Джанни Челати

Я расскажу вам про то, как Баратто, вернувшись однажды вечером домой, почувствовал, что все мысли вдруг улетучились из головы, после чего он надолго перестал разговаривать.

В конце марта, в воскресенье, Баратто играет в регби. В первом тайме он раза два вырывается вперед, но на полпути останавливается, неодобрительно качая головой. Дело в том, что нападающие вовремя его не поддержали, что приводит к потере мяча. Такая игра Баратто ни к чему, о чем он прямо заявляет второму защитнику (у того ячмень на глазу).

В центре поля начинается свалка, судья свистит, игроки тузят друг друга и походя выясняют отношения с судьей, а тренер, вскочив со скамейки, вопит благим матом. Баратто, глядя в землю, топчется на задней линии. Потом вдруг встряхивает головой и набрасывается на товарищей по команде:

— Сколько можно балаганить?!

Судье тоже порядком от него достается за то, что не объявляет всем штраф.

Один игрок, гигант с маленькой головкой, примирительно хлопает его по плечу:

— Ну успокойся, Баратто, чего ты разошелся?! Наши дела и без того плохи.

Команда их постоянно проигрывает, и положение у нее в турнирной таблице, прямо скажем, невысокое.

Баратто снова встряхивает головой.

— Ну и нечего тут рассуждать! Играть никто не умеет, вот и продуваем.

К ним подходит защитник с ячменем на глазу.

— Я с вами дважды повредил мениск, а что толку?

Он поворачивается к ним спиной и направляется в раздевалку.

— Ты куда, Баратто? — кричат ему вслед.

Он, не оглядываясь, отвечает, что такие игры ему обрыдли.

В раздевалку влетает тренер с потухшей сигарой во рту. Он кричит, что и так все рушится, а еще один из лучших игроков посреди матча уходит с поля и теперь с него руководители команды потребуют объяснений, а что он им может сказать?.. Пока он разоряется, Баратто снимает с себя все и остается в чем мать родила.

Тренер в ожидании ответа нервно раскуривает потухшую сигару:

— Ну что ты молчишь?

— Бросай курить, а то рак заработаешь, — советует Баратто, указывая на сигару.

Потом он садится на скамеечку и прикрывает глаза, давая понять тренеру, что разговор окончен.

С закрытыми глазами Баратто задерживает дыхание, и ему кажется, что он может бесконечно пребывать в состоянии апноэ[99], не испытывая никаких чувств и даже не отдавая себе отчет, где он находится. Но через несколько секунд голова начинает кружиться, и он валится со скамейки на пол.

Без шлема, чтоб голове не было жарко, Баратто катит на мотоцикле обратно в Пьяченцу. На шоссе вереницы машин, возвращающихся в город после воскресных прогулок; у каждого перекрестка, у каждого светофора пробка; Баратто то и дело съезжает на обочину и озирается по сторонам. Ему кажется, что откуда-то валит не то дым, не то пар, и в мозгу вертится мысль: откуда столько дыма? Он останавливает мотоцикл, вглядывается, и мысль исчезает, потому что воздух чист, прозрачен и окрестные поля просматриваются до самого горизонта. На пригорке высятся три одиноких дерева, не отбрасывающие тени.

Уже на окраине города его задерживает регулировщик за езду без шлема.

— У меня вся голова в огне, — объясняет Баратто. — Наверно, давление подскочило.

Он оборачивается, пытаясь отыскать взглядом три дерева, не отбрасывающие тени. Потом закрывает глаза и погружается в апноэ до тех пор, пока регулировщик не возвращает ему права, заметив, что без шлема ехать нельзя. У полицейского много дел: он уже машет палочкой кому-то. Баратто катит дальше, так и не надев шлема.

Возле дома он встречает пенсионера с нижнего этажа; тот поливает азалию в горшке.

— Дни стали длиннее, — не разгибаясь, заводит он разговор с Баратто.

— Мне сейчас некогда, — отзывается Баратто, проходя мимо.

В квартире он снимает куртку и бросает ее прямо у порога. Стол в гостиной накрыт: жена Баратто накрывает его каждый день перед уходом. Последнее время она стала возвращаться поздно, вероятно завела себе любовника, но Баратто это не волнует. Он готовит на кухне ужин и съедает его стоя, а перед сном убирает со стола в гостиной, чтобы жена не подумала, будто с ним творится что-то неладное. Когда она приходит, Баратто уже спит; тоже стоя, она доедает в кухне остатки ужина, а на следующий день снова накрывает стол в гостиной.

Дожевывая бутерброд, Баратто разглядывает свою коллекцию пачек из-под заграничных сигарет. Некоторые сделаны из металла, и он легонько пощелкивает по ним пальцем. Затем включает телевизор, попадает на пустой канал, стоя смотрит и слушает жужжание. Голова по-прежнему горит. Он берет веер в форме лопатки и начинает обмахиваться.

В памяти у него всплывают одно за другим рекламные объявления, которые часто передают по телевизору. Но вскоре они улетучиваются: возможно, он разогнал их веером; осознав это, Баратто в недоумении покачивает головой, выключает телевизор и решает, что пора спать.

Как обычно по вечерам, он смачивает края кухонной раковины, куда через окно тянутся цепочки муравьев. В ванной чистит зубы, потом, выйдя, как будто что-то вспоминает, не зная точно, что именно, должно быть подпись под фотографией в каком-то журнале.

Поднимаясь по винтовой лестнице в спальню, Баратто стягивает рубашку, а уже возле кровати раздевается совсем. Разглядывает в зеркале шкафа свою высокую, здоровую фигуру и думает: о чем бы мне теперь подумать? Долго раскачивается перед зеркалом, но ни одна мысль не приходит в голову.

На гладильной доске стоит маленький электрический будильник; Баратто наблюдает за скачками секундной стрелки и не может понять, что, собственно, ей от него надо. Так и не обретя ни единой мысли, он сжимает в руках свой член и думает: я совсем разучился думать.

В постели он тут же засыпает, уткнувшись лицом в подушку и раскинув руки. С того дня он надолго перестал разговаривать, пока постепенно не пришло исцеление.

Жена Баратто с утра до вечера сидит на коммутаторе фабрики детских электронных игрушек и твердит, что здесь на нее смотрят тоже как на электронный механизм. Во всяком случае, так с ней разговаривают и начальники, и клиенты. В течение дня происходит масса событий, от которых у нее просто голова пухнет, поэтому, возвращаясь домой, она даже не испытывает облегчения. Ей приятно, если какой-нибудь поклонник поджидает ее на машине возле фабрики, приглашает на ужин и делает разные предложения, — надо же хоть чем-то развлечься.

Как-то вечером Марта возвращается раньше обычного и застает Баратто в кухне за мытьем посуды. Кивнув ему, она удаляется в гостиную и тут же начинает рассказывать о своей суматошной работе, о всех звонках, которые через нее проходят. А еще сообщает, что получила письмо из Франции от брата (он давно там живет).

Из гостиной доносится ее голос:

— Он открыл ресторан в Лионе и спрашивает, не хочу ли я приехать и поработать у него. Говорит, что за короткое время я смогу порядочно скопить.

Тем временем Баратто заканчивает свои дела и входит в гостиную, обмахиваясь веером. Молча он направляется к винтовой лестнице, а Марта раздраженно кричит ему вслед:

— Эй, ты что, оглох? Я ведь с тобой разговариваю!

Слыша, как захлопывается дверь спальни, она спрашивает себя: что же такое творится с мужем?

Затем оглядывает квартиру: со стола все убрано, окно в кухне чуть приоткрыто, ее ужин, как всегда, на плите. Уличный фонарь перед окном бросает отблеск на потолок кухни; Марта решает, что все в порядке.

Усталая после трудового дня, она ужинает и ложится в гостиной на диван перед телевизором. Она привыкла допоздна смотреть телевизор: это помогает ей забыть о назойливых телефонных звонках, о голосах, которые за долгий рабочий день все уши ей прожужжали, — вот почему она спит на диване в гостиной, тогда как муж поднимается в спальню по винтовой лестнице. Но в этот вечер ей никак не удается сосредоточиться на телепередачах: мыслями она снова и снова возвращается к тому, что же стряслось с Баратто; наконец около одиннадцати решает позвонить подруге Кристине и с нею поделиться.