Однажды трое наших друзей, по обыкновению, с раннего утра сидели за рукописью. Нарайян читал и переводил по английски, Авдей Макарович следил за точностью перевода и то одобрительно потряхивал головой, то вступал в прения по поводу той или другой фразы и требовал или объяснения, или поправки, Грачев торопливо писал под диктовку обоих ученых и только в редкие минуты споров позволял себе разминать усталые пальцы.

Было уже довольно поздно. Начинало темнеть. Вдруг в соседней комнате раздались торопливые шаги, послышалось что-то вроде бряцания шпор и стука оружия… Не успели наши друзья подняться из-за стола, как в залу ворвалась толпа вооруженных солдат и мгновенно заняла все возможные выходы. Одетый в охотничью блузу, перетянутую ремнем, высокий худощавый человек, с громадными рыжими баками и выражением хищной птицы на лице, быстро подбежал к Нарайяну и, ухватив его одной рукой за воротник, другой — за правую руку, оборотился с торжеством к входящему офицеру.

— Вот он, сэр! Попался! — закричал рыжий, тряся Нарайяна за воротник, — капитан Мак-Ивор! Вот пундит Нарайян Гаутама Суами, прозванный в позднейшее время Срадганою! Берите его, сэр!

Капитан Мак-Ивор не торопясь подошел к столу, окинул глазами обоих приятелей и вежливо поклонился.

— Капитан Мак-Ивор, — сказал он хриплым басом, — к вашим услугам, господа! Не трудитесь называть себя: я вас уже имею удовольствие знать. Вы русские путешественники: вы — профессор Сименс, а вы, сэр, — мистер Гречоу, извините, что прервал ваши занятия… Вы, господа, конечно, знаете, кто этот человек? — спросил он, впервые поднимая глаза на Нарайяна.

Как будто сговорясь, Авдей Макарович и Андрей Иванович, оба ответили на вопрос глубоким молчанием.

— Ах, да! Понимаю, — продолжал с вежливой улыбкой Мак-Ивор и, как будто извиняясь, наклонил голову. В это время его широкое красное лицо с длинными рыжеватыми усами сделалось положительно симпатичным. Он оборотился к толпе солдат и спросил сухо и презрительно, указывая на Нарайяна.

— Кто из вас знает этого человека?

Из толпы тотчас же выступили два субъекта, одетых в такие же охотничьи блузы и высокие сапоги, как и человек, державший Нарайяна.

— Мы знаем его, сэр, — заговорили они в один голос, — это действительно Нарайян Срадгана.

Нарайян презрительно взглянул на них и пожал плечами. Мак-Ивор заметил его жест.

— Где вы его видели? — спросил он.

— В Калькутте, во время бунта, — снова в один голос отрапортовали оба блузника, — он предводительствовал бунтовщиками.

Капитан в свою очередь пожал плечами и взглянул на Нарайяна.

— Вы, конечно, подтвердите все это присягой? — спросил он сухо, скользнув взором в сторону свидетелей.

— Все трое, сэр, — отвечал за товарищей обладатель рыжих бак.

— Итак, вы пундит Нарайян Гаутама Суами, прозванный в последнее время Срадганой? — спросил Мак-Ивор, обращаясь к Нарайяну, и прибавил сквозь зубы: — запираться бесполезно.

— Да, я Нарайян Гаутама Суами, — отвечал спокойно пундит. — Я и не думал запираться. Я сказал бы, кто я, если бы меня спросили раньше этих господ.

— В таком случае я должен вас арестовать, — сказал Мак-Ивор. — Возьмите его! — приказал он, обернувшись к солдатам.

В ту же минуту два сипая, передав ружья товарищам, скрутили несчастного пундита целой сетью веревок, так что он не мог пошевелиться. Затем Мак-Ивор сделал рукою знак и вся его команда выбралась вон из залы, окружив связанного Нарайяна. Мак-Ивор вышел последним.

Наши приятели остались за столом, пригорюнясь.

— Что теперь делать, коллега? — спросил, разводя руками, профессор.

— Надо принять какие-нибудь меры, — отвечал грустно Андрей Иванович, перебирая в голове средства помочь Нарайяну.

В это время в залу снова вошел капитан Мак-Ивор.

— Вам, может быть, неизвестно, господа, — обратился он к нашим приятелям, — что Нарайян Суами обвиняется в государственном преступлений, что он скрывался от кары закона и что его голова оценена? Но во всяком случае мне очень жаль, что эта сцена разыгралась на ваших глазах. Заверяю вас, я не мог поступить иначе. Вы, кажется, в момент ареста, читали вместе индийскую рукопись? От души жалею, что помешал вашим занятиям. К несчастью, обязанности солдата не всегда бывают приятны. Я все-таки позволяю себе надеяться, что вы не будете против того, чтобы я и мои солдаты провели ночь в этом здании.

— Помилуйте, мистер Мак-Ивор, сколько мы могли заметить, вы действуете здесь, как полный хозяин, — сказал насмешливо Авдей Макарович, — кажется, именно от вас зависит, — запереть ли нас здесь в тесной блокаде или предоставить свободу… провести ночь под открытом небом, в приятном соседстве с тиграми.

— Не говорите о блокаде, мистер Сименс, прошу вас! Конечно, вы можете думать о нас, что вам угодно, но смею вас уверить, что если бы не была ночь и если бы в этой трущобе можно было найти другое помещение, я минуты не позволял бы моим солдатам стеснять вас своим присутствием. Но обстоятельства таковы, что волей неволей приходится быть навязчивым.

Мак-Ивор проговорил эту тираду так искренно и так было видно, что ему действительно неприятно стеснять русских путешественников, что сердце Андрея Ивановича растаяло.

— Вы нас нисколько не стесняете, мистер Мак-Ивор, — сказал он. — Конечно, нам очень неприятен арест мистера Нарайяна, но вы исполнили только свою обязанность. Мы против вас ничего не имеем.

Капитан Мак-Ивор просиял.

— Мистер Сименс, надеюсь, вы того же мнения? — спросил он, обращаясь к профессору.

— Совершенно, мистер Мак-Ивор.

— В таком случае, господа, позвольте вас просить сделать мне честь отужинать вместе со мною? Ведь в этой браминской трущобе, кроме риса, коровьего масла и воды ничего не сыщешь… А у меня найдется довольно сносная ветчина, кусок жареной баранины и бутылки две-три хересу и виски.

Наши друзья переглянулись.

— От души принимаем ваше предложение, — сказал весело профессор, — но с тем условием, чтобы вы позволили нам завтра, в свой черед, угостить вас завтраком.

— С удовольствием, сэр, с большим удовольствием… Но как же так? Значит вы, господа, сумели найти здесь съестные припасы? Это делает честь вашей опытности и… и предприимчивости… Это вообще трудная статья… Ну-с, а теперь позвольте вас, господа, оставить на несколько минут. Я пойду распоряжусь насчет ужина.

И капитан Мак-Ивор торопливо вышел из залы.

Профессор быстро вскочил со стула и несколько времени, молча, бегал взад и вперед по комнате, немилосердно теребя себя за бороду. Наконец он снова подошел к Андрею Ивановичу.

— А что, коллега, — начал он конфиденциальным тоном, садясь около Грачева, — какой суммою вы можете свободно располагать?

— Около 60.000 ф. ст. в Калькуттском банке, — так же конфиденциально отвечал Андрей Иванович.,

Авдей Макарович тихонько свистнул и с видом удовольствия потер себе руки.

— Значит, вы утилизировали свои алмазы? — спросил он снова.

— Еще тогда же. Только не все. Много осталось.

— Поздравляю. В таком случае носа вешать нам незачем.

— Вы думаете?

— Конечно. Надо освободить Нарайяна.

— При помощи денег?

— Неукоснительно. Какой суммы вам не жаль?

— Да хоть все возьмите, только выручите.

Авдей Макарович обнял и расцеловал Андрея Ивановича.

— Ну, голубчик, — сказал он, окончив эту церемонию, — так я пойду орудовать.

И, почти бегом, профессор скрылся из залы.

Он тотчас же отыскал обладателя рыжих бак. Этот последний сидел за бутылкой виски в углу проходной комнаты. Товарищи его в соседней каморке дежурили около связанного Нарайяна.

— А это вы, мистер… мистер, — заговорил профессор, как будто вспоминая фамилию.

— Черпер. К вашим услугам, сэр, — произнес тот, очищая место за столом.

— А вы себе благую часть избрали, мистер Черпер.

— Да, сэр. Надо же как-нибудь коротать время. Ваше здоровье, сэр, — прибавил он, опоражнивая стакан и придвигая бутылку к профессору.