— Когда человеку начинает казаться, то нечего терять время, надо сразу к врачу, Меньше надо тосковать о рябчиках, — не придавая его словам значения, пошутил Вагин, усаживаясь завтракать.

— Наша дорога поплыла вниз по всему косогору. Смотрите! — Кац распахнул дверь.

Их глазам представилась ошеломляющая картина. Вместо ровной полосы насыпи перед ними была извилистая, беспорядочная масса грунта. Всё полотно потрескалось и неравномерно сползало по косогору в размытый кювет, оставляя за собой поблёскивающие беловато-грязные пятна.

Первым пришёл в себя Вагин. Взяв лопату, он пошёл по насыпи.

— Лёд, чёрт его побери! Откуда он на этом косогоре? — удивлённо говорил он, возвращаясь обратно. — Придётся идти в прорабство. Какие-то чудеса! Вот тебе и проезд! Вот они сто тридцать пять процентов! — сетовал он, хлюпая сапогами по разбухшей липкой земле.

Вагин скоро вернулся с десятником и прорабом. Дождь перестал. Над рекой всплывали белые облачка испарений. Хмурые тучи висели над самой землёй, кутая вершины сопок. Снова было тихо. Слышались удары капель, падающих с деревьев,

Рабочие молчаливо бродили по участку, ударяя ломами о звенящий лёд. Сколько напряжённого труда таяло и расползалось на глазах, уплывали и надежды.

Прораб, обследуя участок, пожимал плечами.

— Что тут творится, не понимаю. Доживаю век, а не читал, не видывал и даже не слыхал. А ну-ка, хлопцы, тащите инструмент и забьём шурфы. — Он указал места, уселся на сваленное дерево и набил трубку.

— Лёд! Лёд! Лёд! — доносились голоса от разных шурфов.

Прораб поднялся и снова проверил все копуши. Да, везде чистый лёд с небольшими прослойками ила.

— Чудеса! На склоне сопки — и сплошной лёд, — буркнул он растерянно и оглядел косогор. — Другим местом не обойдёшь. Внизу заливная пойма. Больше идти некуда. Дела наши дерьмо. Придётся вызывать специалистов. — Он повернулся к Вагину и покачал головой. — Ничего не поделаешь, отдохните, а я пойду в прорабство и свяжусь по телефону. — Постукивая палочкой по кювету, он ушёл в сторону рубленых бараков.

Вагин посмотрел на потускневшие лица.

— Носы не вешать, своё возьмём, а отдых к месту. Сам хотел говорить с прорабом,

— А проезд?

— А зима? — сразу же ответил Вагин, — Зиму тоже прожить надо. Сейчас грибы, Ягоды, рыба. Разве будет лучшее время для заготовок?

— Это правильно!

— Исаак, где твои бочки и соль? Массовая заготовка продовольствия на зиму! — крикнул он весело. — А вы хлопцы, разбивайтесь на три партии. Не будем терять время.

На Сопливом косогоре, как прозвали этот участок дороги, одна комиссия сменяла другую. Приезжали геологи, гидрогеологи, изыскатели, строители. Провели обследование всего участка. Били шурфы, бурили и пришли к единодушному выводу: молодой геологический район. Попали на «незаросшее темя младенца». Обойти невозможно. А как проложить по сплошной ледяной линзе полотно трассы, дорожно-строительная практика ответа не давала. Крупный специалист-геолог только пожал плечами.

— Области вечной мерзлоты и геологических льдов наукой почти не освещены. Нужны исследования. Мы незамедлительно займёмся изучением. Подождите.

— Но мы не можем ждать. Нам нужно строить. Дорога нужна сейчас, — требовали возмущённые дорожники.

— Наука не может гадать. Она призвана конкретно отвечать па вопросы. Дерзайте! Ищите решения! Чем сможем, постараемся быть полезными, — уклонился геолог и уехал.

Сопливый косогор оставался шарадой для всего дорожного строительства. На участок выехали руководители Дальстроя, политической части и парткома дороги. Шли совещания, консультации, обсуждения. Всюду висели обращения к рационализаторам. Ломали головы и в коллективе Вагина, а дорога медленно, но упорно сползала по косогору.

Велись безуспешные экспериментальные работы: бутили камнем, сухим грунтом, делали бревенчатую гать настилом. Применяли всевозможные варианты. Но всё превращалось в месиво, подтаивало, деформировалось и неудержимо ползло.

Начальник дороги ходил мрачный и злой. Прораб осунулся и посерел. Даже Вагин приходил в палатку редко, проводя всё время на участке, продолжая проверку и новые опыты. Время уползало так же неумолимо.

Петров не находил себе места, нервничал. Вместе с геологическим льдом таяло выработанное высокое вознаграждение, а на него он возлагал все свои надежды. Грозной тенью постоянно преследовал долг Культяпому. Тревога усилилась.

Измученный таким состоянием, Петров пришёл в палатку, снял гитару и тронул струну. В палатке все притихли. Он импровизировал, изливая свою тоску, боль, страх, безнадёжность. Он не знал, что играл, и не замечал, что плачет.

— Иван, ты здоров? А может, что случилось? — нарушил молчание Исаак Кац. Он подошёл к Петрову и сел рядом. — Такую игру я слышал только раз в жизни, когда Мойша Ицкович играл на похоронах своей тёщи, — пытался пошутить он, но тут же смущённо замолк.

А Петров бросил гитару на соседнюю койку и уткнулся лицом в подушку. Предчувствие не обмануло его. Не прошло и часа, как в палатку вошёл один из рабочих и крикнул ещё из дверей:

— Иван, какой-то тип просит тебя выйти. Дело, говорит, есть. Ждёт на дороге.

Петров вздрогнул: ну всё, пришли, — и сразу успокоился. Он встал, поправил кровать и молча вышел.

Бритый, плотный парень сидел за поворотом дороги на откосе кювета и равнодушно курил.

— Я Петров. Тебе что?

Парень поднял бесцветные глаза, сплюнул через зубы и насмешливо сказал:

— Культяпый кланяться просил. Знаешь такого?

— Знавал! — осторожно ответил Петров, внимательно присматриваясь к нему, но тот так же лениво тянул самокрутку.

— На киче толкуют — темнишь ты, земеля. Так ли? Может, брехня? — с издёвочкой проговорил он и снова сплюнул сквозь зубы, следя глазами за полётом плевка.

— Брехня, зарабатываю сармак. Долги квитать надо, — с напускным смешком ответил Петров.

— Культяпому должишко сквитал?

— Нет, думаю через месяц, а что?

— Вот прочти. Дела поведёшь теперь с другим хозяином. Тут не сорвётся! Пять дней сроку — и сармак на бочку. Учти, без слабины! Сам Волчище глаза косит, — Он подал Петрову записку, написанную карандашом, и, насвистывая под нос, пошёл по трассе.

— Пять дней! Пять дней! — механически повторял Петров, понимая, что воровской мир решил с ним рассчитаться. Невозможный для расчёта срок, намёки на Волка, пренебрежительный тон полностью подтверждали его опасения. Копчёный — зверь! Тут разговора не будет. Не зря Культяпый передал ему свой куш. Задумана живодёрня. Может кончиться мокринкой. Что делать? Куда броситься? Он почувствовал себя беспомощным, одиноким и жалким.

Не отдавая отчёта, свернул с трассы, зашёл в лесок и упал на мох. Один! Во всём свете один. Никому не нужный, отверженный и выброшенный из жизни. Он лежал лицом вниз, раскинув руки, и не пытался сдерживаться. Он так измучился, так устал, что не хватало сил сопротивляться охватившему его отчаянию. Сдерживая рыдания, он только хватал руками мох и выдирал всё, что попадалось под руки.

Успокоившись, он, вставая, упёрся в землю рукой и нащупал что-то твёрдое, гладкое и холодное. Не отнимая руки, посмотрел: под небольшим слоем мха, вырванного руками, белел лёд. А кругом высились лиственницы и густой кустарник.

Он на минуту задумался и вдруг принялся поспешно выдирать мох в разных местах. И всюду под ним рука нащупывала скользкий слой льда. Тонкий моховой ковёр предохранял его от таяния. Сверху вырос не только кустарник, но и лес.

Так зачем же снимать растительный слой под полотно дороги? А что если наоборот?

— Сопливый косогор схвачен! — закричал он, обрадованный. Забыв про свОю беду, он бросился искать Вагина.

В юрте никого не было, но Гермоген разговаривал. Колосов чувствовал, что с ним кто-то был. Старик делился своими мыслями, жаловался.

Юрий осторожно поднял уголок одеяла и замер от удивления. Гермоген завтракал, а напротив горностай обгладывал косточки и управлялся очень ловко. Он то садился на хвостик и забавно чистил мордочку, то подбегал к руке Якута и мило тормошил её лапкой. Когда Гермоген начинал ворчать, он отбегал на старое место, обиженно садился и поднимал одну лапку выше другой, как бы говоря: ну-ну, хватит, молчу. Только зачем же забываться и очищать косточки от мяса до последнего кусочка?..