Петров замер от изумления. Замолчали и все остальные. Новая улика отметала правдивость его рассказа. Она вызвала возмущение. И не столько факт преступления, сколько ловкое враньё.

Тишина взорвалась. Все повскакали из-за стола. Щёку Вагина исказила нервная судорога.

— Может быть, ты и про эти деньги придумаешь какую-нибудь небылицу, негодяй?

— Нет, нет, — Петров бессильно опустился на скамейку. — Это не мои деньги, — бормотал он про себя,

Вагин развернул пачку и дал считать Кацу, а сам стал рассматривать бумажку, в которую они были завёрнуты.

— Тебе не следует больше врать нам, Петров, никто не поверит, а ведь мы было расчувствовались, — горько усмехнулся Вагин. — Да вот и фактура на полученные ларьком товары, — прочитал он и сложил бумажку. — Теперь всё Ясно. Эти деньги из тех же, украденных в ларьке. Фактура, в которую они завёрнуты, не вызывает сомнений.

Только теперь до сознания Петрова дошло всё. Он снова начал уверять, что не имеет никакого понятия о деньгах. Куртка висела на дереве у дороги, могли подложить. Он её не надевал, а принёс и бросил на койку. Он умолял поверить. Клялся, уверял. Но теперь вызывал этим только гнев.

— Куда же мне? Что будет? Я не могу в изолятор. За что же? За что? Не брал я этих денег! Не брал! — выкрикивал он в отчаянии, и метались его глаза по лицам людей, ища хоть сочувствия, но всюду наталкивались на враждебные взгляды. Он был здесь чужой.

— Вопрос Ясен! Петров должен быть исключён из коллектива общим собранием, А потом я сообщу начальнику лагеря и отведу Петрова, — решительно заключил Вагин,

— Исключить! — поддержали остальные.

— Вот, Петров, и всё. Вопрос твой решён. Скрываться не пытайся, не советую, да и ребята тут присмотрят за тобой. Эх, Иван, Иван, как обманул ты нас всех. Поверь, мне жаль тебя, — уже мягко проговорил Вагин.

Мысли Петрова уже были далеко. Он видел перед собой злорадные лица Лёнчика, Колюхи, Копчёного,

Предчувствие не обмануло. Это была заранее продуманная расправа. А здорово они всё обставили. Он вспомнил угрозу Колюхи: «Будешь грызть землю зубами. Не найдётся места и под нарами». Чем доказать правоту? Сказать, что деньги дал Копчёный? Кто поверит, да и Копчёный откажется. Умереть где угодно, но только не под нарами. Жил мерзко, так хоть умереть как следует. Всё, пора кончать. Он вспомнил, что в семь часов начинаются взрывы в карьере.

— Дядя Петя, — проговорил он глухо. — Пойдём сразу, чего там тянуть. Сколько сейчас времени?

Вагина удивило решение Петрова. Он посмотрел на него и не узнал. За эти полчаса парень постарел на десяток лет, сгорбился. Лицо его, бледное и осунувшееся, нервно вздрагивало. Он тяжело дышал.

А что если действительно провокация? — мелькнула невольная мысль. — Слишком уж естественным было горе парня. Нет, нет, нужно пойти в лагерь, — пускай там разберутся. Больше ошибаться я не имею права… — решил Вагин и посмотрел на часы.

— Половина седьмого, Иван.

— Подожди несколько минут, пока я соберусь. — Он медленно перекладывал вещи. — Сколько сейчас, дядя Петя? — снова спросил он, завязывая всё в узел.

— Без четверти.

— Ну, пошли. — Он остановился и обвёл всех глазами, — Вы не поверили мне? Не поверили? — вдруг снова спросил он со слезами на глазах. — Скажите, чем я могу доказать, что не грабил ларька? Хотите, поставлю на карту свою жизнь? Хотите?

Все молча переглядывались. Столько горечи и боли звучало в его голосе.

— Не хотите и этому поверить? Ну и не надо!.. — Он резко махнул рукой и выбежал из палатки.

Постараюсь успокоить его в дороге, — решил Вагин. — Пожалуй, всё могли и подстроить. — Он старался догнать Петрова, но тот шёл быстро. Тропинка поворачивала к карьеру. Он посмотрел на часы, было ровно семь. — Сейчас начнутся взрывы, — вспомнил он и решил переждать.

— Иван, стой! Сейчас будут взрывать! — закричал Вагин.

Раздались предупредительные свистки. Видно было, как струйки дыма поползли по запалам и в укрытие побежали взрывники.

Петров шёл к карьеру.

— Иван! С ума сошёл! Убьёт! — закричал он, но Петров, бросив узел, побежал к дымящимся шнурам.

Только сейчас понял Вагин, зачем Петров спрашивал время. Он бросился вдогонку. Но не успел сделать и нескольких шагов, как метнулись столбы земли и один за другим загрохотали взрывы. Он видел, как фигура Петрова подпрыгнула и скрылась в клубах жёлтого дыма и пыли.

Когда он подбежал к отвалу, Петров лежал лицом вниз, засыпанный щебёнкой.

— Иван! Ванюшка! Что ты наделал? Что? — тряс его Вагин, стараясь привести в чувство.

Петров очнулся и поднял голову.

— Дядя Петя, вы не поверили мне. Как же я надеялся на вас, как верил вам… Как верил… — шептал он побелевшими губами.

— Ванюша, я верю тебе. Знаю, что ты не виноват, но ведь такое дело… надо было разобраться, — бормотал Вагин, помогая ему подняться.

Губы Петрова были разбиты, и к ним прилипла земля. Он ещё улыбнулся, глаза радостно блеснули, но сразу же стали тускнеть.

— Спасибо и за это. Напишите матери: мол, случилось несчастье. Приехать собирался, но не успел, а умер честным. Смотри сам, чтобы мох укладывали плотней. Не доверяй Колюхе. — Он задыхался. Хотел вытереть губы, взмахнул обрубком. Собрав последние силы, он еле слышно прошептал — Деньги? Это дело Колюхи и Лёнчика. Они, они подложили. А для расчёта мне дал К-Ко… — Он вытянулся и затих…

Вечер. Соседки не было дома. Валя сидела у окна и грустила. Куда-то исчез Корзин. Он был так внимателен к Вале. А тут ещё Нина прислала телефонограмму. Она задерживалась на трассе ещё на неделю и туманно намекала на благоразумие и осмотрительность.

Ещё учит! А сама?.. — усмехнулась она осуждающе и, облокотившись на подоконник, стала смотреть в окно. Уличный фонарь бросал жёлтый свет на проходящие мимо влюблённые пары, на весело разгуливающую группами молодёжь и торопливо пробегающих одиночек. Широкоплечий, похожий на Колосова паренёк притянул к себе девушку и, обняв её за талию, пошёл улыбающийся и счастливый.

— Тоска! — прошептала Валя и, включив свет, начала одеваться. В коридоре скрипнула дверь, скользнули лёгкие шаги и раздался стук в стенку.

— Валюша, к вам можно?

Новикова сбросила крючок, вошла улыбающаяся Левченко. Она поправила узел причёски, разгладила брови и, покосившись на зеркало, села.

— Скучаешь, милая? Я тоже. Сегодня видела жёлтые листья, скоро осень! Боже мой! Как быстро уходит время, — заговорила она уныло. — Вот так и не заметишь, как опадут лепестки — и прощай молодость.

Валя почти не слушала. Она только ловила: «грусть… холодная осень… одиночество…» Слова беспорядочно кружились в сознании, вызывая в голове тупую боль. Да, кончается лето, и она снова одна. Корзин и тот…

Она сейчас злилась на Юрку, Корзина, на Матвееву, на себя. Ей захотелось спросить о Корзине. Ни за что! Алла Васильевна сама завела разговор.

— Напрасно вы, Валюша, отвергаете внимание Павла Алексеевича. Это достойный молодой человек. Ему двадцать семь лет. С ним так нельзя, он не мальчик.

— Откуда вы взяли?

— Он находит, что вы дурачитесь, играя, как подросток, в любовь. Взяли на себя роль воспитательницы. Это же, по меньшей мере, смешно. А он, бедняга, увлёкся. Считая вас неспособной ни на что серьёзное, он как будто собирается уехать в тайгу, — сочувственно вздохнула Левченко и, бросив на девушку быстрый взгляд, опустила ресницы.

— Значит, он больше не придёт? — спросила девушка, и голос ее чуть-чуть дрогнул.

— Нет, должен Ещё зайти. Всё дальнейшее будет зависеть от этой встречи.

— Пусть уезжает! — надулась Валя.

Левченко вышла и почти сразу же вернулась с Корзиным. Он пришёл со свёртками в руках, задумчивый и грустный. Алла Васильевна отправилась к себе приготовить кое-что к столу. Корзин взял руку Вали и начал целовать её жадно и долго, говоря что-то ласковое и страстное. Валя зажмурилась. Ей было приятно и страшно.