Мессер Бернхард вез холст знатному датчанину, с которым много лет исправно поддерживал переписку и которому не раз уже продавал — ко взаимной выгоде — драгоценные произведения искусства. Однако они никогда не виделись, и вот голландец решил, что настало время сесть на корабль (впрочем, плавание было недалекое и безопасное) и лично отправиться в Данию, стражем и гарантом картины, к коей он невольно так привязался, что с трудом отрывал от сердца. Лишь глубокое уважение к господину Херфёльге успокаивало его совесть: картина будет в хороших руках и достаточно далеко, чтобы в разлуке с нею не испытывать безысходной тоски.

За месяц перед тем, как начать подготовку к экспедиции, он отправил своему корреспонденту длинное письмо, объяснил цель своего приезда, расписал достоинства картины, которую хранил покуда у себя, и предложил показать ее, хотя бы только ради удовольствия вместе с истинным ценителем полюбоваться шедевром, не имеющим себе равных по исполнению и вдохновенности.

Ответ пришел без промедления, три недели спустя.

Мессер Бернхард рассмеялся от душевной радости, получив ответ из далекой Дании, тут же нашел подходящее судно, приготовил багаж и с нежной заботливостью упаковал картину, не принимая ни от кого ни помощи, ни совета в этом сложном и деликатном деле.

Даже Мириам, беседуя как-то со служанкой, не могла не признать, что муж выглядит заметно помолодевшим и увлеченным, словно мальчишка, впервые пускающийся в плавание.

— Таковы мужчины, госпожа, уезжают, не думая о том, что остается дома, слишком уж уверены, что вернутся и найдут все как было, — с горечью сказала служанка и покачала головой.

Мириам не слушала, она успокоилась и чувствовала, что очень скоро придет некое освобождение: картина исчезнет наконец из спальни и никогда туда не вернется, уж в этом-то она была уверена.

Настал день отъезда. Мессер Бернхард проснулся чуть свет, и, хотя июнь, теплый и обнадеживающий, был в разгаре, небо еще не просветлело, пелена тумана окутывала море, заря нехотя расплывалась зыбкой молочной белизной в густой ночной мгле.

Наш путешественник, стоя у распахнутого окна, как бы искал предвестий долгожданного отъезда, его не пугал надвигавшийся с моря туман, напротив, силясь разглядеть со своего наблюдательного пункта темные контуры корабля, на котором ему вскоре предстояло отплыть, он словно привыкал к своему будущему пристанищу, рассматривал перекрестья мачт и рей, на которых провисли паруса. Баул с одеждой и менее ценные товары, те, что надо непременно продать, используя давние связи в датской столице, уже на борту, в каюте. При себе он оставил только кожаную сумку с деньгами и тщательно упакованную картину. На обычном месте, завернутая и укутанная, словно новорожденный младенец, запеленатый в простынки и одеяла, картина, казалось, ждала своего часа.

Бернхард проверил еще раз: упаковка водонепроницаема, влага не испортит драгоценный холст, шнуры крепко стянуты. Затем он спустился в столовую. Из кухни уже доносился звон посуды — служанка готовила хозяину завтрак. Мессер сел за стол, с шумом отодвинув стул, женщина сразу заторопилась и вскоре вошла, неся в руках дымящуюся тарелку.

— Анни, как почивала госпожа? — спросил мессер ван Рейк, любуясь темным ломтем хлеба обок душистого поджаренного мяса.

— Плохо, господин, она плохо провела ночь, ее тревожили дурные предчувствия.

Бернхард уловил осуждение и укор в голосе старушки.

— Она не решится сказать об этом, но не надо бы вам уезжать сегодня... — И служанка невнятно пробурчала что-то еще, видимо не осмеливаясь долго злоупотреблять вниманием хозяина.

— Она спустится к завтраку? — оборвал ее бормотание Бернхард, не слишком задумываясь над собственной резкостью.

— Не знаю, спустится ли госпожа, она слишком устала и переволновалась... не годится, чтобы женщина в таком возрасте и в ее положении не отдыхала ночью.

— Тогда передай госпоже, чтобы она ждала меня в спальне, я зайду попрощаться. Ступай предупреди ее, мне ты больше не нужна.

Он закончил трапезу в блаженном одиночестве, без старушкиной воркотни; тем временем становилось все светлее, хотя день не обещал быть солнечным и ясным. Бернхард откинулся на спинку стула, обернулся назад и посмотрел на порт, который был виден в проеме окна за его спиной. Представил себе, как энергично принялись за дело матросы и юнги; у него была договоренность с капитаном, что он поднимется на борт ранним утром, как только судно будет готово сняться с якоря. Он прикинул, что у него осталось часа два, чтобы завершить дела, пополнить багаж, если что-нибудь оказалось забыто, и попрощаться с Мириам, которая ждала наверху. Он еще минуту-другую помедлил, неторопливо размышляя, потом отставил стул и направился к жене.

Он негромко постучал и вошел, не дожидаясь ответа. Госпожа ван Рейк давно уже привела себя в порядок и ждала мужа, сидя как королева на троне. Она принарядилась: на ней было то же шафрановое платье, что накануне вечером, а волосы обвиты ниткой жемчуга — подарком мужа к свадьбе. Тусклый блеск драгоценностей дивно гармонировал с перламутровой белизной ее лица — лучшей оправы для жемчуга и быть не могло. Спокойный взгляд Мириам усыпил не слишком растревоженную совесть честного Бернхарда, он подошел к жене и сел напротив нее, у окна, из которого, как и из нижней залы, был виден порт.

— Я слышал, вы плохо спали, это огорчительно, но вид у вас не утомленный, а, напротив, какой-то необыкновенно лучезарный.

— Не придавайте значения болтовне Анни. Она пыталась напугать вас, да? Бедная глупенькая старушка, ей все кажется, что в моем положении я должна Бог весть как страдать именно сейчас, когда вы уезжаете и оставляете меня одну.

— И все же вы не одобряете моего отъезда. — Взгляд купца скользил по комнате, невольно возвращаясь к закрытому окну.

— Ваш корабль тот, что у причала? — Мириам подалась вперед в сторону окна.

— Да. До отплытия еще час с небольшим, ветер, судя по всему, благоприятный. По крайней мере сегодня плавание наверняка будет спокойным, море радует глаз. Мы обогнем Хелдер, минуем остров Тексел и войдем в течение, там придерживаться курса станет легче. Капитан прекрасный человек, вы его знаете, и, хотя этот фрахт обошелся дороже, чем обычно, мой драгоценный груз стоит того.

— Конечно, стоит, но здесь остался, в ожидании вас, не менее ценный груз. — И она приветливо улыбнулась.

Мессер Бернхард почувствовал (как бы получше сказать?), что наивный намек жены уязвил его и что упреки старой служанки имели некоторые основания. И все же он уезжал, не терзаясь угрызениями совести. Разглядывая точеный профиль Мириам и восхищаясь в который раз его чистотой и правильностью линий, ускользающих, пожалуй, от поверхностного взгляда, он чувствовал себя в этот миг вполне удовлетворенным, даже несмотря на скрытый упрек жены. Бернхард поднялся со стула, подошел к Мириам, погладил по голове, деликатно касаясь жемчужной нити, обвивавшей волосы, и уже потянулся губами ко лбу, как вдруг заметил краем глаза, что дверь не прикрыта. Пряча под улыбкой раздражение, он стремительно подошел к двери, захлопнул ее и повернул ключ в замке.