Его роль исполнил Дима (официально у него странное имя - Дальвин) Щербаков, артист достаточно известный, симпатичный, слегка прямолинейный. В своих героях он всегда умел хорошо выделить доминирующий признак, главную черту, но слабее был в нюансировке. Вот и в роли Мастера он играл прежде всего страдальца, жертву мелких пакостников и интриг, который, по-моему, вопреки Булгакову, осознаёт себя жертвой. Талантливого литератора - булгаковское второе "я" в Мастере, сыгранном Димой, лично я не увидел. Не потому ли пришлось вводить в спектакль ещё и роль "от автора" (артист Виктор Семенов)? Впрочем, это мой домысел.

Поплавский - Г.Ронинсон.

Левий Матвей - К.Желдин.

Никанор Иванович Босой - С. Фарада.

Более многогранными и потому более интересными получились на сцене герои романа, написанного Мастером.

Понтия Пилата я представлял себе совсем не таким, каким сыграл его Виталии Шаповалов. Грубое мужское начало, сила, опирающаяся на оружие, но и мощь физическая, сила ограниченной, но убеждённой твердости. Всё это подано артистом выпукло, мускулатурно. В то же время Понтий Пилат Шаповалова - отнюдь не статуя, не символ власти или безверия, а человек со своими радостями и слабостями, в равной степени тщательно скрываемыми. Он должен быть символом, хочет им стать, но вот не может, несмотря на все старания. Добился было своего, окостенел, почти омонументалился, так нет, появился этот бродячий философ и душу вывернул...

Липший раз убеждал этот спектакль и эта роль, в частности, как дурацки неправы были те, кто рассуждал о моём Театре как театре сугубо режиссёрском. Шаповалов - очень большой актёр, а потенциально - может быть, и выдающийся. Думаю, выявить этот потенциал до конца ему теперь уже не удастся. Слишком много сил вложено в тот театр. Начинать новый пробег, когда половина горючего уже сожжена, трудно, безнадёжно, если замахиваться на предельно возможное.

Недовыявленные большие таланты продолжают счёт потерь от вынужденных метаморфоз моего Театра.

Когда-то, лет семь назад, ехали мы с Виталием Шаповаловым в ночном купе ленинградского поезда. "Я еще сыграю своего "председателя" - сказал он тогда упрямо и зло. Намёк на Егора Трубникова в исполнении М.Ульянова в известном фильме. Не сыграл. И думаю, уже не сыграет. Но две блестящие роли - двух солдат, военачальников в миниатюре, Пилата и Васкова - он сыграл, и это не должно уйти в небытие.

Роль Иешуа - Иисуса Христа в исполнении Александра Трофимова мне кажется прямым продолжением коронной его роли Родиона Раскольникова в "Преступлении и наказании", поставленном Ю.Любимовым в 1973 году. Та же пластика, тот же характер, но это уже отбунтовавшийся, уже прошедший через искупление, оставивший позади искусы и страсти герой. Бунтарское начало нет-нет а напомнит о себе, но в целом это уже другой человек, более добрый, более глубокий и мудрый. И его слова "добрый человек", обращенные к Пилату или кентурнону Крысобою, скорее искренни, чем ироничны. Он - не Бог и не божий Сын, он - философ, быть может менее глубокий, чем Воланд, но несравненно более человечный. Он верит в неизбежность, в необходимость нравственного прогресса рода людского и хотя понимает, что за короткий срок земного его бытия в нравственности людской мало что изменится, считает себя обязанным нести свой крест, им самим, его разумом и душой избранный. И несёт, сохраняя достоинство. И удивляется, встречая цепь предательств и стукачеств, похотливых алчностей и мелких корыстолюбии. Он знает им цену, этим людям, и тем не менее, назло (на добро!) всем и каждому, к каждому обращается со словами: "Добрый человек!"...

Сцены Иешуа и Пилата внешне статичны. Действие происходит как бы внутри. Внутри каждого - Пилата в большей мере. И конечная победа Иешуа, неявное обращение Пилата в ЕГО веру для истинных зрителей Таганки, "но совокупности поэтов" - самоочевидны и убедительны. И заслуга в том не только артистов В.Шаповалова и А.Трофимова, не только отлично, иногда неожиданно подыгрывающих им К.Желдина (Левин Матвей), Л.Штейнрайха (первосвященник Каифа), С.Холмогорова (Иуда), но и театра в целом, таганской театральности, всего комплекса таганских средств воздействия на зрителя.

А в общем, получился талантливейший спектакль - прежде всего о том, как мы предельно небрежны, не бережны к своим талантам, к своей культуре.

Сцена из спектакля Театра-студии "Третье направление" "Не покидай меня, весна".

Так уж вышло, что предыдущая глава посвящена, в основном, актёрам. Ролям. Тем не менее я убеждён и настаиваю на том, что спектакль "Мастер и Маргарита" стал бенефисом прежде всего таганской режиссуры. И именно с режиссуры хочу начать главу, посвященную влиянию моего Театра на театральное дело в целом. Не буду расписывать, "крася текст", каким режиссёром был Ю.П.Любимов. Надеюсь, читатель увидит и поймёт это из всего строя этой книги, из приведённых эпизодов, описания спектаклей. Человека надо судить по справедливости, по делам его, а не по словам, хотя слово нередко тоже бывает делом.

Другие режиссёры моего Театра, режиссёры не слишком многочисленной любимовской школы, работая вместе с ним, всегда оставались в тени - на мой взгляд, незаслуженно. Они сделали для театра многое. В коротком стишке, посвященном Б.Глаголину, я писал когда-то, что

Многие любимовские выверты

Борис своим горбом на сцене выверил.

И это - правда.

Но они не только "пахали", не только воплощали на сцене конкретные замыслы гениального учителя. Они и сами выдумывали, сами спектакли ставили, чаще, правда, на стороне, чем в родном театре.

Тот же Глаголин два года работал главным режиссёром в Русском драматическом театре Минска, кажется даже академическом, с числом народных (но званию) артистов куда большим, чем на Таганке. Ставил классику, ставил современную драматургию. Пьеса А.Галина "Ретро" в его минской постановке, к примеру, смотрелась куда интереснее, чем в филиале Малого театра в Москве. Особенно удались Б.Глаголину на минской сцене публицистические спектакли "Тревога" и "Соль" по пьесам местного автора-журналиста, не помню его фамилии. Там же в Минске нашёл он и Светлану Алексиевич и сделал из её документальной повести "У войны не женское лицо" пьесу, а потом вместе с А.В.Эфросом - очень сильный спектакль, возможно, последний истинно таганский спектакль Театра на Таганке.

Александр Вилькин, о котором тоже не раз упоминалось в предыдущих главах, как и Глаголин, много работал в провинции. (Впрочем, я не убеждён, что с позиций театра Ригу можно называть провинцией, а именно в Риге А.Вилькин работал, как рассказывают, наиболее плодотворно.) Я его рижских спектаклей не видел - не довелось, зато видел его спектакль об Илье Ильфе и Евгении Петрове (но их собственным рассказам и коротким сценкам), поставленный в Московском театре миниатюр, видел "Усвятских шлемоносцев" Е.Носова в ЦТСА. Смею утверждать, что это были мастерские спектакли, в которых актёры "не добирали", как правило, до режиссёрского уровня.