— В чём дело? — подошёл Шулин, услышав его голос.

— А в том, товарищ начальник. Вы просто хам и ни за что обидели девушку. Мне стыдно за вас.

Колосов ждал со стороны Шулина брани и приготовился вступиться за девушку, но, к его удивлению, тот кивнул головой и виновато согласился:

— Ты прав, парень, переборщил. Всякое, брат, бывает, но если она не дура, пойдёт ей на пользу. — Он взъерошил Николаю волосы и спустился к реке.

Скоро вернулась Женя с заплаканными глазами, но без всяких следов помады. Не поднимая глаз, усердно работала.

Суббота. Рабочий день кончился. В коридоре уже смолк топот ног и хлопанье дверей, а Нина всё ещё сидела в приёмной начальника политчасти и со смутным страхом поглядывала на плохо прикрытую дверь. Репин разговаривал с военным человеком средних лет. До её слуха доносился то спокойный и твёрдый его голос, то глухое бормотанье военного.

Солнце разливало золотистый свет, мягкий воздух, врываясь в открытое окно, шелестел бумагами на столе у секретаря пожилой женщины, разбирающей почту. Нина была рада, что разговор Репина с военным затянулся.

Накануне в отделе кадров ей сообщили, что политчасть хочет послать её в порядке усиления партийной прослойки в систему лагерей. Нина расстроилась. Она испытывала мучительный страх при одном слове «преступник», но и нарушить партийную дисциплину для неё было невозможно. Нина не находила выхода, не знала как поступить.

Наконец военный вышел.

— Пожалуйста, — пригласила секретарь, оторвавшись от бумаг.

— Откажусь, — сказала себе Нина и вошла в кабинет.

Репин сидел спокойный и строгий, только белые длинные пальцы нервно мяли мундштук папиросы. Очевидно, разговор с военным был неприятный, — подумала она и представилась:

— Я врач Матвеева. В отделе кадров мне сказали, что вы просили зайти.

— Да, да. Пожалуйста, садитесь, прошу простить, что задержал, — показал он на стул и перевернул листочек блокнота.

— Нина Ивановна, у нас неблагополучно с медицинским обслуживанием лагеря. Большинство врачей беспартийные. Одни сразу же требуют перевода, соглашаясь на самые отдалённые места. Другие быстро попадают под влияние уголовной среды. Политическая часть приняла решение усилить партийную прослойку и навести там порядок. В лагере много фиктивных больных. Они используют всевозможные приёмы. Особенно плохо обстоят дела на пересыльном пункте.

— Вы хотите направить меня на пересыльный пункт? — промолвила она растерянно. «Нет, нет…» — шептал страх. Но Репин понял её состояние и, не ответив на вопрос, задумчиво продолжал:

— Партия поручила нам серьёзнейшую задачу. Из преступника сделать полноценного советского человека — труженика. Это трудно. Работа врача на пересыльном пункте — это, пожалуй, самый серьёзный участок. Я только сейчас разбирался с начальником лагеря и понял, что вам будет тяжело. Женщина вы молодая… Поэтому вопрос может ставиться только на добровольных началах. Исключительно добровольных. Если вас это страшит, скажите, и мы закончим наш разговор. — Он сочувственно улыбнулся и зажёг папиросу.

Начни он уговаривать или требовать в порядке дисциплины, она, не задумываясь, отказалась бы. Но он позволяет решать ей самой.

— Нет, я не боюсь. И, как мне кажется, женщине легче будет справиться. Я согласна.

Репин несколько удивился. Разговаривая с начальником лагеря, он представил себе всю серьёзность этой работы. Посмотрев на тихую женщину, хотел уже сам отказаться от своего решения, а она согласилась.

— Ну что же, станет трудно, скажете. А сейчас будем считать, что договорились.

Каменушка — приток Магаданки — протекает по живописному распадку. Слева по течению — тайга. Справа — сопка, заросшая стлаником, у подножия теснятся лиственницы.

В верховьях Каменушки строевой лес с вековыми лиственницами, зелёные лужайки с кустами шиповника, жимолости, смородины. Высокая сопка защищает этот уголок от студёного дыхания моря.

Игорь Краевский предложил подняться на сопку. Нина пыталась отказаться, но Валя принялась настойчиво уговаривать:

— Нина Ивановна, такая чудесная погода. Поднимемся, посмотрим море, тайгу. Лето кончается, может быть, нам такая возможность больше и не представится. — Она прижалась щекой к её лицу. — Прошу вас.

Нина взяла её под руку, и они пошли.

— Какая ты, Валюша, становишься ласковая. Женщина и должна быть такой, — проговорила она задумчиво. И тут же уклонилась от начатого разговора, — Почему ты решила, что больше мы не пойдём на сопку?

— Не могу больше здесь, тоска. Если не вернусь в тайгу на дорожные работы, уйду в поле. — Она наклонилась и сорвала цветок.

— Погадать хочешь?

— Нет, не о чем, — Валя оборвала длинные стебельки и резко швырнула в сторону.

— Почему ты сказала о дороге, а не о приисках? Юрий уехал на Среднекан. — Нина улавливала что-то новое в настроении Вали, но связывала всё с отъездом Колосова и старалась об этом не говорить.

Валя помолчала.

— Юра? Как вам это сказать. — Она отвела глаза, собираясь с мыслями. — Я много думала. Он хороший парень и нравится мне, но ничего серьёзного, видимо, не будет. Вы не думайте… Я ведь гордая, а сделала всё, а он?.. Я хочу внимания. Хочу, чтобы за мной ухаживали, чтобы со мной считались. Гоняться за ним не буду. Пусть… — Она с раздражением отвернулась.

— Наверное, не совсем так. Семью создаёт и сохраняет в конечном итоге женщина. Хотя советовать не решаюсь. Тем более, сама одинока. Думаю, пройдёт время и всё встанет на своё место. — Она обнЯла Валю.

— Вот возьму и влюблюсь, — проговорила Валя с досадой и стала нагонять Краевского. — Игорь, если я в вас влюблюсь, вы будете за мной ухаживать? — крикнула она издалека.

Краевский улыбнулся:

— Наверное, Валя, нет. Как мне кажется, об этом предварительно не договариваются, а потом я сам хочу выбрать.

— Ну и не надо. Подумаешь, какой серьёзный мужчина, — покраснела она и первой взобралась на самую вершину.

Внизу Охотское море с мрачными, каменистыми островами. Левей бухты Нагаева и Гертнера — зелёные распадки с паутинкой ключей и речек, сбегающих в долину. А на горизонте, в недосЯгаемой дали, — хребты и сопки, голые, однообразные, бесчисленные.

Игрушечными кубиками белели новые постройки Магадана. Палатки ситцевого городка выцвели и слились в серый прямоугольник. С этой вершины всё казалось маленьким.

— Не нравится. Больше никогда не пойду, — надула губы Валя.

— Почему? — удивился Краевский.

— Не хочу чувствовать свою ничтожность, — буркнула она капризно и побежала вниз к тенистым кустам стланика. — Идите сюда, здесь ровная площадка! — крикнула она остальным.

Нина вынула из сумки консервы, бутерброды.

Игорь притащил камень, уселся и, улыбнувшись, сообщил:

— Вчера получил премию от директора Дальстроя.

— Ого! За что же?

— Наш отряд сплавляет лес по Магаданке. Воды мало, и лес сбивается на перекатах в заторы. Ребята придумали перегонять брёвна через мель. Ложатся животом на комель и подталкивают его сзади. Второй конец наверху легко проскакивает через камни. А ребятам что? Весело. Замёрзнут, побегают по берегу и снова в воду. С берега нас два всадника увидели. Спросили старшего. Смотрю, а это директор Дальстроя Берзин и ещё кто-то. Думал, похвалит, а мне попало! — Он отмахнулся от осы и засмеялся — «Вы старший?» — спрашивает. «Да», — отвечаю довольно бодро. — «Что вам поручено?» — «Сплав леса для строительства». Тут он меня разнёс: «Вам, говорит, поручили молодых, здоровых людей, а что вы с ними делаете?» Ребята стали заступаться. Он тут же дал распоряжение доставить нам «шпирт», он так его называет, резиновые с длинными голенищами сапоги и непромокаемые брезентовые костюмы. А мне пообещал выговор в приказе.

— Отличились, — улыбнулась Нина. — А почему вы не работаете по специальности, ведь вы химик?

— Химическая лаборатория Дальстроя создаётся на Среднекане. Но там ещё ничего нет. Реактивы и посуда где-то в пути. Помещение обещают построить только к осени. Я уже сам соскучился по работе. Поеду, очевидно, последним сплавом. Кроме того, там будут очень квалифицированные кадры. Заведующим ждут крупного инженера, замешанного в «шахтинском деле». Говорят, светило и все знания добросовестно передаёт молодёжи.