Предстоит еще столько сделать, ведь он должен быть похоронен двадцать третьего апреля, сегодня уже девятое, а уже завтра должен быть открыт доступ к телу покойного. Сколько же дней понадобится процессии, чтобы доставить гроб по грязным дорогам в Вустер для погребения? Я думаю, неделя, значит, у нас едва есть неделя, не только на доступ к телу принца, но – для Ника и меня – на то, чтобы узнать то, что мы должны сообщить королеве. Поделится ли она этим с королем, интересно, или и дальше будет держать эти сведения в тайне?
В дверях в небольшую прихожую Ник представил меня докторам. Оба они были одеты в черные пальто, из-под которых виднелись их традиционные красные с серым одежды с отделкой из тафты. На головах круглые шляпы без полей, со спускающейся лентой. Я могла сразу сказать, что доктор Мартлет старший врач, потому что на его пальто меховой воротник был шире, чем у доктора Энфорда. Оба они явно нервничали, и разговор начался в оборонительном тоне.
– Разумеется, мы сделали для него все, что могли, – сказал мне доктор Мартлет, когда Ник отошел к дверям. Несмотря на аромат пряных трав и душистых веществ, я понимала, почему Ник встал поближе к свежему воздуху. Как бы здесь ни было прохладно, забальзамировать тело и положить в гроб следовало немедленно.
– Я не сомневаюсь в этом, – отозвалась я. Заметив, что свернутая в рулоны пропитанная воском ткань была, как я приказала, поставлена, а не положена, я прошла мимо них посмотреть на принца.
Он лежал под черным бархатным покрывалом, тесно прилегавшим к телу. Остроносые тапочки высовывались из-под края, как будто принца укрыли в постели, чтобы согреть.
Доктор Мартлет заговорил снова:
– Несмотря на холерический темперамент принца – такой возбудимый и великодушный, с преобладанием желтой желчи, и боюсь, на него воздействовали ядовитые пары – на принцессу тоже. Разумеется, болезни распространяются с воздушными парами, которые впитываются открытыми порами тела, и вы, наверное, знаете, что принц и принцесса настояли на том, чтобы выйти из замка, исполняя женскую прихоть. Кто знает, какие ядовитые испарения таятся на стенах сырой пещеры?
– Сырой пещеры? – переспросила я. – Принц и принцесса были в пещере?
– Мне известно, что любопытство может сгубить кошку, но что было делать? – сказал Мартлет с тщательно продуманным пожатием плеч. – Они даже не взяли с собой нас, ограничившись лишь небольшим числом охранников. Принц Артур хотел посмотреть древнее погребение короля, а принцессе хотелось пройтись по болотистому лугу в поисках ранних цветов. К тому же несколько дней спустя прошел слух о человеке в деревне, заболевшем потливой горячкой.
Пещеры и болота были забыты. Я вскинула голову.
– Потливая горячка? Вся моя семья умерла от этой болезни! Мог ли принц заразиться…
– Должен заметить, это был просто слух, – вставил Энфорд, как бы желая оказаться значительнее своего партнера-доктора. – Мы посылали аптекаря осмотреть этого человека, у него просто был жар и озноб, а не Sudor Anglicus[39].
Но я запомнила эту новость, равно как и тот факт, что Артур и Екатерина выходили из замка и гуляли по сырым местам. Я никогда не слышала о ядовитых испарениях, которые впитываются порами, но готова была изучить все возможности. Если пот выступает, почему испарения не могут впитываться? Я часто ощущала, как туманы с реки Темзы холодят мне кожу. Но я понимала, что эта головоломка станет понятной, когда сложатся сотни маленьких рассыпанных кусочков. Но почему же Ник не сказал мне о пещерах и о болотах, если он был среди охранников? Даже если их сопровождало совсем немного людей, разве Ник не мог, по крайней мере, знать об этом?
– Таким образом, – продолжал Мартлет, – разумеется, мы предписали травы, ароматические шарики и надушенную одежду для обоих, для принца и принцессы, потому что она тоже заболела, хотя ее более сильный организм помог ей пережить это. У нее, разумеется, есть собственный врач. Это большая, большая трагедия – несмотря на все наши геркулесовы усилия, принц быстро слабел.
– Были какие-нибудь характерные симптомы? – спросила я.
– Все пошло нехорошо после дня, проведенного ими вне стен замка, после утомительной прогулки, – сказал Мартлет, не отвечая на мой вопрос – Разумеется, он всегда простужался от сквозняков и его часто мучил кашель.
– Что мы обычно лечили всеми видами эликсиров и кровопусканиями, – добавил Энфорд.
– Разумеется, вам надо знать, что чем более тяжелой становилась болезнь, – продолжал Мартлет, словно его младший коллега ничего не говорил, – тем более вялым становился Его Светлость, у него появилось затрудненное дыхание. Рвота, непроизвольное мочеиспускание…
– Почки. Вы имеете в виду обильное выделение мочи?
– Вот именно, и вскоре неминуемая гибель органа.
– Но рвота, – спросила я, – какая здесь связь с затрудненным дыханием? – Я собиралась расспросить его подробнее, но Ник, шагнув в комнату, покачал головой, что было видно только мне. Очевидно, что ни один врач не мог ответить на этот вопрос. Что имел в виду Ник? Мне не надо было задавать этот вопрос? Или лучше мне заняться телом? Это решение пришло, когда доктор Энфорд медленно поднял покров с тела принца, одетого лишь в ночную рубашку.
На мгновение в мерцающем свете свечей я застыла в благоговейном страхе перед наводящей ужас смертью. Мои родители, мой любимый сын – вот так же, как он, оболочка здесь, а сущность, душа, улетела. Артур Тюдор, принц уэльский, выглядел как восковая статуя, какую я могла бы сделать для королевы. Его лицо было блаженно спокойным, черты расслаблены, и я скажу Ее Величеству совершенно честно, что он выглядит умиротворенным. И все же, такой молодой, столько обещавший, неужели он умер из‑за воздействия ядовитых паров, которому они с принцессой подверглись, когда выходили из замка? Посмотрим, подумала я.
– Что вы уже сделали? – спросила я докторов.
– Удалили внутренности, разумеется, – ответил доктор Мартлет. Его голос звучал все более раздраженно по мере того, как я задавала вопрос за вопросом, но он тоже надоел мне со своими бесконечными «разумеется», как если бы он снисходил до этих объяснений. – Мы обучались как настоящие хирурги, а не как цирюльники-хирурги, которые в лучшем случае умеют стричь волосы, вырывать зубы и пускать кровь – и, несомненно, бальзамировать, с вашей помощью. Было решено, что сердце принца должно быть похоронено здесь, на кладбище замка. Мы храним его в алебастровом закрытом сосуде – вон там – и я думаю, вы сможете тоже завернуть его в пропитанный воском покров.
– Да, разумеется, – ответила я, хотя мне никогда раньше не приходилось заворачивать отдельный орган и я не чувствовала себя готовой к этому.
– Относительно того, что мы сделали, – продолжал Мартлет. – Мы промыли полости тела сладким вином и ароматическими жидкостями, терпентином, лавандовым и розмариновым маслом – не все легко достать именно сейчас, но деревенский аптекарь оказал содействие. – Он пренебрежительно сморщил нос, и я представила себе постоянную, ощутимую даже здесь, войну лондонских врачей и деревенских аптекарей по поводу медицинских предписаний.
– К тому же, – вставил Энфорд, – мы протерли его кожу предохраняющими бальзамами и пряными травами. Грудь и полость живота мы набили травами и готовы к тому, чтобы сначала одеть, затем обернуть его.
– Его погребальные одежды у вас?
– Нам их передали.
– Тогда, пока я буду разворачивать навощенные холстины, вы оденете его.
– Оставьте несколько для сердца.
– Да, их здесь в избытке. Ее Величество настояла.
Я отошла, развернула рулон пропитанных воском кусков ткани и приблизилась к сосуду, на который мне указали, к сосуду, где хранилось сердце Артура. Он стоял, не привлекая особого внимания, в углу на каменном полу. Дай Бог здоровья Нику, потому что, несмотря на собравшихся в этой небольшой замкнутой комнате, – она напомнила мне мою мастерскую в Вестминстере, в которой я вырезала статуи, – должно быть, он не забыл, как меня пугают тесные помещения. Он встал на колено рядом со мной, чтобы помочь поднять тяжелую крышку сосуда. Я переместила настенный светильник в другое крепление, находившееся прямо над сосудом. Внутри, коричневатое и багровое, неподвижное и мягкое, лежало сердце, которое когда-то билось в теле принца, билось для него, для его жены и семьи, для его будущего королевства, которым он никогда уже не будет править.
