Проходит, кажется, целая вечность, прежде чем к нему снова возвращается сознание и он пытается восстановить события сегодняшнего утра. Да, да, сразу после завтрака в гостинице «Гранд палас» с Ян Ир Доном и Ким Гён Ином они направились к лифту. Он собирался рассказать «коллегам» о планах организации в Токио штаб–квартиры «Национального конгресса за восстановление демократии в Южной Корее и воссоединение страны»… Ян Ир Дон и Ким Гён Ин находились рядом, когда он при выходе из ресторана сделал последний шаг. Потом его тело перестало повиноваться разуму.

В третий раз Ким Тэ Чжун очнулся на морском берегу. Он уловил соленый, пахнущий гниющими водорослями ветер, ровный шум набегающих на песок волн. Его выволокли из машины и бросили на дощатую палубу баркаса. «Спеленай его так, чтобы акула могла с ним разделаться как положено», — прорычал кто–то над самым его ухом. Ким Тэ Чжун решил, что они собираются выбросить его в море. Он почти утвердился в этой мысли, когда почувствовал, что кто–то, чертыхаясь, привязывает к его ногам и рукам увесистые железные грузила.

Затарахтел мотор. Баркас вздрогнул и, набирая ход, легко пошел от берега. Часа через два его перетащили в каюту, пнули напоследок в живот сапогом и оставили в покое. Тело ныло, голова раскалывалась от побоев. Наконец днище баркаса заскрежетало по прибрежной гальке. Его кто–то окликнул. Это был врач. Он приказал снять рубашку. Затем осмотрел руки, ноги, измерил кровяное давление и кому–то крикнул, что оно у «пациента» упало.

— Сделай ему укол или угости его чем–нибудь, — послышалось в ответ, — да так, чтобы это самое давление больше не барахлило! — Вокруг засмеялись.

Инъекция возымела почти моментальное действие: Ким Тэ Чжун погрузился в глубокий тяжелый сон, который длился сутки, а может быть и больше.

— Приказываю не двигаться и не подавать голоса ровно три минуты! Понял? Не двигаться! — кто–то надсадно прохрипел ему в самое ухо. Рядом мерно рокотала машина. Но вот мотор взвыл, рванул — и все сразу стихло. Он ощущал, как пульсирует в висках кровь, слышал тонкое пение цикад.

Изнемогая от слабости и побоев, Ким Тэ Чжун сорвал с глаз повязку, приподнялся на локте и оглянулся. Здесь все было знакомо. Каждый особнячок, каждая улица. Он лежал на земле перед своим собственным домом в пригородном районе Сеула Содэмун. Сквозь раскрытое настежь окно гостиной отчетливо донесся бой старинных настенных часов. Десять глухих ударов. Солнце уже поднялось довольно высоко. Тень от дома почти касалась его распухших связанных ног. Он взглянул на циферблат часов. На календаре было 14 августа 1973 года…

…День 8 августа выдался в Токио на редкость жарким и влажным. На газонах возле стадиона «Коракуэн», где пышно цвели азалии, с дерева на дерево стремительно переносились стайки юрких, пронзительно кричащих птиц. Зарывшись в темно–зеленой пышной листве гинко, они умолкали на какой–то момент, потом снова устремлялись вперед.

Мужчина среднего роста в черном тропической ткани костюме от приличного портного проводил глазами последнюю стайку птиц, посмотрел на часы и размеренным шагом направился в сторону гостиницы «Гранд палас».

С тех пор как в 1965 году Южная Корея заключила так называемый южнокорейско–японский «договор о нормализации межгосударственных отношений», по которому Япония признала сеульский режим в качестве «единственного правительства на Корейском полуострове», посланник посольства Южной Кореи в Токио Ким Чэ Квон и его коллеги чувствовали себя в этой стране на высоте. «Конечно, не так вольно, как эти перелетные птички, но мы тоже можем себе кое–что позволить!» — улыбался собственным мыслям посланник.

Когда Ким Чэ Квон вошел в вестибюль отеля «Гранд палас», электрические часы над конторкой дежурного администратора показывали 14 часов 15 минут. Обойдя погруженный в полумрак холл с напускным видом скучающего человека, он опустился в глубокое мягкое кресло и достал из кармана пиджака газету.

Мимо сновали возбужденные, переполненные радостью встречи с загадочным восточным городом американские туристы, дымя дорогими заморскими сигарами, медленно прохаживались деловые люди. Мальчишки–бои в униформе катили по коврам вестибюля тележки с чемоданами, коробками, зонтами — от автобусов и легковых машин до стеклянных дверей и от стеклянных дверей до бесшумных скоростных лифтов. Отель бурлил привычной жизнью с ее атмосферой телефонных звонков, случайных и деловых встреч, многозначащих взглядов и долгих рукопожатий. Ничто не говорило здесь о том, что всего лишь сорок пять минут назад в чреве этого отеля было совершено преступление.

Казалось, ничто не могло пролить свет, выдать зачинщиков, организаторов и непосредственных участников похищения Ким Тэ Чжуна.

Но это только казалось…

Выдержки из показаний и заявлений лифтеров, боев, официантов, постояльцев отеля «Гранд палас», представителей южнокорейской эмиграции, следователей и полицейских чинов:

— Посланник Ким Чэ Квон пришел в гостиницу в два часа пятнадцать минут.

— План похищения лидера оппозиции был разработан лично Ким Чэ Квоном. Его визит в «Гранд палас» через 45 минут после свершения преступления связан исключительно с «проверкой исполнения задания». Ким Чэ Квон дипломат–разведчик. Его подлинная фамилия — Ким Ки Вань. Он — бывший генерал южнокорейских ВВС, а теперь — один из руководителей Центрального разведывательного управления Южной Кореи.

— Ким Чэ Квон выполнял прямую директиву шефа сеульской разведки Ли Ху Рака. Ему поручили довести до конца дело, которое сорвалось в Соединенных Штатах у посланника генерала Ян Дон Вона.

— В распоряжении токийской полип, ии имеются отпечатки пальцев другого сеульского дипломата. Их обнаружили в номере гостиницы «Гранд палас», где проживал похищенный Ким Тэ Чжун. Это — первый секретарь южнокорейского посольства в Токио Ким Дон Вон. Он тоже связан с сеульским ЦРУ.