Его лицо чернеет, глаза становятся совсем черными и стеклянными.

–  Заткнись, я больше ничего не хочу слышать.

– О! Что? – не унимаюсь я и продолжаю с приторной улыбкой, – правда глаза колит? Зачем ты приехал сюда? Зачем? – последний вопрос звучит хриплым и безжизненным голосом.

– Потому что я люблю тебя, дура! – В беспросветно-черных глазах мелькают искорки от ночника. Горящий взгляд говорит о том, что ему далеко не всё-равно слушать мои слова.

–  Не верю! Любил бы – не сбегал! 

– Кирстен, я не могу иначе.

– Почему? Снова начнёшь мне вдалбывать свою чушь о том, что мы разные? ­– расхрабрившись, расправляю плечи и гордо вздернув подбородок, едко выплевываю ему, – катись-ка ты отсюда со своими деньгами, понтами и проблемами. С тобой д*рьма больше, чем чего-либо другого, разберись с ним вначале.

– Сука. ­­– Он молниеносно вылетает из комнаты и, схватив на ходу сумку, выходит из моей квартиры. По квартире разносится гулкое эхо от хлопка входной двери.

– Козёл! – Последняя капля злости, раздражения и ненависти выплёскивается, и я в сердцах хватаю ночник. Выдернутый из розетки и запущенный в противоположную стену, он с глухим стуком врезается в неё и падает, разбиваясь на мелкие осколки. Осколки моей неразделенной любви, растоптанной гордости, сломанной воли.

Господи, где же все мои принципы, где все затёртые до дыр мои установки? Почему лишь за один его взгляд я стала покорной, такой, какой он хотел меня видеть. Почему от его прикосновений и объятий я забыла все обиды, заткнула голос здравого смысла и отдалась ему?.. А теперь что?.. Я сама дала ему разбередить эту рану, и она вновь изъедает мне душу.

 Lara Fabian – Je Suis Malade

День на работе проходит под лозунгом «только продержись, только не покажи, как тебе больно», и кажется, мне это даже удается. Но работать сосредоточенно и усидчиво я не могу, всё во мне горит огнем отчаяния и хочется сбежать от угнетающей обстановки. Хочется кричать от безысходности, вопить, дико истерить. Зачем? Зачем ты так делаешь со мной?

Я как прокаженная иду по улице, в сторону клиники, смотря себе под ноги. Звуки проезжающих мимо машин и идущих людей где-то отдаленно служат фоном для моих громких мрачных мыслей. И ничего меня сейчас не радует из моих привычных радостей, которые я так нежно и трепетно сформировывала на новом месте, пыталась прижиться, восстановиться. Всё напрасно. Он делает для меня слишком много, а потом, всего-лишь одним поступком перечеркивает всё предыдущее, все усилия, прилагавшиеся до этого.

Когда медсестра меня окликает на кресле, что шлифовка завершена и я могу одеваться, на мгновение мелькает искреннее удивление, что задумавшись, я даже не слышала физической боли. Боли, которую сейчас заглушала, в сотни раз превосходившая душевная.

После процедур я снова возвращаюсь на работу. В квартиру я не пойду. Нет, только не туда, где всё это происходило. Там я просто сойду с ума одна, запечатанная в 4 стенах. И я работаю почти до полуночи, возвращаясь в квартиру только для того, чтобы поспать, а утром с рассветом снова уехать. Теперь надо всё начинать заново, заново себя отстраивать и латать.

Но на следующий день боль ни капли не меньше, и обычно так любимая мною работа становится невыносимой, меня всё гнобит и еле дожидаюсь вечера, чтобы сбежать в зал к Эльзе. Даже не знаю, зачем еду и смогу ли что-то сегодня сделать. Из рук просто валится всё.

Первое прикосновение к холодному металлу пилона отдается дрожью во всем теле и по нему словно проходит разряд тока. Звучит музыка, я начинаю крутиться, слегка откинув голову назад и воспоминания захлёстывают, как нежданное цунами, накрывают с головой… Я устраиваюсь в клуб, знакомлюсь с Коннором в зале театра, флиртую с ним на лестнице, отшиваю в клубе, встречаю на крыльце университета, танцую для него в «Ночной стреле», первый поцелуй возле ринга, как он берет мою руку в свою первый раз на сцене, наш первый номер, он бережно вытаскивает мою лодыжку из лент, несёт на руках по аэропорту, наш первый раз в моем номере… Разбегаюсь, стараясь прогнать всё всколыхнувшееся во мне с новой силой, но мои попытки напрасны. Залезаю на пилон, делая два трюка в связке почти под потолком и снова перед глазами возникают всё новые картинки: он на коленях передо мной на крыльце моего дома, его трепетные ласки в моей постели, летящие бинты со стола в порыве желания в его комнате, вечеринка у Алекса, признания Коннора о Роуз, как я его оставляю, покидая его дом в такси… клетка в Лас-Вегасе, наш поцелуй в мексиканском полицейском участке, та сальса в клубе, его поддержка во время моей операции, а потом как я рыдала, глотая пыль вслед удаляющейся чёрной Бентли… 

Тогда я думала, что это и есть конец, и сбежала, потому что не могла оставаться в доме, воспоминания меня выжимали по капле, причиняя жуткую боль. Всё было слишком свежо и слишком больно. 

Меня отправили подальше от дома для смены всего, жить дальше, забыть его, но он… Ему ничего не помешало перелететь с континента на континент, преодолевая тысячи километров и мучить меня, снова. Наша страстная и безумная ночь в его первый приезд, в которой мне казалось, что мы сошли с ума, слетели с катушек, в которой я полностью была охвачена его властью и напором, меня долго мучила, напоминая о себе не только физической болью, но и душевной. Но в этот раз намного больнее. Больнее, что всё повторилось, а он ничего так и не осознал.

И воспоминания последних дней, нашей последней ночи меня добивают. Я резко слетаю с пилона вниз головой, держась ногами за шест, расставив руки в стороны, и останавливаюсь всего в паре сантиметров от пола. Вот и вся моя история… 

И это не свободный полёт птицы, который я ощущала в себе раньше. Нет, это - крик души. Такое фееричное и быстро закрутившее начало, высокий взлёт и резкое падение оземь, с сердцем, разбитым на мелкие осколки. Я думала, что выдержу это, пронесу в себе, но я слишком поверила в себя. Я больше не могу сдерживать всё, что до этого момента сидело во мне, больше не могу. 

Опираясь руками о пол, мягко соскальзываю с пилона и сажусь, рыдая и уткнувшись лбом в пилон. Я оказалась не настолько сильной, чтоб удержать всё в себе, пережить, переступить. Он меня всё-таки сломал, растоптал, измучил.

И я рыдаю, громко, надрывно, выпуская на волю с каждым всхлипом и вздохом все самые болезненные воспоминания, выплёскивая всю свою боль, раздирающую и выворачивающую на изнанку. Моя каменная стена самосохранения от Коннора Брайанта громко пала, в этом противостоянии он одержал победу: полную, безоговорочную и разрушительную, такие как он пленных не берут.

Ощутив чьи-то руки, взявшие меня за спину, открываю глаза, точнее, разлепляю и вытираю их руками от слипшейся потекшей туши на ресницах. И мне не важно, что выгляжу я ужасно и нелепо, меня просто рвёт на части душевная рана, которую разбередили вновь, но теперь с еще большей силой. Эхом в голове проносится «потому что люблю тебя, дура». Хочется кричать, выть от боли, стучать кулаками об пол, но станет ли от этого легче? Я готова делать что угодно, лишь бы освободиться от этого непосильно тяжелого для меня бремени, этой боли, впившейся глубоко под кожу и дергающей за все нервные окончания до ломоты в костях, только зная, что есть шанс вынуть это из меня и больше не истязать. Но это только мои призрачные попытки хвататься за реальность, искать выход, цепляясь за надежду, которой нет – с этой раной мне жить и её затягивать. И с каждым новым разрывом добавлять новые швы поверх старых. Нет. Нет. НЕТ! Хватит! Больше никаких разрывов не будет, больше не будет ничего. ТОЧКА. БОЛЬШАЯ И ЖИРНАЯ. Никаких отступлений и многоточий, это для меня уже слишком.

Ricky Martin feat Christina Aguilera – Nobody wants to be lonely

С последних событий прошло уже чуть более трёх месяцев. О Конноре я больше ничего не слышала, он, как пропал, так больше и не появлялся.