Потрясенный Бекренев от изумления враз не мог вымолвить не слова. Потом справился с волнением:
— Браво. Кто же автор?
— Комбриг Нестор Иванович Махно… у нас в технаре одна девочка из Гуляй-Поля училась… ну, вот…
— А! Батька! — радостно сказал о. Савва. — А я тоже его одну дюже гарну письню (так в тексте) знаю. Дочка, дай-ка инструмент, я тоже щас как спою…
Он нахмурил брови, вспоминая слова, прокашлялся, и потом баском, лихо, весело и отчаянно… Действительно, таки спел!
Як мчали тачанки, шляхом на Воронеж,
Падали пiд кулями, як пiд косою рожь!
На тачанках ззаду напис: «Брешеш, не догонишь!»
Пiд дугою спереду: «Живими не втечеш!»
Эх! Любо, братцi, любо, любо, братцi, жить,
З нашим отаманом не доводиться тужить!
Старі, старі баби, діти, молодиці,
Тихо спить село, та й матері не сплять.
Запалив станицу, эх, вирізав станицу
Містечковий, трехъязикій, жадний продотряд!
Эх! Любо, братці, любо, любо, братці, жить,
З нашим отаманом не доводиться тужить!
Так пом'янемо, братці, братів наших вірних,
Малоруських рідних наших братів у Христі!
Те іуда Троцький, зі своїм кагалом,
Підло розпинали Мать-Росію на хресті!
Эх! Любо, братці, любо, любо, братці, жить,
З нашим отаманом не доводиться тужить!
І за труною, братці, пам'ятаєм ми, що було,
Важка та селянська мертвая сльоза.
Навіть і в могилах, в ямах квапливих
Про Святої Русі Великої нам забывать нельзя…
Эх! Любо, братці, любо, любо, братці, жить,
З нашим отаманом любо голову сложить!
— Господи, куда я попал! — с веселым ужасом возопил Бекренев. — Прямо, для полноты счастья не хватает, чтобы вот сейчас на веранду вошел бы чубарый Ленька Задов в тельняшке, перекрещенный пулеметными лентами, весь обвешанный бонбами (так в тексте), с маузером в одной руке и штофом мутного самогона в другой!
Но вместо Леньки Задова с маузером и самогоном тут на террасу дачи вступили пионеры с горном, флажком и барабаном…
Глава седьмая
«Мы горластые, мы вихрастые, нам не нужен душевный покой…»
1.
Когда на крытом, с резными балясинами крыльце веранды вдруг раздался оглушительно-громкий барабанный бой, заглушаемый режущими душу диссонансами горна, Натка машинально, чисто риторически спросила:
— А это еще что такое?
Ответом ей было звонкое:
Кто идет? Мы идем!
Кто поет? Мы поем!
Кто шагает дружно в ряд?
— Пионерский наш отряд!
Дружные, веселые, всегда мы тут как тут!
— Пионеры ленинцы, сталинцы идут!
Будь готов — всегда готов!
Будь здоров — всегда здоров!
— А-а-апчхи! — совершенно уместно прямо в тему чихнул Савва Игнатьевич. И, вытирая нос краем простыни, которым был закутан его кривоплечий, волосатый торс, стеснительно добавил:
— Спасибо, хлопчики… И вам не хворать!
Меж тем дверь широко распахнулась, и на веранду вступили десятка полтора промокших до нитки красногалстучных мальчишек и девчонок, школьников первой ступени, предводительствуемых одетой в зеленую командирскую плащ-палатку белокурой вожатой с лошадиной вытянутой физиономией, у которой зато алый галстук, сколотый золоченой заколкой, лежал на высокой, обтянутой белой блузкой груди ну совершенно горизонтально!
«Вот это вы-ы-ымя! Интересно, голубушка, тебе хомут не жмет?» — зло подумала Натка.
Белобрысая вожатая зорко зыркнула по сторонам… На секунду её взгляд сурово задержался на сохнущем среди протянутых под потолком веранды веревок Наткином платье, но, потом со снисходительным презрением мазнув по самой Натке, стал равнодушно-ленивым: мол, ты, страхолюдина-тощуха, мне явно не соперница! «Не соперница, говоришь? Ну, ну…» — с внезапной яростью, удивившей её самоё, подумала Натка и этак как бы случайно чуть высунула из-под покрывала свою голую ножку, и пошевелила в воздухе крохотными розовыми пальчиками…
Валерий Иванович (Натка увидала это боковым зрением, ничуть не повернув головы — очень надо!) от этого зрелища вмиг стал похож на голодного дворового барбоса, увидавшего смачный кусочек еврейской колбасы…
«Батюшки! Сейчас ведь кинется!» — с радостным ужасом подумала Натка.
Но увы! Тут трубач еще что-то визгливо протрубил, барабанщик еще раз стукнул по мокрой барабанной коже, и вперед выступила сопливая (и в буквальном смысле тоже — сопли тянулись аж до губы!) пионерка, которая отдала Валерию Ивановичу пионерский салют и звонко прокричала:
— Товарищ Бекренев! Решением Совета Отряда юных пионеров Московской Железной дороги имени Ленина, за спасение жизней будущих защитников Социалистической Родины, мы принимаем тебя в ряды нашего пионерского звена имени товарища Крата!
Барабанщик издал глухую барабанную дробь, и подбежавшие к растерянно привставшему Бекреневу мальчишка и девочка повязали ему на шею совместными усилиями красный галстук…
— К борьбе за дело Ленина — Сталина будь готов! — Вскинула руку вверх белобрысая вожатая.
— Всегда пожалуйста…, — растерянно ответил новый, далеко не юный пионер, придерживая рукой сползающую простыню.
Наблюдавший за этой феерической картиной Савва Игнатьевич вдруг очень громко и весьма душевно заржал.
А Натка всё с ошеломленным видом удивленно крутила головой: какие ещё пионеры? Спасение каких жизней? Что вообще происходит?
На счастье, в соседней комнате раздался резкий дребезг телефонного звонка…
2.
Сказать, что Бекренев пребывал в полнейшем отчаянии, означало назвать алкоголика, разбившего трясущимися руками в серое ужасное похмельное утро последнюю рюмку водки, несколько огорченным… Не просто ужас, а ужас-ужас-ужас…
Чертовы пионэры! (так в тексте) Ну кто вас сюда звал, изверги?! Пришли, настучали в барабан, галстух (так в тексте) свой масонский повязали… А что теперь подумает Она? А вот что: Бекренев специально зазвал Её к себе домой, чтобы похвастаться перед нею своим бла-а-ародным поступком… Вот чего она подумает. Господи, стыд-то какой…
Стыд Бекренева разжигало еще и то обстоятельство, что, увидев вдруг Наташу, в своём наивном ребяческом бесстыдстве случайно обнажившую такую маленькую и стройную ножку, что Валерий Иванович умилился… Да, умилился, милостивые господа! Но, entre nous, при том внезапно испытал такую мощную érection, какую не испытывал со времен гимназической юности, читая под партой «Опасного соседа», сочинения Льва Пушкина, родного дяди Солнца Русской Поэзии.
Стыд, стыд, господа мои… К кому он испытал вдруг такое неслыханное звериное влечение? К невинному, чистому ребенку, юной наивной девочке… Ну, как если бы он увидал няньку, купающую голенького младенца, и воспылал бы к этому дитяти греховной страстью…
Выручил было Бекренева раздавшийся телефонный звонок. Он ринулся, чуть не снеся по дороге оторопелую пионэр-вожатую (так в тексте), извинившись, попытался её обогнуть и зацепился углом своей простыни за острый выступ на обитой штофом старинной козетке (которую, мерзавку такую, он самолично подобрал на ильинской помойке, отмыл, заштопал… а она вот чего!)
Застрявшая простыня дернулась вниз, и Бекренев вдруг очутился нос к носу с двумя молоденькими барышнями, одетый лишь в линялые ситцевые трусы до колен. С пионерским галстухом (так в тексте) на голой шее, ага. Да Господь с ними, с этими трусами! Чистые, и ладно. Нынешняя молодежь, привыкшая к спорту и гимнастическим праздникам, при виде мужских culotte в обморок не падает. Но то, что было под трусами…
