– Дорогой мой король, – сказала я, нащупывая в темноте его руку, – давай не будем спорить или устраивать философский диспут среди ночи. – В последнее время он был вспыльчив, еле удерживался от того, чтобы взорваться. Я понимала, что люди скорбят по-разному. Король не может только плакать и рыдать либо цепляться за раскрашенные восковые статуи тех, кто умер, словно они были из плоти и крови.

– И не будем никого мучить в Тауэре. Элизабет, тебе плохо не только оттого, что мы потеряли нашего наследника, но и потому, что я запретил тебе расспрашивать меня о допросах Джеймса Тиррелла в Тауэре и сказал, что сам сообщу, когда будет что сообщить.

Сердце у меня забилось.

– А есть новости?

– Под пыткой Тиррелл сознался в нескольких вещах. В начале допроса он признал, что давал убежище и оказывал помощь нескольким йоркистам – врагам нашей короны, когда они оказывались во Франции, – предоставлял им еду, питье и ночлег. Несомненно, он поддерживал и, возможно, субсидировал их, – он повысил голос, – в моем замке, где он клялся быть моим сторонником! Одного этого достаточно, чтобы обвинить его в измене. А лорд Ловелл был одним из этих людей.

– Не надо снова о нем! Словно призрак, он возникает на фоне слухов о собственной смерти. Значит, они могли быть в тайном сговоре относительно других ужасных дел. Их имена и звучат в рифму, Тиррелл и Ловелл! Но ты сказал, Тиррелл признался в чем-то еще?

– Твоя интуиция тебя не обманула. Сначала он просто признал, что появлялся в Тауэре в то время, когда умерли твои братья, и настаивал, что там были и другие люди и что он ничего не знает по поводу исчезновения и гибели принцев Тауэра. А затем, я думаю, с тех пор как узнал, что во всяком случае будет обвинен в измене, то решил очистить свою мерзкую душу. Без дальнейших пыток он рассказал, что вместе с еще двумя людьми, которых уже нет в живых, действительно зашел в комнату в Белом Тауэре и они удушили принцев в постелях при помощи подушек и перин.

Я ахнула и села на постели. Он крепко держал меня за руку, но другой рукой я бессознательно сбросила одеяло и свою пуховую подушку на пол. Мне хотелось рыдать и биться головой о деревянную спинку кровати, но я только крепко держалась за руку Генриха и смотрела в темноту нашей спальни, живо видя все это, и их ужас и детскую беспомощность. Подумали ли они в последние моменты жизни о своей матери и обо мне? Подумал ли Артур обо мне?

– Это было сделано, как я понимаю, – наконец, сумела произнести я, – по приказу моего дяди Ричарда, чтобы упрочить его притязания на трон?

– Да. Мне очень жаль говорить это теперь, при нашей теперешней потере, но, мне казалось, так важно для тебя…

– Казалось? Конечно. Конечно! А тела моих братьев?

– Он клянется, что не знает. Что два других исполнителя…

– Назови мне их имена!

– Майлз Форест и Джон Дайтон, оба уже умерли. Я проверил.

– Теперь мы сможем сказать всему миру, что случилось!

Хотя я сидела, выпрямившись, довольно далеко от него, он тоже сел и обнял меня.

– Нет, Элизабет. Послушай меня. Я не хочу снова вытаскивать все это, снова ворошить слухи и лживые измышления. Для публики Тиррелл умрет из‑за своего предательства, совершенного во Франции, а не из‑за этого, но мы будем знать правду. Для страны сейчас пришло время скорбеть о нашем Артуре и вскоре чествовать Генри как нового принца Уэльского, когда я решу, что он готов для этого. Нам надо идти вперед, и, раз ты теперь знаешь, что случилось, прошлое должно умереть.

Я не стала спорить, хотя совершенно не была с ним согласна. Он сделал то, о чем я просила, узнал, кто убил моих братьев, которые должны были стать королем и следующим преемником. Но разве он не понял, что для меня прошлое не умерло? И, хотя у меня никогда не будет их тел – кто знает, где сейчас их кости и прах? – чтобы торжественно похоронить, как нашего Артура, у меня есть их подобия из воска и ткани, спрятанные, настолько похожие, что, кажется, вот-вот станут дышать.

Я тоже глубоко вздохнула. Я не возражала, чтобы он держал меня, а мыслями вернулась к тому, что он рассказал.

– Тиррелла казнят? – шепотом спросила я.

– Довольно скоро, но не поспешно, не в разгар похорон Артура. Он будет обезглавлен на Тауэр-Хилл, и это будет конец этой истории для него – и для тебя.

Я кивнула, но, клянусь Богородицей, хотелось бы мне знать: то, что Тиррелл лишится головы, удержит ли меня от того, чтобы лишиться разума?

Когда мы вернулись в Лондон на Кендлвик-стрит, я сошла с коня во дворе мастерской и, оставив Ника и Райса позади, влетела в дверь лавки. Было двадцать пятое апреля, я отсутствовала три недели, хотя поначалу думала, что уезжаю только на одну ночь.

В лавке никого не было. Конечно, Артур уже должен был вернуться из школы. Я побежала по коридору и вверх по лестнице, в наши жилые комнаты.

– Артур! Мама вернулась! – крикнула я и услышала в ответ его голос и шаги, он бежал мне навстречу.

Невзирая на то что он так вытянулся за это время, я схватила его в объятия и закружила, как кружила, когда он был маленьким, целуя его в обе щеки, и не сразу вспомнила, что не пригласила Ника и Райса войти.

– Драгоценный мой мальчик! – воскликнула я, опустила его на пол и взяла за руки, не сводя с него глаз. – Боже, как ты вырос! – В этот момент вбежали Джил и Мод, обняли меня и принялись рассказывать, что случилось в мое отсутствие. Верный Джейми, держа в руке шляпу, появился откуда-то и помахал мне рукой, прежде чем отправиться во двор поговорить с Ником.

Как хорошо было оказаться дома, но я знала, что не могу здесь оставаться даже сейчас, после того что произошло. У меня было полчаса на то, чтобы выкупаться и переменить одежду, потому что нам нужно было показаться королеве.

Весь путь на баркасе в Вестминстер, пока Ник хмурился, глядя на реку, а Райс таращил глаза на все вокруг и держал наших лошадей, я повторяла про себя то, что собиралась рассказать королеве. Я хотела сначала сообщить ей утешительные новости. Как валлийцы и англичане скорбели и как отдавали последние почести принцу Артуру. Как принцесса Екатерина глубоко скорбит и как она любит его. Возможно, потом я опишу ей похоронную службу – оставив, естественно, историю с двумя свечами с грубой резьбой напоследок. Ник вез их сейчас в седельной сумке, которую нес через плечо, чтобы показать ей. Как бы мне хотелось дать ей вместо них одну из моих ангельских резных свечей с ясными чертами Артура, но у меня не было ни времени, ни инструментов.

Мы оставили Райса с лошадьми, поскольку в данный момент он был оруженосцем Ника. Кивнув стражнику у двери, мы, как всегда, вошли черным ходом, поднялись по лестнице, прошли по узким коридорам и оказались в комнате, где я провела столько времени, вырезая четыре королевские статуи. Королева, которой доложили, что мы идем, ожидала нас там, расхаживая среди своей восковой родни. Я отлично разглядела новый большой кусок прекрасного пчелиного воска, стоявший в темном углу, но не стала ни о чем спрашивать.

Ник поклонился, я присела в реверансе. Ее Величество шагнула вперед и сделала нам знак подняться. Она была одета в усыпанный жемчугом черный атлас, шелестевший при каждом ее движении.

– Благодарю всех святых и Святую Деву за то, что вы целы. Я должна услышать все, что стало вам известно, но король собирается прийти в мою гостиную, так что вы расскажете нам обоим. Много ли вы можете рассказать о специальном задании, связанном со смертью принца, которое я дала вам?

– Много, – ответили Ник и я почти в унисон.

Я видела, как на ее лице надежда сменилась мстительностью, – клянусь, именно это я видела, когда она сжимала кулаки, а ноздри ее раздувались. Я заметила, что она похудела, побледнела, чуть заметные «птичьи лапки» в уголках голубых глаз стали виднее.

– Я так и знала, – произнесла она, скрипнув зубами. – И король должен знать тоже.