Она начинает громко стонать, подаваясь бедрами вперед, переходя почти на крик, прогибаться, царапать спину ногтями, а внутри сжимать меня. Со спины по позвоночнику проходит точечный разряд, а в глазах начинает искрить. Такое долгожданное удовольствие пробуждает мой заснувший на время рассудок. Только сейчас, глубоко в ней, я ощущаю, насколько сильна моя, невидимая на первый взгляд, привязанность к Кирстен.

Я хотел её любить. Но сейчас понимаю, что своим характером она сама того не осознавая, привязала меня к себе, пробудила во мне то, что я давно не чувствовал – она разбудила во мне зверя, живущего и спрятанного где-то глубоко. И если это продолжить - она станет моей зависимостью. На расстоянии это будет безумием, и у меня просто снесет крышу. Я снова буду яростно и беспощадно крушить всё без разбора.

Нет, допустить это я не могу, только не с ней. Я обещал ее матери, что верну ее девочку домой, чтоб мечта девчонки сбылась, и я должен смириться с этим.

И я уеду как можно раньше, пока еще хоть как-то это контролирую и мне не наплевать на ее цели; пока я слышу еще кого-то кроме самого себя; пока еще не поздно, иначе совершенные мною ошибки, возможно, станут переломными, а наши судьбы – сломанными.

Birdy – Skinny Love

Кирстен

Даже сквозь сон я чувствую, что он рядом, тянусь к нему, так хочется мне понежиться в его объятиях, таких сильных, и в то же время таких нежных. Они мне кажутся сейчас настолько жизненно-необходимыми, что возникает ощущение, будто без них я просто не смогу существовать.  В его руках, крепко прижимающих меня к себе, я чувствую себя в безопасности, наконец, за последнее время.

Но мне не спится. Не знаю, что со мной, может это всё переживания и тревоги последних дней, но беспокойство не уходит, даже не знаю почему. Внутреннее терзание не даёт покоя, безмолвно кричит во мне и, затаив дыхание, тихо, стараясь не разбудить его мирно спящего, встаю и спускаюсь в гостиную.

Канун Рождества. Весь дом наполнен атмосферой грядущего праздника. Заглядываю в окно, на подоконнике белесым полотном лежит снег, на улице тихо и мирно. Освещенная светлыми пятнами фонарей, она искрится от снега и спит крепким зимним сном, спокойно и умиротворённо.

В тихой комнате темно, пахнет хвоей, и мягким мерцанием сияют огоньки на елке, переливаясь цветными искорками, то ярче, то тусклее. Под нижним рядом огоньков дружно скопившись, стоят, запакованные в яркую обертку и ленты, подарки, ожидающие своего часа.

Сажусь в кресло возле ёлки и вглядываюсь в блики, скользящие по новогодним игрушкам, возникающие с  каждой новой импульсной вспышкой гирлянды. Как ритм сердца: тук-тук, тук-тук, тук-тук…

На душе становится теплее, и я улыбаюсь, искренне радуясь тому, что у меня есть. И не нужно больше. Наше счастье может быть в таких простых вещах как здоровье и безопасность родных, любовь и поддержка близких и даже банальный праздник, когда вся семья в сборе. За спешкой к чему-то новому мы просто этого не замечаем. А может, стоит задуматься над этим, на секунду остановиться и, оглянувшись назад, понять, что для тебя действительно является важным?

 Мама уже дома, с ней всё хорошо, в клуб я больше не поеду, подруга и я в безопасности, рядом любимый мужчина, что же не так? Почему, меня что-то беспокоит?

В пижаме зябко и кожа покрывается мурашками. Потерев себя, пытаясь согреть ладошками, тяну с подлокотника плед и закутываюсь в него. Тепло, мягко и по телу разливается приятная нега. Шумно выдохнув, снова смотрю на огоньки.

Для себя я уже решила, что буду с Коннором. Доучусь в институте, откажусь от практики и останусь в Штатах, найду работу, буду ухаживать за мамой, а если нужно – то поеду с ним в Новый Орлеан. Какого бы я мнения о нём не была, когда мы познакомились, Коннор доказал, что оно было ошибочным. Это всё маска, прикрытие, чтобы никто не мог докопаться до истины, что перед ними ранимая душа с нелёгкой судьбой. И я-то знаю, какой он на самом деле, он столько для меня сделал, как я могу в нём сомневаться, в его искренности? Что же тогда меня грызёт? Гложет какое-то странное чувство и хочется верить, что это просто усталость. Я сильно нервничала, переживала, боялась. Слишком много всего пережила.

Слышен отвлекающий шорох, и я поворачиваю голову на звук.

– Эй, ты чего убежала, –  Коннор садится передо мной на корточки, и в его взгляде вижу пляшущие искорки огоньков.

– Не спалось, не хотела тебя будить.

– Не спалось? Кирс, что тебя беспокоит? – он настороженно вглядывается в меня.

О нет, даже не хочу говорить ему, что уже начинаю потихоньку страдать паранойей и навязчивыми плохими мыслями. Мы сами склонны притягивать плохое, поэтому даже делиться этим не стану, это нужно забыть, как вчерашний прожитый день.

– Всё хорошо, устала просто, –  улыбаюсь, стараясь не выдавать свою тревогу и наклонившись к нему, провожу рукой по его щеке, едва касаясь кончиками пальцев. Его взгляд серьёзный и настороженный. – Всё хорошо, правда.

– Идём спать, – он поднимает меня на руки, завернутую в плед и несёт назад в кровать, – твоя мама нам обещала настоящую суматоху Рождества и просила нас выспаться, помнишь?

– Угу, – сонно бормочу, свернувшись на его руках. Как же с ним всё-таки спокойно. Чувствую себя, как за стеной из гранитного камня – моей тяжёлой крепкой стеной.

Прямо с самого утра мама забирает Коннора с собой, и они уезжают, оставив меня и Кэвина на кухне. Но и мы не скучаем. По дому разливается сладкий пряный аромат пирога из духовки, Кэвин режет овощи на салат, а я занялась индейкой.

Под вечер мы накрываем стол, Коннор привозит к нам бабушку. Вся семья в сборе, мама немного суетится, чувствуется предвкушение теплого семейного праздника.

Расставив последние подарки под елкой, она зовет всех к столу. Атмосфера странная. Мы все сидим за одним столом и немного переглядываемся. Конечно, я и надеяться не смела, что Коннор будет с нами на Рождество, но вот он, а мне неловко.

Тишину разряжает голос Кэвина с вопросами о предстоящих боях Коннора. Мы все подключаемся, становится немного проще, но совсем ненадолго. Ужин подходит к завершению, когда мама неожиданно встает из-за стола и, взяв под ёлкой одну из коробок, возвращается к нам, протягивая её Коннору.

– Это вам, дети. – Вижу, как она взволнованно смотрит на коробку и на Коннора.

За столом снова воцарилась тишина, слышен только шелест разрываемой бумаги. Коннор открывает крышку и задумчиво с лёгким недоумением на лице смотрит внутрь. Пытаясь понять его озадаченность, заглядываю в коробку и моё сердце замирает. Я забываю, как дышать, глядя на содержимое подарка. На первый взгляд там ничего особенного – шерстяной зимний свитер с норвежскими мотивами и пара теплых носков, но я знаю к чему это, и в горле пересыхает.

И мама рассказывает ему наш семейный обычай, что этот комплект вещей для пары – одна вещь ему, одна – ей, а вместе они одно целое, один неразрывный комплект.

Мама! Господи, мам, что же ты делаешь? Я не знаю, как он это воспримет. Примет или убежит? Между нами такая тонкая нить! Я в нём так не уверена, совсем не уверена…

Мама продолжает говорить о том, что Коннор так много для нас сделал, стал для неё сыном, нашим полноправным членом семьи, и мы с ним теперь связаны. Рассказывает, что так и она получала вещи, и моя бабушка, но я почти не слышу этого, её слова становятся просто фоном. Я потрясена её подарком. Для меня это много значит, слишком много. И он… он тоже стал для меня незаменимым. И я боюсь его реакции.

Тянусь за стаканом с водой, трясущимися от волнения руками, отвернувшись от него и мамы, чтобы прочистить пересохшее горло. Судорожно сглотнув, и резко втянув носом воздух, я решаю вмешаться в этот процесс.

– Мам, спасибо. – Забираю из коробки пару носков, всё-ещё боясь посмотреть на Коннора, и встаю из-за стола. Вручив свои подарки, с улыбкой, иду в кухню включить чайник.