— Моржи второго лежбища покидают лед!

Айгинто резко повернулся, возбужденное лицо его, покрытое мелкими росинками пота, перекосилось от ярости.

«Такая добыча ушла!» — пронеслось в его разгоряченной голове.

Выстрелы умолкли. На ледяном поле остались только мертвые моржи. Люди, все еще возбужденные охотничьим азартом, громко разговаривали, осматривали убитых моржей. Их было шестнадцать. Немалая удача. Но удача могла быть в этот день еще большей, если бы половина охотников уехала ко второму лежбищу. Об этом думал каждый охотник, украдкой поглядывая на Айгинто.

Председатель колхоза, чувствуя на себе осуждающие взгляды, отошел в дальний конец ледяного поля. О многом передумал он, пока стоял один: и о том, что скопившиеся в тундре песцы с поразительной быстротой поедают подкормку; и о том, что если не выбрасывать им мясо до самой зимы, то прикормленные песцы могут уйти и тогда все усилия, затраченные летом и осенью, пропадут даром; и о том, что если не выполнить план на морского зверя, то зимой можно остаться без приманки для песцов и лисиц. Ему вдруг вспомнилось, что по поселку в последние дни шел ропот: «Песцы прожорливы, как волки! Они сожрут все мясо и уйдут с наших участков, а зимой у нас не останется мяса даже для проходных, случайных песцов…»

— Эчилин… он, проклятый, смущает людей! — прошептал Айгинто. — А что, если именно так и получится?..

И вдруг Айгинто услышал сзади себя тихий, суровый голос парторга:

— Ну, председатель, поедем ко второму моржовому лежбищу. Веди нас!

Айгинто прикусил губу, встретился с пристальным взглядом Гэмаля.

— Ты думаешь, что только один есть у нас настоящий охотник: «Я сам! Без меня нельзя!» — передразнил Гэмаль председателя.

— Да, да, я сам! — вспыхнул Айгинто. — Я сам должен всюду быть, иначе ничего не получится! Вот поработал бы ты на моем месте, тогда узнал бы, почему я так говорю!..

— Я очень хорошо понимаю, почему ты так говоришь, — прежним тоном продолжал Гэмаль. — Ты не доверяешь людям, считаешь, что они хуже тебя. Но за это и они, бывает, сильно не любят тебя!

— Пусть жен своих любят, а меня любить не надо! Мне нужно, чтобы они план выполняли!

Айгинто хотел еще что-то сказать, но Гэмаль перебил его:

— Часто ты сам мешаешь им выполнять план.

— Я мешаю?.. — задохнулся Айгинто.

— Да, мешаешь! Не из-за тебя ли мы упустили сегодня второе лежбище?!

Айгинто болезненно поморщился.

— Выслушай же до конца! — голос у парторга стал еще суровее. — Подумай, что получилось бы, если бы твой брат Тэгрын приказал в бою своим товарищам: «Не троньте врагов слева, я сам буду бить их. Вот только дайте разобью врагов справа».

— Зачем о брате мне сейчас напоминаешь, а? — закричал Айгинто, сжимая кулаки. — Зачем до самого больного места руками касаешься? Кто тебе разрешил ото?

— Ну, если ты не понимаешь, зачем я это делаю, то тогда оставайся один!

Гэмаль круто повернулся и пошел прочь от председателя. Айгинто машинально протянул руки ему вслед, хотел остановить, но вместо этого крикнул:

— Ну и уходи!.. Не нужна мне ничья помощь!

Охотники грузили убитых моржей в байдары и вельбот молча, торопливо. Чтобы увезти всю добычу, нужно было сделать к ледяному полю три рейса. Янрайцы торопились.

Айгинто и Гэмаль не смотрели друг на друга. Председатель порой ловил на себе осуждающие взгляды охотников и еще больше мрачнел. Немного остыв, он понял, что Гэмаль был прав. Однако сразу признаться в своей ошибке Айгинто не мог.

— Зря упустили добычу… Могли бы и на другом поле штук десять моржей убить, — сделав невинное лицо, тихо произнес Гивэй.

Айгинто окинул брата уничтожающим взглядом, но промолчал.

— Не плохо, если бы еще один мотор работал, — тем же тоном продолжал Гивэй. — Тогда бы и четвертую байдару можно было нагрузить моржами.

К позднему вечеру за три рейса янрайцы перевезли в поселок всех убитых моржей. Напившись чаю, охотники сразу улеглись спать: завтра снова предстоял ранний выход в море.

Когда поселок затих, Гивэй, спрятав в нерпичий мешок необходимые инструменты и фонарь «летучая мышь», незаметно, как тень, выскользнул из своего дома.

Но перед тем, как уйти к землянке, где лежал разобранный уже им мотор, юноша крадучись подошел к школе, заглянул в окно к учительнице.

Оля сидела за столом над ученическими тетрадами. Затаив дыхание, Гивэй наблюдал за ее лицом. Девушка изредка шевелила губами, порой улыбалась.

Горящим взглядом смотрел Гивэй на девушку. «Вот бы она мне улыбнулась так!» — подумал он и вздохнул глубоко, шумно.

Положив в стопку последнюю проверенную тетрадь, Оля потянулась, встала и принялась разбирать постель.

Гивэй испуганно отпрянул в сторону. Неудержимая сила влекла его снова заглянуть в окно. Но юноша сжал руками виски и быстро побежал прочь от поселка к землянке, где ждала его работа.

Заснул Гивэй прямо на полу. С огромным трудом он заставил себя встать. Тусклый огонь фонаря едва освещал землянку. Оглядевшись, юноша вяло перебрал в руках некоторые части мотора. «А вдруг я еще хуже испорчу мотор?» — пришло ему в голову.

От этой мысли сон как рукой сняло. Гивэй засучил рукава, поправил фитиль, поставил фонарь ближе к себе.

Постепенно им овладело то приятное возбуждение, которое всегда приходило к нему, как только он прикасался к какой-нибудь машине. Движения стали более точными, стремительными.

— А может, все дело только в свечах? — спрашивал он себя. Взяв в руки свечи, Гивэй почистил оленьей стриженой шкурой матово поблескивающие цилиндрики, ввинтил их в гнезда. Намотав шнур на диск, юноша привычным, ловким движением дернул шнур. В моторе что-то щелкнуло, но зажигания не произошло. Намотав еще раз шнур на диск, Гивэй решительно дернул… Мотор бездействовал.

Так повторилось несколько раз. Терпеливый и выдержанный в работе, несмотря на свой горячий нрав, Гивэй чутко, как врач к сердцу больного, прислушивался к мотору. «Ничего, ничего, ты будешь работать, обязательно будешь работать», — шептал он, поглаживая замасленные бока машины.

Даже в минуты отчаянья, когда казалось, что никакие усилия не вызовут мотор к жизни, Гивэй не позволял себе грубого слова, не говоря уже о том, чтобы швырнуть куда-нибудь в угол магнето или ударить по нему ключом, как это сделал бы другой нашего месте. «Зачем машину обижать? Она хорошая, ее жалеть надо».

— А может, в проводах где-нибудь замыкание? — с глубокомысленным видом спрашивал он себя, приближая конец провода, идущего от магнето, к корпусу мотора и снова проворачивая диск: не прыгнет ли искра от провода к корпусу?.. Но искры не было. Мотор, несмотря на все усилия Гивэя, был мертв.

Выглянув на улицу, юноша понял по едва уловимым, признакам наступающего утра, что уже время спешить к выходу в море.

Три бессонных ночи провел Гивэй у мотора. Ранним утром он вместе со всеми уходил в море. Измученный, он дремал в байдаре. Охотники шутили над ним:

— Да ты совсем еще мальчик! Видно, трудно тебе рано вставать, зверя надо выслеживать, а тебя в сон бросает. Эх, шел бы лучше к своей мамаше, пусть бы спать тебя уложила.

Гивэй широко открывал слипавшиеся глаза, огромным усилием заставлял себя бодрствовать.

Но на этот раз, изнеможенный непосильным трудом и бессонными ночами, Гивэй уснул в байдаре как мертвый. К его несчастью, в той же байдаре находился брат.

— Как не стыдно! Называешься морской охотник! — закричал Айгинто, принимаясь тормошить парня. — Проснись, а то моржи тебя на дно утащат.

Гивэй продолжал спать. Айгинто сердито толкнул его в бок, закричал еще громче, но вдруг умолк на полуслове. Его поразил вид Гивэя: измученное, осунувшееся лицо, под глазами синие тени, запекшиеся губы.

«Не заболел ли? — с тревогой подумал председатель. — И почему руки его так вымазаны в машинном масле и все в ссадинах?»

Неожиданный прилив нежности к брату охватил Айгинто. Ему показалось, что только сейчас, вот в эту минуту, он понял, как глубоко любит его. Стыдясь своего чувства, он кашлянул, поправил неловко запрокинутую голову Гивэя, незаметно погладил ее.