О том, как комсомолия вела борьбу с бандитизмом и с саботажниками сдачи хлеба, говорит трагедия, свидетельствующая скорее не просто о неподготовленности молодых людей, брошенных в вооруженную борьбу со своими же гражданами, обзываемыми бандитами и кулаками, а о полном непонимании действительного смысла происходившего…
Однажды стрелковая рота в составе ста двадцати человек при трех пулеметах пешим порядком вышла из Ейска на помощь чоновцам в станицу Староминскую. Между станицами Старо-щербиновской и Староминской командир решил сделать привал. Рота расположилась в балке. Люди, пройдя более тридцати пяти километров, прямо-таки свалились в траву от усталости. Многие сразу же уснули. Командир роты не предпринял никаких мер предосторожности, даже не выставил охранения.
Вечерело, когда вдруг из соседней балки выскочила небольшая конная группа и начала жуткую рубку отдыхавших красноармейцев. Люди в панике начали разбегаться. Сопротивление оказал только пулеметчик, но его тут же срубил командир налетевшей повстанческой группы Григорий Сидельников.
Там в вечерней балке полегла почти вся рота. В живых оставили только фельдшера, оказавшего помощь раненым повстанцам. Собрав оружие, повстанцы скрылись, оставив среди убитых и раненых фельдшера. А было этих повстанцев всего лишь четырнадцать человек…
Когда особоуполномоченный, командир отряда по борьбе с бандитизмом Иван Хижняк, прискакал со своим отрядом на помощь роте, то открылась жуткая картина: в лучах заходящего солнца, по обоим склонам балки, лежали изрубленные люди, среди которых бродил одиноко, как привидение, фельдшер…
Конечно, это была неоправданная жестокость. Но ведь рота эта не маневры совершала по кубанской степи, а шла по души тех, кто ее уничтожил, шла разорять их жизнь, не задумываясь о том, что это тоже люди, сограждане, у которых есть семьи и дети и которые тоже хотели и имели право жить… Но для этих молодых людей достаточно было обозвать их «бандитами» и «кулаками», чтобы уже не сомневаться в своей правоте уничтожать их…
Помечено ли сегодня то скорбное место, где произошла трагедия, памятным знаком в назидание потомкам? Если нет, то получается, что их гибель оказалась неправедной, была только средством в чьих-то неведомых планах и соображениях…
Андрей Лазаревич Гирько возглавлял комсомольскую организацию в станице Староджерелиевской. Перед комсомольцами была поставлена задача: ни больше и ни меньше, как поймать самого Рябоконя. Приехал представитель, уполномоченный из станицы Славянской. Разработали план: где выставлять засады, как действовать. Но операция не удалась. А утром там, где был уполномоченный, нашли записку: «Здесь был Рябоконь»…
Андрей Лазаревич был из тех честных людей, на которых, что называется, и держится жизнь. В тридцатые годы его избрали председателем колхоза «Красный животновод». В голод вместе с колхозниками ловил и ел хомяков, но ничего не брал с колхозной кладовой. Потом его перевели в станицу Гривенскую председателем сельпо, где он в спешке подписал какие-то документы, а бухгалтер, их подсунувший, сбежал. Его арестовали в 1939 году за халатность. В Ростове-на-Дону, где велось следствие, он не подписал ни единого документа. И все равно его отправили на Беломорканал.
Что поразило Андрея Лазаревича, чему он так и не нашел объяснения, так это то, что следователь, который вел дело «о халатности», вдруг спросил его, причем спросил как бы с укором и осуждающе:
— Это вы ловили Рябоконя?
— А откуда вы знаете? — удивился Андрей Лазаревич.
— Мы все знаем, — был ответ.
И это по прошествии пятнадцати лет…
Но какое отношение имело его дело «о халатности» к давним событиям, связанным с Рябоконем? Кто и почему помнил о нем и о тех, кто его ловил?.. Непостижимо…
А.Л. Гирько к концу жизни разочаровался в партии. Как он говорил, «ошибся» в партии, и детям своим наказывал в нее не вступать. Так они и сделали.
Андрей Лазаревич Гирько был человеком редкой честности. Но в то время и в том обществе, которое создавалось, честный человек обязательно попадал в трагическое положение. Видно, наступало горькое похмелье после революционного неистовства и беззакония. И получалось так, что тем, кто особенно усердствовал в построении «нового мира», приходила расплата…
Он умер на Беломорканале. До Великой Отечественной войны семья его так и не узнала об этом. А уже во время войны из окна вагона, проходящего мимо станицы поезда, кто-то крикнул: «Кто знает Гирьку, сообщите родным, что он умер». Бумага о его реабилитации пришла лишь в 1957 году.
Об этом мне рассказал живущий теперь в станице Полтавской его племянник Анатолий Алексеевич Матвиенко.
Так комсомольцы боролись с бандитизмом. Во имя, разумеется, светлого будущего, которое почему-то, вопреки восторженным ожиданиям, так и не наступило, а будущее у большинства из них оказалось мрачным…
Я — РЯБОКОНЬ!
Проведя разведку, Рябоконь установил, что у командира отряда частей особого назначения — ЧОН станицы Староджерелиевской Фурсы, на квартире хранится без всякой охраны полученное из станицы Славянской, оружие — тысяча патронов и несколько винтовок. Отряд Фурсы состоял в основном из комсомольцев, людей молодых, абсолютно неподготовленных, а то и просто бестолковых. 15 мая 1923 года Рябоконь с небольшой группой приходит на квартиру Фурсы, связывает хозяина дома Г.В. Данильченко. Приказав ему не кричать и не выходить из дому в течение двух часов, забирает все оружие. Не встретив никакого сопротивления станичных чоновцев, скрывается в плавнях.
Командир Староджерелиевского ЧОНа, позже младший милиционер Яков Моисеевич Фурса, примечателен тем, что проявил полную несостоятельность на этой должности. Каждое появление Рябоконя в станице в донесениях и сводках непременно заканчивается фразой: «Не встретив никакого сопротивления со стороны Староджерелиевского отряда ЧОНа, скрылся в плавнях». В наиболее опасных выходах в плавни на поиски повстанцев он почему-то не участвовал, оставаясь в станице. Но потом, в 1925 году, когда опасность для него миновала, он развил необычайно бурную деятельность по созданию истории борьбы с бандитизмом, обязав многих его участников написать воспоминания. Написал он и свои воспоминания о совершенных им подвигах. В основном это были аресты людей, особенно молодых, которые никакого отношения к повстанческому движению не имели, но которые, по его разумению, могли быть повстанцами. Расправа с ними была самой суровой.
Эти воспоминания — поразительный документ времени. Даже сам стиль красноречиво говорит об интеллектуальном уровне их автора и степени его развитости вообще. Оставил он для истории и автобиографию, документ тоже удивительный. Видно, понимал товарищ Фурса всю значимость и важность борьбы, в которой участвовал.
Не привести этот документ, писанный для истории, не уважить человека, рвение которого оказалось неоцененным, я теперь просто не имею права.
«Автобиография.
По наймам ходил, по кулакам с 14 до 18 лет, после чего начал учиться по каменной работе возле отца. Служил в царской армии два года с половиной, рядовой. После царской армии вступил в Красную гвардию, 1918 г., 15 мая. После Красной гвардии перешел в Красную армию при 10-й колонии 4-го полка конной разведки Таманской армии. Переходил Кубань. Перешел пески. Перейдя пески, прибыл в Астрахань. В Астрахани попал в 33-ю Кубанскую дивизию. С Астрахани двинулись на восстание в Донскую область. С Донской области — в Воронежскую губернию. С Воронежской губернии начали наступать на Кубанскую область. В то время я перешел с 33-й Кубанской дивизии в 4-ю Кубанскую конную бригаду, которая перешла в распоряжение 1-й Конной армии.
Когда забрали Кубань, то меня отпустили на 7 суток в отпуск домой. Пробыл я свой срок, возвратился в свой полк, где в скором времени двинулись на польский фронт. Нашу бригаду перевели в то время в корпус Гая. Продвинулись мы под Варшаву, где неизвестно каким образом рухнул фронт, и интернировались из Восточной Пруссией в Германию, где попался в лапы буржуазии. Трудно было переносить ужасный голод среди буржуазии, но через восемь месяцев пришлось все-таки возвратиться в Россию.
Когда возвратились в город Грозный, оттуда демобилизовали домой. Приехал я домой 15 июня. Первая должность, помимо отряда, заместитель земельного отдела и заведующий административным отделом. Где и выполнял точно и беспрекословно все распоряжения высших властей. А самое главное, вел ожесточенную борьбу с бело-зеленой бандой, не отдыхая и не проводя лишнего времени, за что имеется аттестат из штаба батальона Славянского отдела, за горячее участие по борьбе с бандой. И следующий аттестат имеется от аппарата уполномоченного ОГПУ т. Малкина за горячее участие по борьбе с бело-зеленой бандой. В белой армии не служил, а в Красной армии служил, и все задания выполнял беспрекословно. В настоящее время занимаю должность младшего милиционера при станице Староджерелиевской. Кандидат РКП(б) Староджерелиевской ячейки.
Вот вся та моя автобиография, которая имеется у меня с 1918 и по 1925 год.
К сему Фурса».
