"Антимиры" на Таганке это, в общем-то, книга. Переведенная на язык театра книга лучших, избранных стихов и поэм Андрея Вознесенского. В шестьдесят пятом году это был томик "Антимиров", дополненный "Озой". Сегодня это ещё и "Ахиллесово сердце", и "Тень звука", и "Взгляд"... Переводя поэтические образы в образы сцены, театр шёл за поэтом и - рядом с ним.

Открытая форма поэтических представлений позволяет спектаклю расти и меняться вместе с поэтом. И оттого - не стареть!"

Предложил эту статью трем газетам, включая "Литературку". Отговорки были разными - результат один: не напечатали. Тогда же возникла мысль "эксплуатнуть" заинтересованный во мне журнал "В мире книг". Зная уже о литературных позывах нескольких таганских исполнителей, зная нетривиальный - триединый прозо-поэтико-драматургический их репертуар, придумал тему "Книга в жизни этого театра", проинтервьюировал на эту тему Любимова, нескольких актёров - как пишущих, так и не пишущих. Сделал материал на лист (24 страницы на машинке). Не знаю, из каких уж соображений (возможно, техники безопасности) редактор предложил сократить материал ровно вдвое. Моё авторское самолюбие было ущемлено. Разругались вдребезги. Я лишился халтуры и возможности иногда доставать через них, книжников, хорошие книжки, а большую статью, как и малую, подарил тогдашней заведующей литчастью театра Элле Петровне Левиной (не лично, а в архив театра) - единственному, кажется, человеку с Таганки, с которым у меня были сдержанно-неприязненные отношения. Подозреваю, что виной тому была опять же эпиграмма:

Она - не только пом. по лит...

Она еще и замполит,

И, делая политику,

Поддерживает критику.

Мыслями? Советами?

Черта с два! Билетами!

Элла Петровна действительно распоряжалась любимовской бронью, откуда вопреки ее воле и мне иногда кое-что перепадало... Её могучая фигура еще раз, но меньшей мере, всплывет в этом повествовании. Интересно, что когда Элла Петровна ушла из театра, то, встретившись однажды на каком-то таганском юбилее (наверное, пятнадцатилетии), бросилась ко мне чуть ли не со слезами умиления. Словно мы были друзьями, словно не передо мной она демонстративно закрывала дверь театрального подъезда перед незабываемым прогоном "Живого". Неисповедимы пути Господни, а тем более - женская логика!..

Ладно, как говорится, Бог ей судья, не о ней речь. Речь о том неопубликованном интервью, которое, естественно, и у меня сохранилось (экземпляр, правленный Любимовым) и которое, надеюсь, представляет некоторый исторический интерес. Приведу его почти целиком, с минимальными купюрами.

Интервью называлось так: "Театр. Книга. Книга о театре" - и было разделено на три соответствующие части. Ему было предпослано предисловие, смысл которого для читателей книги - совсем не новость.

"Ровно десять лет назад, 23 апреля 1964 года пережил второе рождение Московский театр драмы и комедии, что на Таганке... Влились... блистательно сыгравшие "Доброго"... Возглавил обновлённый театр..." А вот фраза, которую можно и полностью привести: "Собственно, за эти годы был создан новый театр, который с другими не спутаешь, - театр со своим репертуаром, со своей эстетикой, со своим голосом".

А теперь само интервью.

Часть первая. "Театр".

Корреспондент: Юрий Петрович, я где-то читал, что для учёного книга - не только результат, но и орудие производства. Полагаю, так и для режиссёра. Поэтому начнём с книги, с литературной основы любого спектакля. Элементарный подсчёт показывает, что лишь каждый третий спектакль нынешнего репертуара Таганки имеет в основе своей драматургическое произведение. Остальное - поэзия, проза. Чем это объяснить?

Любимов: Это очень просто. Далеко не всегда можешь найти пьесу, которая, как тебе кажется, может заинтересовать людей. Мы часто слышим, что у нашего театра нет своего драматурга - лишь Бертольд Брехт представлен у нас двумя вещами*. Пока, к сожалению, действительно нет... Почему именно так сложился репертуар? На то много причин, и одна из них - в том, что проза у нас интереснее, чем драматургия. Поэтому мы часто обращаемся к прозе.

Корр.: Переводя её на язык театра?

Любимов: Это очень непросто - переложить прозу на театр. Нужны свои приемы, свои театральные способы выражения... Это началось, в общем-то, с первых спектаклей: за "Добрым человеком..." пошли "Десять дней". Не по книге - по мотивам книги Джона Рида сделана эта вещь. Использовали и другие материалы: и фольклор, и Горького, и даже Леонида Андреева (сцены в тюрьме); кое-что дописали сами... Потому что иначе получилась бы просто иллюстрация к книге, а это неинтересно... Сейчас работаем снова над прозой - спектакль "Деревянные кони" но двум повестям Федора Абрамова. Север России - своеобразный язык, свой мир, свои характеры. Они скупы на слово, а тем более на жест. Значит, нужно искать то, чего не было раньше. Сцена требует точности графическом, точности пластики, точности построения в пространстве. А так как мы воспринимаем спектакль не только разумом, но всеми чувствами своими, то отсюда многие наши приёмы - световые, музыкальные...

*Позже, в 1979 г. в репертуаре театра вслед за "Добрым человеком и:) Сезуана" и "Жизнью Галилея" появилась и не оконченная Брехтом его «Принцесса Турандот, или Конгресс обелителей»

Корр.: Значит, основным из трёх направлений репертуара вы всё-таки считаете прозу.

Любимов: Я не стал бы делить их так: драматургия, поэзия, проза. Тут несколько иначе. Поэтические представления, начиная с "Антимиров"... Потом, если хотите, брехтовская линия - "Добрый человек из Сезуана", с которого театр начался, за ним - и "Десять дней...", и "Мать", и "Галилей", и "Зори...", и сейчас вот Абрамов... Ну и освоение классики - классического наследия, как мы понимаем его в наше время. Это и Мольер, и Шекспир, и Горький. И Пушкин. И Маяковский. И Брехт. Видите, все переплетено. Есенинский "Пугачев" - поэма. И драматургия, и поэзия. И классика. Вот в этом триедином русле и складывается репертуар. Сейчас вот Гоголя начали делать. Думаем о Достоевском, Чехове - прежде всего чеховской прозе, о Булгакове*.

Корр.: И опять наш разговор вернулся к прозе. Поэзия осталась побоку. Насколько я знаю, сейчас вы не готовите ни одного нового поэтического спектакля. Что это - кризис жанра?

Любимов: Ну почему... Столько прекрасных поэтов. Думаем о Твардовском сделать спектакль, о замечательном поэте. Блок, Цветаева, Пастернак... Да мало ли прекрасных поэтов?!

Корр.: Мало... Юрий Петрович, а сами вы пишете что-либо, кроме статей по проблемам театра?**

* В 1975-1982 гг. были поставлены "Ревизская сказка" (композиция по произволениям Н. В. Гоголя), "Преступление и наказание" (инсценировка Ю. Карякина, первоначально спектакль назывался "Родион Романович Расколькников"), "Мастер и Маргарита", была начата работа и над "Театральным романом". А.П.Чехов был представлен в таганской афише спектаклями "Вишнёвый сад" (постановка А. В. Эфроса, 1975 г. )," Три сестры" (1981, первый спектакль новой сцены) и кроме того, на малой сцене режиссер Е. Кучер подготовил спектакль по рассказам Чехова, который назывался "Жалобная книга". Этот спектакль не пошёл.

** Как раз в то время в журнале "Театр" (1973, № 11) была опубликована очень острая статья Ю. Любимова "В защиту профессии и профессионалов". А "Стансы" А. Вознесенского: