Вечером ей был всего один звонок. Алмаз, наконец–то извлеченный из сумки, покоился в пустой железной пудренице. Пудреница стояла на подзеркальнике. Кроме алмаза, в пудренице находились: серебряная цепочка, мельхиоровое кольцо и брошка с глазурью. Света редко надевала свои «драгоценности». Они как–то всегда душили ее. «Не доросла», — ласково говорила мама, когда Света, поносив недельку скромное золотое колечко, подаренное к круглой дате (шестнадцать, двадцать, тридцать… стоп!.. лет), сдавала его «на вечное хранение». Мама заворачивала кольцо в холстинку узлом прятала в шкаф на полку с постельным бельем. Света пошла проверить узелок. Все было цело: три девичьих перстенька с круглыми камушками (красный, зеленый и желтый, все вместе — игрушечный светофор), материно обручальное, купленное через несколько лет после войны кольцо (всю жизнь мама проносила его на левой руке, а сняла за неделю до смерти, Свете в руку, напомнив, чему наставляла всю жизнь: «Такая–то проба, не отдавай в переделку, разбавят») и порванная золотая цепочка. Мама не разрешила «и притронуться» к золоту, когда начались вдруг «тяжелые времена». Красная цена узелочку была теперь…

Света не знала цен, но, открыв пудреницу, которую продолжала держать в руке, увидев, как тяжело и отстраненно светится алмаз, она, как бы обидевшись от имени мамы за свой узелок, не стала, как собиралась, развязывать его, чтобы добавить к трем цветным четвертый, бесцветный камушек. Она предпочла оставить его в пудренице в плебейском соседстве украшений «на каждый день».

«В конце концов, я ему каратов не считала, — подумала Света. — Бабушка надвое сказала, между прочим, насчет его каратов…»

И тут зазвонил телефон. Света вздрогнула и отставила пудреницу. «Не алмаз, — еще раз сказала она себе, расслышав, как обыкновенно прошебаршал камень по железному донцу. — Как это, оказывается, скучно — ваши сказки Шехерезады! Ну, что ж…»

Она откашлялась и взяла трубку:

— Да.

— Добрый вечер, — с заминкой произнес тяжелый, прохладный и вместе с тем тающий (лед в руках!) голос. — Я прочла объявление…

— Да–да, слушаю вас! Какого цвета?..

— Ах нет, не беспокойтесь… Я несколько не о том…

Голос, потеплев, вдруг показался Свете знакомым (вода в горсти, и что–то на ощупь тугое бьется о ладони). Она даже разволновалась и подхватила с подзеркальника чужую перчатку, готовясь выслушать описание узора и сравнить его с тем, что было у нее перед глазами: треугольники и квадраты маленьких дырочек вьются медленной змейкой по краю раструба, у шва болтается хвостиком хлыстик, а большой палец надорван. Однако женщина, извинившись, повела речь не о перчатке. Голос, смутно знакомый, излучал любезность. Интонации его ласкали ухо. Смысл произносимых им слов доходил до сознания не враз (вода утекала сквозь пальцы), но, переспросив, Света уловила его. Незнакомка голосом, тающим от любезности (тугое, вертлявое дернулось и замерло, схлопнутое), предлагала ей работу в преуспевающей фирме на выгодных условиях и просила в случае Светиного согласия позвонить по такому–то телефону между десятью и пятью часами в ближайшие…

Нет! Не дни и даже не недели, а — месяцы, и, выслушав это последнее условие, завершавшее странный, но несомненно деловой разговор, Света положила трубку на рычаг движением таким осторожным, как будто боялась спугнуть телефонный аппарат, который, как затаившийся зверь, только прикидывался неодушевленным предметом, тогда как на самом деле вот уже несколько дней (с тех пор как завязалась и развилась алмазная история) был в чем–то гораздо живее своей хозяйки.

Света почесала в затылке. Так, должно быть, недоумевал когда–то старик, вытянувший из морской пучины золотую соблазнительницу рыбку. О перчатке (а тем более об алмазе) в разговоре не упоминалось. Объяснения Золотой Рыбкой причин ее интереса к Светиной персоне не вполне удовлетворяли Свету. Не отходя от телефона, лениво рассматривая собственное уродливое отражение в круглой глазированной крышке пудреницы (которую опять держала в руках), Света вслух, дурашливым полушепотом пародии и сплетни вспоминала свои только что отзвучавшие реплики:

«А почему — я?»

«А кто вам сказал, что я ищу место?»

«А вы уверены, что не ошиблись номером?»

«Но я не могу вот так, сразу… У меня ответственная работа…»

«Учительница».

«Сколько?»…

«Сколько, я не расслышала?»

«Шестичасовой?..» «Компьютером не владею…» «Языком владею…» «Я не сказала «да»…» «Я подумаю…»

И последний, такой невинный, но отчего–то прекративший этот долгий разговор вопрос:

«Простите, а как вас зовут?»

Ну, точно хвост мелькнул в волнах и скрылся! Не успела Света попрощаться, как собеседница ее, назвав себя, исчезла в прибое гудков. Свете оставалось теперь только «призадуматься»: так что же все–таки произошло с ней — на самом деле?

Сначала, испугавшись звонка (весь январь она вздрагивала от каждого звонка, периодически отключая телефон), Света решила было, что это Игорь через вторые–третьи руки продолжает свою призрачную миссию спасителя. Но подводное царство «рыбки» располагалось чересчур далеко от Игоревых золотых иноземных кущ. Светина Рыбка была абсолютно русской, и Фирма ее имела профиль чисто русский. Какой — Света так и не решилась уточнить, поскольку во время разговора у нее выработалось твердое убеждение в том, что Рыбка и сама не осмеливается определить его поточнее. Будто бы из суеверия, будто бы названный и очерченный, мог он вдруг растаять по мановению волшебной палочки (той же, что вызвала его к жизни), представительница загадочной фирмы обходила — оплывала — Светины наивные и, по–видимому, забавлявшие ее вопросы.

«Торговля? Производство? Может быть, аудит?..»

(Произнося экзотическое слово, Света аукнула, запнувшись. Послышался сдержанный смешок: это булькнула Рыбка, выпуская из жабр кислород.)

«Самым интересным тут, — думала Света, записывая сказочный телефон на прошлогодней трамвайной карточке (ярко–синей, цвета морских глубин), — является совпадение наших с ней имен. Я уж не говорю о фамилиях. Светлана Петровна Ковалева, очень приятно! Если бы не моя закаленная нервная система и не легкое смещение фамильного корня в сторону братской украинской почвы, я бы, грешным делом, заподозрила, что у меня начинается раздвоение личности и что я сама себе позвонила с предложением записаться наконец миллионером. А то, говорят, деньги кончаются и есть риск опоздать. Ведь все по записи, Светлана Петровна! По–прежнему все по записи. Так и запишем. Что же касается вашей романтической истории о внезапно вспыхнувшей симпатии ко мне как автору неизъяснимо трогательного объявления, то позвольте мне усомниться в вас. Самую чуточку и в пределах приличия. Не более чем позволено в хорошем обществе, то есть не более чем сомневаюсь я в себе самой, Светлана вы Петровна, дорогая!»

Остаток вечера и часть ночи, бессонной, но легкой и короткой, несмотря на полнолуние, сминающее шторы и веки, Света провела над разрешением взволновавшей ее ум загадки. Она точно перелистала за ночь с десяток сто раз читанных и столько же раз забытых детективов. Это было скучное, но полезное занятие. К утру она была вознаграждена за терпение быстрым, глубоким сном и… сразу по пробуждении, на втором или третьем звонке… слава богу, будильника, не телефона! — ошеломляющим по совершеннейшим его простоте и очевидности открытием. Вчера в восемь вечера ей позвонила и говорила с ней не Золотая Рыбка, а — и это так же просто, как перевернуть страницу! как снять перчатку! — Норковая Шубка!

Норковая Шубка, и никто другой! Последние сомнения улетучиваются (уплывают!), стоит лишь вспомнить ее прощальные слова. Таинственная (ах, уже не таинственная!) незнакомка (то есть вполне знакомая) сказала: «До скорого свидания». Только слепой не усмотрел бы тут намека на то, что, возможно, они опять встретятся завтрашним утром (уже сегодняшним!) на трамвайной остановке, и Свете, если ей при этом еще будет интересно, ничто не помешает вывести Шубку на чистую воду. То есть Рыбку.