После тренировки, он везёт меня домой. В дороге он ведёт себя непринуждённо, но хмурые мысли его так и не отпустили.

Вот и моё крыльцо. Он заносит мою сумку в дом, здоровается с мамой и братом и поспешно собирается назад к машине. Да что же, черт возьми, происходит?

– Стой! ­– окликаю его на крыльце, когда он тянется к дверце машины. – Что с тобой происходит? Ты мне сегодня позвонишь?

Он стоит, так и не обернувшись, застыв на месте. Резко развернувшись, он поднимает на меня взгляд, тёмный и почерневший. Странно, он даже не подходит ко мне. Не обнял, не поцеловал. Он даже не хочет со мной попрощаться?

– Не знаю Кирстен, мне нужно собираться, у меня утром самолёт в Лос-Анджелес.

– И ты мне не сказал? Коннор, в чем дело? Что с тобой?

– Я думал Кирс. Над всем думал: над подарком твоей мамы, над нашей жизнью, над всем. – Он отводит взгляд, стараясь не смотреть на меня.

– И? – пытаюсь обратить его внимание, но тщетно. Он упорно делает вид, что меня не замечает, и говорит в сторону.

– Мы расстаёмся Кирстен. Мы с тобой слишком разные – я не смогу подстроиться под твою издательскую деятельность и приезжать раз в месяц между сезонами боёв, ты со своим характером не подстроишься под мой образ жизни. Я уже прокручивал разные варианты, но нет Кирс, ни хрена у нас не выйдет. И твоя практика в Wolters Kluwer, ты же так мечтала об этом.

Что? Но… как? Почему он так решил? И откуда он…?

– Откуда ты знаешь про Wolters?

– Твоя мама. В твоей комнате все твои достижения, всё там говорит о твоей детской мечте, о том, как ты стремилась к этому. И как тяжело твоя мать зарабатывала, чтобы отложить на тебя средства.

– Но я не хочу туда ехать!

– Ты не можешь так поступить Кирс. Ни с матерью, ни с собой.

– Но как же ты? Как же… мы?

– А что мы, Кирстен? Что я тебе обещал ­– ничего. Ты и сама знаешь, какой я. Ты во мне уверена? Уверена, в том, что твоё «мы» способно существовать в моём мире, где толпы поклонниц?

Черт. Я совсем не уверена. Но ты, ты сам дал мне надежду на то, что я важнее их! И я хочу, хочу тебе кричать об этом, но услышишь ли ты? Пусть мой голос будет надрывным и сорвется, пусть!

– Уверена, – тихо шепчу, но ему и этого хватает меня услышать. Знать то, что я для себя решила.

­– Но я не уверен Кирстен. Я сейчас уеду, и некоторое время буду жить в Лос-Анджелесе. Я не смогу так жить, зная, что ты там, далеко.

– Но ты же знаешь, что я буду верной, буду ждать.

И тут его прорывает. Он взъерошивается и переходит на крик.

– Да это я такой, Кирстен! Я, мать твою, не способен на верность! Я не знаю, сколько я смогу держаться, пока мне не начнет срывать башню. Не знаю, черт тебя подери! Ты бл*ть всегда понимающая, правильная. Но я не могу так! Не могу! – Он открывает дверцу машины и заводит ее – Это всё! – Срываясь с визгом, машина оставляет следы на асфальте. Во мне внутри всё падает вниз. Всё рушится – все мои  замыслы и надежды, все мои «воздушные замки» становятся призрачными, развеиваясь в тонкую дымку. В груди невыносимо сжимает до боли, живот скручивает от тошнотворного спазма, а горло душит подкативший ком рыданий.

Я медленно оседаю, держась за колонну крыльца, чтобы не упасть. Внутри всё сжимает так, что сдерживаться уже больше нет сил. И я плачу, рыдаю надрывно и безудержно, выкрикивая его имя.

Не уходи! Не уходи, слышишь?! За что?

Но он меня не слышит. Его здесь нет, и я понимаю, что он не вернется. На мои крики отчаяния выбегает мама и садится рядом, обнимая меня. А меня трясет в дрожи от рыданий, перешедших в судороги, и я всхлипываю, положив маме голову на плечо.

– Он ушёл, мам. Ушёл. Бросил.

Мама молчит. Не бранит, не утешает, просто сопереживает молча. А я реву,  меня трясет, и я снова кричу маме в плечо.

Не знаю, как я пережила эту ночь и утро. Он выжал из меня всё, до капли. Я уже не рыдаю, и в судорогах меня не трясёт. Я спокойна и тиха. Но только я одна знаю, что у меня внутри всё выжжено дотла и, глядя в окно иллюминатора самолёта, вслед удаляющейся в надвигающихся сумерках Америки, я молю об одном – пережить разрывающую меня дикими вспышками мучительную душевную боль, нанесенную человеком, который стал для меня всем: которому я доверила свою судьбу и отдала своё, теперь уже растерзанное, сердце.

DMX – X Gon' Give It To Ya

M.O.P. Ft. Busta Rhymes – Ante Up

Коннор

 − Коннор, может перейдём на силовые упражнения? – голос Джейда вырывает меня из паскудных мыслей, застрявших в моей голове, как из д***мового сна, ­ – ты уже пол часа метелишь эту грушу и смотришь в одну точку. Что с тобой творится, парень?

Мне хреново и всё написано на моём лице. Я пытаюсь сосредоточиться, сфокусировать свой взгляд, настроиться на тренировку, но тщетно. От досады сжимаю руки в кулаки и со всей силы размахиваюсь по груше.

– Д*рьмо! – шиплю сквозь зубы, но Джейду позволяю услышать только последнее, – всё нормально, Джейд. Плохо спал.

– Не парень, так не годится, сегодня бой, ты должен быть в полной готовности. Концентрация – помнишь? – настороженно смотрит тренер. Чёрт, он изучает, что со мной не то. И я знаю, что за годы тренировок от него хер что скроешь, но сейчас не могу рассказать, что дело в девчонке, которую я бортонул ради её же интересов. Он просто не поверит, что я уступил себе и своим собственным желаниям, впервые.

– Я всё помню. Всё, мать твою, помню, – отчеканиваю с каждым ударом и отхожу в сторону, оставляя грушу с треском болтаться на пружине. Настроение препаршивое, совсем на бой сегодня не настроен. Хочется уехать с тренировки и уткнуться в подушку, не слышать никого и не думать, совсем не думать ни о чем.

Сверху раздается звонок, вызывающий на ринг и Джейд машет  рукой, что нам пора идти. Однозначно сегодня я отличусь, с диким желанием набить морду или самому попасть под раздачу, чтоб немного прояснить голову. Я просто не понимаю, что со мной происходит.

Арена забита до отказа, разгоряченная толпа ревёт и ликует, требуя крови и продолжения зрелища. Мой бой сегодня не первый и мне придется сразу с прыжка начинать стычку. Но мне не привыкать, во время массового спарринга всё именно так и происходит, пока не превратится в месиво из бойцов.

На ринге в спарринге уже пара бойцов, потные и вымотанные, держат друг друга и знаками указывают рефери, что их пора сменять. Меня и моего соперника подталкивают к рингу, и мы запрыгиваем. Пока отдаю Джейду накидку, мой взгляд случайно падает на камеру, рядом с тренером. Интересно, смотрит ли она этот бой? И где сейчас, еще в США или уехала? Мельком осмотрев VIP-зону, Кэвина не нахожу. Черт, я пытаюсь ухватиться хоть за что-то, связанное с ней, как за глоток воздуха, которого так не хватает. Снова думаю о ней, вспоминаю, как она плакала. Д*рьмо. Старался себя настроить выбросить ее из головы, хотя бы во время боя, но, кажется это для меня непосильно.

Тебе кажется, что ты уверен во всем. Твои навыки четкие и совершенствуются с каждым новым поединком. Ты знаешь и чувствуешь себя, ты в гармонии со своим духом и телом, и все 6 чувств тебе подвластны. Но появляется она, что лезет в твои мысли, рушит твои планы, завладевает тобой и всё, свет уверенности меркнет. Ты выходишь на ринг и если в твоём чердаке хаос, то снаружи ты беспомощен. Нет внимательности – нет победы.

Весь чертов бой она не выходит у меня из головы, и тренер орет во всю, как обезумевший. При всех моих попытках собраться и сосредоточиться ничего не выходит, я пропускаю ловушки одну за другой. Я просто со злостью метелю соперника как могу, пытаясь выплеснуть свой гнев. Настолько, насколько это получится.

Рефери подсчитывает мои промахи, и баллы сегодня мне не засчитаны, да и хрен с ними, я не получил от боя желаемого, девчонка всё так же прочно осталась сидеть внутри меня.