Зигмунд не был плохим парнем. Он просто был молодым трансформером, у которого не было своего места в лесу. За что бы он не брался, всегда оказывалось, что кто–то его опередил. Даже если у него получалось куда лучше, чем у предшественника, это абсолютно никого не интересовало. Таковы были реалии лесной метафизики, и с этим не было смысла бороться. Но Зигмунд был настырным малым и даже не подумал опустить руки. Он стал настойчиво искать нечто в жизни лесных обитателей, что еще не нашло своего отображения в трудах трансформеров. Но все что видел Зигмунд, наблюдая за различными существами, это беспрерывный процесс совокупления. Созерцание этого процесса настолько поглотило молодого самца, что теория совершенно затмила практику. Зигмунд настолько увлекся, что даже обыденную жизнь лесных жителей стал рассматривать через призму интимной. А потом, когда ему уже казалось, что поиски вот–вот дадут результат, как гром среди ясного неба, грянуло сообщение об открытии Адольфом Павловым инстинкта «совокупи ближнего своего». Все надежды на славу рухнули в один момент, и молодой самец окончательно потерялся в не принимавшем его лесу. Все, что осталось Зигмунду от его исследований — это порочные наклонности, которым он теперь и предавался, совершенно не задумываясь о последствиях.

Несколько ночей на дереве у дома фрау Готель неожиданно для самого самца пробудили в нем давно запущенные желания, придавшие хоть какой–то смысл его унылому существованию. Зигмунду невыносимо захотелось оказаться на месте фрау Готель в постели Рапунцель. Ему стало казаться, что обладание подобной красавицей станет достойной компенсацией за все его страдания. Прошло еще несколько ночей под окном, и самец окончательно убедил себя в том, что желаемое совокупление и есть ничто иное, как его главное предназначение в этой жизни.

Зигмунду невыносимо долго пришлось дожидаться удобного случая. Настолько долго, что, пробравшись в открытое окно и стоя возле ложа спящей самки, он напрочь забыл, зачем явился к ней столь необычным способом. Но проснувшаяся Рапунцель быстро отошла от испуга и заставила вспомнить цель визита. Всю ночь она экспериментально изучала функциональные возможности его тела, словно опытный механик, в руки которого попал незнакомый механизм. Ближе к утру Зигмунду хотелось только одного, — допрыгнуть до ближайшей к окну ветки. С тех пор, каждый раз, когда фрау Готель отсутствовала по каким–либо причинам, молодой самец занимал ее место в постели возлюбленной.

Кто знает, как долго это продолжалось бы, если бы опытная самка не обратила внимания на некоторые странности в поведении своей юной пассии и не поинтересовалась их причиной. Ответ был настолько уклончив, что ей все стало понятно. Осталось лишь убедиться в своих предположениях, что фрау Готель и сделала, неожиданно вернувшись однажды ночью домой. Застав парочку в процессе, фрау Готель собрала в кулак все свое мужество и воздержалась от бурных выяснений отношений. Она просто указала на дверь своей воспитаннице и этим ограничилась. В ту же ночь Рапунцель покинула ее дом и надолго исчезла из леса в неизвестном направлении, а до смерти перепуганный Зигмунд не только не последовал за ней, а наоборот, постарался как можно скорее все забыть. Для себя он навсегда усвоил, что теория куда безопасней практики, и уже никогда не отступал от этой истины. Вскоре Зигмунд заметил, что вместе с Рапунцель куда–то подевались и все его извращенные наклонности. Дотошному молодому трансформеру показалось мало одного этого факта, и он решил докопаться до глубинных причин удивительных изменений в своем поведении и желаниях. На этом непростом пути Зигмунд и нашел свое истинное призвание.

Прошло целое десятилетие, прежде чем Рапунцель вернулась в родной лес. Время старательно поработало над ней, превратив в зрелую восхитительную самку. Кроме того, за время отсутствия она приобрела еще одно редкое для лесных жителей качество, тут же превратившееся в предмет всеобщей зависти, — она умела молчать именно тогда, когда это было нужно. Благодаря этой своей особенности ей удалось довольно быстро найти себе пару в лице уважаемого в обществе удачливого контрабандиста. Ее мужу ни разу не пришлось пожалеть о своем выборе, а когда у них появилась очаровательная двойня, он вообще готов был носить ее на руках. И только одно обстоятельство омрачало их семейное счастье, — совокупление не приносило ей ни морального, ни физического удовлетворения. Как следствие, у любящего мужа Рапунцель стал развиваться комплекс неполноценности, не преминувший сказаться и на его непростом бизнесе. Все попытки решить эту проблему ни к чему не приводили: ни эзотерика, ни иглоукалывание, ни медитация не привели к положительным сдвигам. Отчаявшаяся самка, в конце концов, вынуждена была согласиться на визит к единственному существу, с которым не хотела иметь дела, — к гению психоанализа Зигмунду, который к тому времени уже находился в зените славы. Ирония судьбы состояла в том, что именно ему удалось найти решение мучительной проблемы. Правда для этого понадобилось еще и посильное содействие фрау Готель. Рецепт Зигмунда оказался не таким уж и сложным: поздним вечером Рапунцель вошла в хорошо знакомую комнату и вместе с фрау Готель вспомнила все то, чем они когда–то занимались, а потом в комнату через окно забрался муж и закончил начатое хозяйкой пансиона. Эффект превзошел все ожидания. С тех пор удачный эксперимент стал доброй традицией, и семейная пара избавилась от единственной неприятности, омрачавшей их счастливое сосуществование. Заодно и фрау Готель снова почувствовала вкус полноценной жизни.

В один из таких поздних вечеров Бегемот и установил слежку за Рапунцель. Проследив за ней до пансиона фрау Готель, он с помощью своих профессиональных навыков установил нужное окно и взобрался на легендарное дерево. Открывшееся его взору пикантное зрелище оказалось настолько увлекательным, что инспектор забыл об осторожности и вовремя не заметил взбиравшегося наверх контрабандиста. Для того, в свою очередь, неожиданно появившаяся из темноты усатая рожа тоже оказалась полной неожиданностью, и он, испугавшись, с криком сорвался вниз. Не успел еще муж Рапунцель полностью соприкоснуться с растущим под деревом розовым кустом, как за инспектором уже и след простыл. Впервые в жизни Бегемот почувствовал себя в шкуре преступника, и пережитые ощущения ему совершенно не понравились. Неуютно чувствовал себя инспектор и на следующий день, ожидая разоблачения и больших неприятностей. Совсем скверным его настроение стало после того, как по лесу распространилось известие о несчастном случае, произошедшем ночью с уважаемым контрабандистом, в результате которого тот потерял оба глаза. Но ни в тот день, ни в последующие ничего не произошло. Никто не искал виновного в трагедии, и удивленный таким развитием событий Бегемот решился разведать обстановку. Полученные сведения окончательно сбили его с толку. Оказалось, что семейная жизнь Рапунцель в целом, и интимная в частности, засверкали новыми красками. Вид беспомощного слепого мужа подарил Рапунцель совершенно новые, ни с чем не сравнимые ощущения, которыми она тут же поделилась со своей второй половиной. И произошедшая трагедия перестала восприниматься как нечто ужасное и непоправимое. Если кто–то и чувствовал себя несчастным, то это сам Бегемот, который никак не мог избавиться от навязчивого чувства вины, да еще совсем уже немолодая одинокая самка свободных взглядов, которая снова потеряла смысл жизни. Однажды инспектор и фрау Готель случайно столкнулись под окнами Рапунцель, но, обменявшись лишь грустными понимающими взглядами, молча разошлись в разные стороны: самка, чтобы тихо страдать в холодной постели, а Бегемот — чтобы продолжить свое расследование, по–прежнему приносившее ему одни неприятности.

Суслик Нестор спустился в лес с гор и на удивление быстро освоился в новой для себя среде. Сам он причину своего появления видел в том, что горы — это не его стихия. Там он будто бы чувствовал себя не в своей тарелке. Лесные сплетники критически относились к подобному объяснению, но собственной внятной версии представить тоже не смогли, лишь расплывчато намекали о какой–то истории с крокодилом. Как бы там ни было, но в лесу Нестор действительно нашел свою тарелку. Когда он, едва объявившись, с детской непосредственностью попросил какую–нибудь должность, над ним долго насмехались, но потом призадумались. Дело в том, что в лесном аппарате была одна должность, которая почти постоянно была незанятой. Это было место начальника налоговой администрации. Как любил говаривать незабвенный Адольф Павлов, «Вопросы налогообложения лучше всего подавляют половые инстинкты. Наиболее характерная для системы налогообложения ситуация, это когда верхи не хотят, а низы не могут». Более того, это была единственная сфера жизни лесного общества, в которой верхи охотно уступали свое место низам. Только благодаря этому лесная казна и не оставалась пустой. Так что, тому, кто отвечал за сбор налогов, не в чем было завидовать. К тому же фискального руководителя поджидали еще и психологические проблемы, ведь на его посту было неимоверно трудно совмещать в себе две главных лесных добродетели: быть одновременно честным и добрым. Если отдельно взятый индивид всегда отдавал предпочтение доброте, то система требовала от него в первую очередь честности. Вот и сгорали все прежние руководители, словно мотыльки, и буквально в считанные дни. Вот и не было ничего странного в том, что новичку без сложившейся репутации доверили этот ответственный пост. По крайней мере, никто не стал бы за ним убиваться. Но, к удивлению многих, Нестор не повторил печальную судьбу предшественников, и при нем лесной бюджет стал выглядеть значительно приличнее. Лесное общество отблагодарило удачливого налоговика уважительным прозвищем Долгописец. Секрет же его успешной деятельности был очень прост, — ему удавалось практически все рабочее время быть злым, а соответственно — и честным. Недоброжелатели объясняли сей факт горным происхождением, намекая на то, что суровым горцам не составляет никакого труда отказаться от доброты, так как она никогда им и не была присуща. Но подобное объяснение сознательным большинством воспринималось всего лишь как проявление порицаемой в лесу ксенофобии. Но найти действительную причину удачливости Нестора Долгописца так никто и не удосужился. Сам же он, похоже, очень даже гордился и своими успехами, и их секретом.