— Ты что, наверное, язык от радости проглатываешь, когда с тобой разговор о парнях начинают?
На лице Тимлю выразилось смятение. «Сейчас алыком по лицу ударит! Ударит, обязательно ударит!»
— Я… я не знаю, какой он, — наконец нашлась девушка. — Ты… не любишь его… значит, плохой он.
Эчилин криво усмехнулся и, к удивлению Тимлю, сказал спокойно:
— Зря ты такое думаешь, что не люблю его. Я всегда любил Айгинто и сейчас люблю. И тебя тоже люблю. Всем так говорить должна. Я счастья хочу тебе, хочу, чтобы ты женой Айгинто стала.
Кровь хлынула к лицу девушки. Низко опустив голову, она не смела взглянуть в лицо Эчилина.
— Я все сделаю так, как скажешь ты, — тихо ответила Тимлю.
Эчилин промолчал. Облокотившись на колени, он обхватил косматую голову руками, задумался. «Пусть идет Тимлю к нему. Не собираюсь же я сам на ней жениться. Айгинто, кажется, совсем голову потерял; надо понемножку его, как волчонка, к себе приручать. А то, поди, додумается послать меня на это трудное дело, уплывших на льдине искать».
Последняя мысль сильно занимала Эчилина. Он уже успел намекнуть председателю на боль в пояснице и на усталость. Говорил Эчилин с председателем вкрадчиво, ласково, давая понять, что уже считает его своим родственником. Однако от него не ускользнуло, что председателю не очень понравились его слова.
— Всем, всем до одного надо выйти на розыски, — возразил Айгинто и направился к выходу.
— А может, меня, больного, все же дома оставить? — сказал вслед Эчилин.
Председатель ничего не ответил.
«Ну что ж, не сразу волк собакой становится», — подумал Эчилин. И вот он сейчас не без волнения ждал прихода Айгинто. «Что скажет он мне? Быть может, промолчит и оставит в покое, а возможно, как мальчишке, все же прикажет в море итти?..»
А председатель колхоза в это время в школе, на собрании партийной группы, объяснял свой план поисков охотников, унесенных в море. Здесь, кроме коммунистов — Гэмаля, Айгинто и Митенко, — сидело еще до десятка охотников.
И вдруг дверь в класс отворилась и на пороге показался Тотык. В возбужденном, круглом личике его было столько радости, что все сразу догадались: мальчик принес счастливую весть.
— Отец пришел! Рультын, Гивэй и Иляй тоже пришли! — выпалил он и, круто повернувшись, исчез так же неожиданно, как и появился. Но тут в класс вошел Рультын. Развязав малахай, он устало стащил его с головы и тихо попросил:
— Пить дайте…
Айгинто бросился в комнату Оли.
— А Гивэй, Гивэй где? — не выдержал он, чтобы не спросить о брате.
— Там… дома, — слабо махнул рукой Рультын.
Через несколько минут Рультын, сняв кухлянку, сидел в комнате Оли. Возбужденно сверкая ввалившимися глазами, он жадно пил чай, рассказывал столпившимся вокруг него охотникам о приключениях на море. Обветренное, местами обмороженное лицо его так изменилось, точно Рультын встал после долгой болезни. Оля решила измерить ему температуру.
— Сорок две нерпы убили. Сейчас все они на ледяном припае в стороне Якычая находятся, — докладывал Рультын, все наливая и наливая в блюдце чай. — Километров тридцать отсюда будет. Сейчас же ехать надо. Ветер обратный может подняться, а нерпы у самой воды лежат. Дальше оттащить у нас сил не хватило. В море добычу унести может.
— Сорок две нерпы! — обрадованно воскликнул Айгинто.
— Хороший ли след вы после себя оставили? Найдем ли, если ночью, сейчас же, выедем на собаках? — предложил Гэмаль.
— Я с вами поеду, — спокойно сказал Рультын.
— Ты с ума сошел? — воскликнула Оля, глядя на градусник. — У тебя температура тридцать восемь и шесть десятых.
— Вот и хорошо. На морозе холодно не будет! — пошутил Рультын. — Еще Пытто может поехать, а Иляй и Гивэй совсем измучились. — Повернувшись к Оле, Рультын мягко попросил. — Сбегай, комсорг, посмотри их хорошенько. У Иляя лицо обморожено, а Гивэй, кажется, совсем заболел.
Оля тревожно переглянулась с Айгинто, быстро сложила в стопку свои ученические тетради, схватила ящичек с домашней аптечкой.
— Я побегу сейчас к ним. А тебе, — обратилась она к Рультыну, — раз меня здесь и доктором считают, запрещаю в море выезжать!
— Хорошо, хорошо, доктор, — улыбнулся Рультын, вытирая марлевым платком, поданным Олей, вспотевшее, лицо. — Там, на войне, врачи тоже раненых бойцов в бой не пускают. Хорошее, конечно, дело делают, но часто там и раненые в бой идут…
— Запрещаю, все равно запрещаю! Здесь не война! — категорическим тоном оборвала комсомольца Оля, скрываясь за дверью.
Гэмаль и Айгинто пристально посмотрели друг другу в глаза, как бы спрашивая, кто же прав — Рультын или Оля.
— Сорок две нерпы! — снова воскликнул Айгинто и почесал затылок. — Жалко, если такая добыча в море уйдет. Сколько бы песцов можно поймать было, если бы мясо это на приманки пустить!
— А может, там на градуснике огонь твоего сердца показан, а? — улыбнулся парторг Рультыну и тут же, став серьезным, спросил. — Не заболеешь, если съездишь с нами сейчас в море? Сам понимаешь, плохо будет, если ты сильно болеть станешь…
Рультын встал. Высокий, гибкий, со своим измятым ежиком, с лихорадочным блеском запавших глаз, он, казалось, всем своим видом говорил, что готов еще не на одно испытание.
— Ну, ладно, ладно, — успокоил его Гэмаль. — Сходи домой, а то жена твоя молодая сейчас сюда прибежит, кроильной доской нас колотить за тебя станет. Смени сырую одежду, отдохни, пока собак запрягать будем.
— Правильно решили, — облегченно вздохнул Рультын. — А Иляй и Гивэй пусть дома будут, пусть Оля хорошо их посмотрит. Пытто, однако, тоже незачем ехать…
Эчилин ждал Айгинто со все возрастающим нетерпением. Он знал, что председатель колхоза должен прийти обязательно, только с какими словами?
И вот, наконец, Айгинто пришел. Эчилин как можно приветливее улыбнулся и тут же приказал Тимлю поставить перед гостем деревянное блюдо с жирным оленьим мясом.
— Хорошее мясо, ай хорошее! — весело оказал Айгинто, улыбаясь Тимлю. — Только вот есть мне некогда. Собирайся, Эчилин, ехать надо…
Эчилин потемнел, но овладел собой, и, скривив лицо в болезненной гримасе, схватился за поясницу.
— Не могу я, Айгинто, по торосам лазить. Как бы вам, кроме Рультына, Гивэя, Иляя и Пытто, и меня потом не пришлось искать!
— Все они уже дома, — спокойно ответил председатель.
Эчилин открыл от изумления рот.
— Дома? Вернулись? Куда же тогда мне собираться?
— Поедем нерпу перевозить. На льдине набили! Все охотники в море выехать должны!
— А может, я все же останусь? — улыбнулся Эчилин. — Поясница болит, и потом вот Тимлю боится с моей старухой одна, без мужчины, на ночь оставаться.
Айгинто взглянул на Тимлю и шутливо, не без умысла, сказал:
— Пора посмелей становиться ей. — И, обратившись к Эчилину, добавил. — Сам понимаешь, все охотники едут. Нехорошее говорить станут, если ты не поедешь. Есть старики, которые куда послабее тебя, и то едут.
Эчилин немного подумал и вдруг весело согласился:
— Правильно, нехорошее о тебе говорить будут. Я это понимаю. Не хочу родственнику плохое делать; собирай, Тимлю, меня в дорогу.
Через полчаса нарты длинной цепочкой двигались по морю, залитому лунным светом. Впереди всех ехал Рультын, за ним Эчилин.
— О-го, го-го-ооо-оо-оо, — тянул бесконечную, монотонную песню Эчилин.
Гэмаль подогнал своих собак и, поравнявшись с Айгинто, опросил:
— Сразу поехал Эчилин?
— Нет. Хитрил сначала. Теперь веселым прикидывается. Хитрый, очень хитрый.
— Торопитесь, торопитесь, люди! Как бы ветер в другую сторону не повернул, добычу в море унесет! — выкрикнул Эчилин, ловко соскочив с нарты, и потряс над своими собаками кнутом с набором гремящих колец на конце кнутовища.
11
Караулин прожил в Янрае около недели. Неутомимый, он разъезжал по охотничьим участкам, рассказывал охотникам о положении на фронтах, о трудовом энтузиазме тех, кто работал в тылу, призывал янрайцев еще больше выставить капканов и приманок. Детально всматриваясь в организацию работы в колхозе, он заметил немало неполадок: не вся береговая линия заставлена капканами, и потому песцы, мигрирующие из тундры в море и наоборот, проходят безнаказанно; нет в колхозе разведчиков по розыску наиболее густого скопления песцовых следов; заготовленная пушнина сдается в торговое отделение недостаточно быстро, тогда как в интересах государства ее нужно сдавать немедленно; неправильно ведется отчет в райзо о выполнении пушного плана.
