Пятачок вдруг резко наклонился в сторону собеседника и, поймав его взгляд, словно когтями вцепился в него.

— Я испытал на себе и то, и другое, Бег. Было время, когда я не знал, по какую сторону зеркала нахожусь. А теперь я знаю, что находится там, где заканчивается безразличие, но еще не начинается безысходность, — каким–то безумным шепотом ответил поросенок и неожиданно указал грязным пальцем на притаившееся у двери ушастое существо. — И он знает. За все прожитые в моем доме годы он не произнес ни единого слова, ни единым жестом не выдал своих чувств. Просто молчит и смотрит. Ему ничего не нужно в нашем лесу, ничто не привлекает и не удерживает. Мне порой кажется, что выставь я его за двери, он просто ушел бы, даже не посмотрев в мою сторону и не оглянувшись. Потому что он там, где заканчивается безразличие, но еще не начинается безысходность. Там, где нет места ни любви, ни ненависти. Там, где я сам безумно хочу укрыться от всего этого дерьма, в котором вы каждый день барахтаетесь подобно опарышам. И тут появляется какое–то ничтожество, которое хватает меня за ноги и пытается утянуть в ту яму, из которой я когда–то с таким трудом выбрался. И что я, по–твоему, должен был делать, Бег, — смиренно терпеть, пока он возил бы меня мордой по болоту?

— Чем же он перед тобой провинился? — ушел от прямого ответа инспектор.

Поросенок какое–то время помолчал, потом взял из рук кота сигарету и, снова откинувшись на спинку дивана, с наслаждением глубоко затянулся ментоловым дымом. После этого он снова заговорил, но уже точно таким же голосом, каким в момент прихода Бегемота исполнял романс.

— Обычно, у каждого, кто имеет больше двух извилин, есть два пути в жизни: жить прошлым или попытаться от него убежать. Волею судьбы, я в свое время выбрал второй путь. Убежать от прошлого, конечно, не удалось, но кое–какой смысл в жизни появился. Попросту говоря, я стал наслаждаться тем, что меня когда–то мучило, точнее, его отсутствием. Случилось это после того, как из моей жизни исчез мой единственный друг Винни, и появилось то маленькое неизвестное существо, которое ты имеешь возможность видеть каждый раз, когда приходишь в мой дом. Но в один день все изменилось, и по прихоти одного единственного писаки прошлое снова вошло в мою жизнь. Все вдруг вспомнили о том, каким отличным парнем был Винни. Интересно было бы узнать, что о нем говорили бы, если бы он никуда не исчез. Я впрочем, тоже не остался в накладе и был объявлен самой Василисой светилом эзотерики. Если бы ты знал, сколько времени я потратил, чтобы узнать, с чем эту гадость едят и под каким соусом подают. А потом мне это даже стало нравиться. Так забавно наблюдать за всеми этими клоунами, тупо изображающими поиски высшего смысла только потому, что этим можно оправдать всю свою убогость. Сидит передо мной такое вот чудо при полном параде и убеждает самого себя в том, что его тайное предназначение чуть ли не править миром или указывать путь самому Чебурашке. В общем, то еще веселье. К тому же мне открылись двери в дом Мальвины, для которой имя Винни тоже не было пустым звуком. Я стал иногда захаживать к ней, чтобы за чашкой чая вспомнить молодость. Ей безумно нравились все эти вечера. Она увлеклась настолько, что однажды даже предложила как–то по–особенному увековечить память нашего общего друга. Так и появилась бочка с выложенной вокруг нее надписью «рок–н–рол все еще жив». А в бочке — деревянный истукан, отдаленно напоминающий Винни. Потом я познакомился с ее внучкой Розовой Шапочкой и ее ухажером Эрнесто, или Че, как называла его девчонка. Мы стали пить чай вчетвером, теперь уже не столько предаваясь воспоминаниям, сколько обсуждая бредовые идеи волка, всегда умудрявшегося оказываться в центре всеобщего внимания. Он был глуп и наивен, этот Че, но надо отдать ему должное — очень проницателен. Может потому, что везде совал свой длинный нос. Сунул он его и в мое прошлое. Я это понял по тому издевательскому тону, каким он стал со мной разговаривать. А потом я случайно услышал, как они втроем смеются надо мной. А я ведь относился к ним уже как к своей родне, любил, можно сказать. Я пытался сделать вид, что ничего не замечаю, но этим только подтолкнул волка к тому, чего ему делать не следовало. Тогда я пришел в их дом и вспорол ему брюхо. А потом стал по очереди душить этих подлых самок. И чем сильнее они просили о пощаде, тем большее удовольствие я испытывал. Как когда–то в далеком прошлом. А потом в моей жизни снова появилась цель.

— Какая, вручить премию «гражданину года»? — съязвил Бегемот, но Пятачок воспринял его вопрос серьезно и спокойно.

— А почему бы и нет? — удивился он и не удержался, чтобы уже со злостью добавить. — Если бы не ты, я бы сделал это уже сегодня. Но ничего, не сегодня, так завтра. Какая разница. Я свое получу, а вот в том, что это нужно тебе, я сильно сомневаюсь.

— Я тоже, — задумчиво заметил инспектор. Потом он вдруг понял, что есть еще один вопрос, который беспокоит его едва ли не больше, чем предыдущие. — Зачем вообще это кому–то надо? Почему такой странный выбор: Микки, Рапунцель, Нестор, ты, в конце концов?

— И ты, — продолжил с ехидством этот ряд поросенок. — Чего же ты скромничаешь? Ты же такой умный, — раскрыл преступление, которого не было. Так неужели не понимаешь, что происходит?

— Нет.

Теперь уже Пятачок смотрел на своего собеседника с неприкрытым высокомерием. Похоже, у него в голове даже мелькнула мысль выставить кота за дверь, но, в конце концов, он не смог отказать себе в удовольствии продемонстрировать свое превосходство еще в чем–то.

— Один заболотный сумасшедший сказал как–то замечательную фразу, даже не подозревая, насколько окажется прав: «Если долго смотреть в бездну, бездна, в конце концов, начинает смотреть на вас». Открою тебе одну маленькую тайну: Железному Дровосеку нет надобности смотреть в зеркало, потому что он и есть тот другой, на которого смотрим все мы и на которого списываем все свои извращенные желания. Просто теперь пришло время ему посмотреть на нас. И он смотрит, и выбирает. Выбирает с каким–то особым, извращенным цинизмом. Вы долго играли словами о Высшей Любви, Высшем Разуме и Высшей Силе, так получите теперь Рапунцель, Микки и Нестора. И будут еще им подобные. Ты, например, или я… Чем мы не воплощение всех трех добродетелей? Может, мы вообще — два проявления единого целого. И еще не известно, кто из нас настоящий, а кто — отражение в зеркале.

— Но не все ведь смотрят в твое пресловутое зеркало, — возразил ему Бегемот, чем вызвал новый приступ смеха.

— Не все, — согласился с ним Пятачок, заранее наслаждаясь подвохом, заложенным в его согласии. — Например, новое поколение, «поколение двух секунд», как я их называю. Есть такая забавная фишка в телефонной связи, — первые две секунды разговора не оплачиваются. Вот они и наловчились этим пользоваться, а потом и на остальное распространили этот принцип. Вся их жизнь поделена на «две секунды». «Бери только то, за что не придется платить», — вот их главный девиз. А если где–то и не получается, то на помощь приходят всевозможные «акции», в которых они не способны за «две секунды» распознать ловушку для идиотов. Для них даже смерть — всего лишь одна из возможностей уклониться от уплаты счетов, «выйти из игры», так сказать.

— Тем более не понимаю, зачем тогда нужна вся эта затея?

— Я начинаю сомневаться в твоей способности к умозаключениям, Бег. А может, ты просто боишься открыть глаза? Каждому свое, Бег: дятлам — радость стукачества, козлам — халявные совокупления, «хламыру» — роскошь, переходящая в эзотерику, даже коммунистам — цветики–семицветики. Только все это — отражение, Бег. А по другую сторону — бездна. Бездна, которая смотрит на нас. И она ждет тебя за дверью моего дома.

Дверь за Бегемотом закрылась. Только закрыло ее маленькое существо с невообразимо большими ушами на этот раз с внешней стороны и тихонько пристроилось позади кота. Сам инспектор долго стоял на месте, не решаясь сделать первый шаг в колючий кустарник. Ему нужен был какой–то толчок, чтобы взять себя в руки, и он надел наушники и включил свой знаменитый плеер. Реквием под измененным и странным названием «lacrymosa» в готической обработке Evanescence звучал довольно угнетающе, но куда уместнее, чем доносящиеся с главной поляны звуки джаза, этого изобретения отверженных бесцеремонно позаимствованного у них отстранившимися. «Дятлы… Как всегда дятлы…», — подумал инспектор, едва выбравшись из колючих зарослей, немного подпортивших его внешний вид. Огромная толпа лесных дятлов в самых немыслимых обличьях все как один выжидающе смотрели в его сторону, будто надеялись увидеть самого Чебурашку и возвестить о его приходе весь мир. Бегемот смотрел по сторонам, всматривался в их одухотворенные лица и ежесекундно удивлялся тому, как плохо он знает жизнь. Некоторые знакомые лица, обезображенные мерцанием праздничных гирлянд, даже заставляли инспектора на мгновение останавливаться. Когда пошли стройные ряды лесорубов, Бегемот перестал оглядываться по сторонам и старался смотреть только себе под ноги. Не страх заставил его опустить голову вниз, а дикое нежелание увидеть в этих многочисленных стеклянных глазах маленькую никчемную блоху, которую каждый из них мог запросто раздавить одним привычным движением. А некоторые, как облаченные в украшенную всевозможными знаками отличия форму братья Гримм, просто не могли устоять на месте от этого навязчивого желания. «Почему среди них так много извращенцев?», — мысленно спросил самого себя Бегемот, перед тем как божественная мелодия «Flowers of the Sea» Эры стала вливаться в его уши. «Цветы, — вот чего им не хватает для полноты картины», — подумал кот и попробовал восполнить сей недостаток в своем воображении. Но открывшаяся его взору реальная картина не позволила ему отвлечься: за лесорубами расположились все лесные козлы в самых немыслимых нарядах, но с обязательной перламутровой бабочкой на шее. Они старались держаться подальше друг от друга, и, обмениваясь злыми взглядами, наслаждались обществом самых непредсказуемых самок с букетами увядших цветов в руках. Те в свою очередь изо всех сил старались уцепиться козлам под руку и наперебой громко смеялись после каждого козлиного замечания, брошенного вдогонку проходящему мимо инспектору. И только кролик Степашка усиленно игнорировал Бегемота, сосредоточившись на исполнении под гитару одной из своих жизненных песенок, уникальность и неповторимость которых состояла в том, что ни в одной из них звуки никогда не совпадали с нотами, несмотря на ограниченное количество и тех и других. Потом в массах снова появилась стройность, так как за козлами следовали празднично наряженные школьники, которые никак не могли понять, что и где они потеряли. Единственное, что их по–настоящему интересовало, это многоголосые копошащиеся клубки, обещающие рано или поздно перейти от флирта к совокуплению.