дела Хисса. Именно Никсон настоял на предании Хисса суду, хотя прямых доказательств его шпионской деятельности не было. В результате Хисс был приговорен к пятилетнему заключению за лжесвидетельство — он отрицал, что являлся членом компартии, но суд признал основательными утвердительные показания свидетелей{500}.
Было очевидно, что именно крайне правые круги республиканских политиков делают ставку на Эйзенхауэра, хотя из его заявлений следовало, что он занимает сравнительно умеренную позицию. Расчет, видимо, состоял именно в том, что генерал сможет «дисциплинировать» страну. Дуайт же не опровергал эти надежды, приветливо принимал и Маккарти, и Никсона, а на их благодарности отвечал благосклонными письмами{501}.
В свою очередь демократы пустили в ход «тяжелую артиллерию». В ноябре 1951 года, когда Эйзенхауэр в очередной раз прибыл в Вашингтон для консультаций в высших военных кругах, Трумэн пригласил его на приватный разговор, который начал сразу с того, что гарантирует ему полную поддержку, если он выставит свою кандидатуру от Демократической партии. Это будет означать и положительное решение партийного съезда, которому предстояло выдвигать кандидата. Склонявшийся к тому, чтобы баллотироваться в президенты от Республиканской партии, Эйзенхауэр, по сведениям видного журналиста Артура Крока, почти грубо отверг предложение. «Какие у вас основания считать, что я когда-либо был демократом? Я был республиканцем всю жизнь, и члены моей семьи всегда были республиканцами»{502}.
В пользу Эйзенхауэра высказался и признанный лидер республиканцев Т. Дьюи, заявивший в октябре 1950 года, что предпочитает его любому другому кандидату. Дуайт и в этот раз решил открыто не демонстрировать свою позицию и даже намекнул, что слишком стар для высшей государственной должности. В разговорах же с глазу на глаз он всё более твердо высказывался в том смысле, что, если будет «общее пожелание», с гордостью примет предложение Республиканской партии. Таким был, в частности, смысл разговора Эйзенхауэра с Уинтропом Олдричем, президентом крупнейшего банка «Чейз», посетившим его в Париже в мае 1951 года в качестве личного представителя Дьюи{503}.
Наступил високосный 1952 год. На следующий день после первого понедельника ноября должны были, согласно американской традиции, состояться президентские выборы. И республиканские политики, и друзья Эйзенхауэра ждали от него прямых заявлений о вступлении в политическую борьбу. Он, однако, продолжал оставаться «в засаде». Дело дошло до того, что популярный журнал «Макколл» предложил генералу 40 тысяч долларов за одно слово «да» в ответ на вопрос, является ли он республиканцем{504}. Ответа не последовало.
Когда же давление со стороны тех, к чьему мнению прислушивался Эйзенхауэр, стало всеобщим, он продемонстрировал своим сторонникам давным-давно забытую статью № 600/10 Правил вооруженных сил США: «Лица, несущие службу в регулярной армии и находящиеся при исполнении обязанностей, могут принять выдвижение на общественную службу лишь в том случае, если выдвижение произошло без прямого или косвенного участия или ходатайства с их стороны»{505}. На этом основании Эйзенхауэр настаивал, чтобы его друзья приняли меры в этом направлении — разумеется, если они действительно желают его баллотирования.
В Соединенных Штатах президентским выборам предшествуют первичные выборы, так называемые праймериз, которые проводятся в части штатов каждой партией, чтобы определить, какого кандидата предпочитают избиратели. Праймериз оказывают немалое влияние на решение национального партийного съезда.
Первые праймериз Республиканской партии должны были состояться в небольшом штате Нью-Гемпшир 11 марта. Без ведома Эйзенхауэра по инициативе влиятельного деятеля Республиканской партии Генри Лоджа его имя было включено в бюллетень. Эйзенхауэр собрал половину голосов, его главный соперник сенатор Тафт — 38 процентов, а еще один кандидат Стассен — семь процентов. История повторилась 18 марта в Миннесоте. В обоих случаях Дуайт сохранял молчание, во всяком случае не возражал против включения его имени в списки для голосования{506}.
Вслед за этим в крупнейшем зале Нью-Йорка «Медисон сквер-гарден» прошел митинг в поддержку кандидатуры Эйзенхауэра, на котором присутствовало около 15 тысяч человек. Организаторы из числа эйзенхауэровской «банды» подчеркивали, что митинг состоятся вопреки усилиям городской администрации, состоявшей из демократов. Тщательно организованный и буквально поставленный, как спектакль, опытными режиссерами массовых зрелищ, он прерывался многократными хоровыми выкриками участников: «We want Ike!» («Мы хотим Айка!») Женщины кричали: «I like Ike!» («Мне нравится Айк!») Эти «лозунги» вряд ли импонировали самому Айку, но специалисты по агитации среди широких масс считали их весьма удачными; позже они стали повсеместными. Появились значки с портретом Эйзенхауэра и надписью «I like Ike!», которые бесплатно раздавались всем желающим.
Митингу был посвящен двухчасовой фильм, транслировавшийся по всей стране. Известная летчица Жаклин Кокран, одна из самых известных женщин-пилотов{507}, которая была в числе организаторов митинга в Нью-Йорке{508}, привезла фильм в Париж. (В следующие месяцы Кокран будет активно участвовать в избирательной кампании в пользу Эйзенхауэра и ее неутомимая агитационная и организационная работа сыграет немалую роль в привлечении на сторону Айка женщин, которые в свою очередь оказывали влияние на своих мужчин.)
