— Мистер Нарайян, — сказал Андрей Иванович, сделав несколько шагов навстречу молодому пундиту, — вы, конечно, прочитали уже письмо вашего друга, Рами-Сагиба, и знаете, что двое русских — я и мой товарищ, профессор Семенов — приехали в Индию нарочно затем, чтобы видеть вас?

— Да, мистер Гречоу, — раздался тот самый голос, который они уже слышали издалека, теперь он звучал вблизи, но тот самый, — я прочитал это письмо и если не приветствовал вас как должно, то только потому, что старался вспомнить, где я вас раньше видел?

— Вероятно, там же, где и мы видели вас, мистер Нарайян, — вмешался Авдей Макарович.

— В Англии?

— Нет, на террасе Нариндры, в храме богини Нарвати, на Цейлоне.

— Так это правда, что пишет Рами?

— Совершенная правда.

— Пусть будет так. Позвольте же вас приветствовать, джентльмены, в моей отшельнической келье и повторить вам те слова, которые, как пишет Рами, я уже сказал вам на террасе храма Парвати: "друзья мистера Грешама — мои друзья". Мне не чужд европейский обычай, потому что я несколько лет прожил в Англии: поэтому я с удовольствием пожму вашу руку, мистер Гречоу, и вашу также, D-r Obadia Simens.

— Мы были уверены, что вы радушно примете нас, мистер Нарайян, — сказал Андрей Иванович. — Но как трудно было до вас добраться!

— Что делать, сагиб? Я нахожусь в таких обстоятельствах, что мне приходится прятаться, как затравленному зверю в лесной чаще. Друзья ходатайствуют за меня в Англии, но здесь голова моя оценена… Но позвольте, джентльмены! Вы только что сделали длинный и трудный путь ради моей недостойной особы, вы конечно устали и голодны… Отец мой, — обратился он к Мартану, но великий брамин не дал ему договорить.

— Все готово, мой сын, — сказал он, улыбаясь, — я уже распорядился, чтобы все было исполнено, что предписывают священные законы гостеприимства. Но я полагал, что наши гости не будут в состоянии спокойно утолить голод и отдохнуть, пока не разрешат своих сомнений…

— И вы были совершенно правы, мистер Мартан, — сказал весело Андрей Иванович: — после вашего предложения начинать наши поиски сызнова мы, вероятно, не особенно приятно провели бы сегодняшнюю ночь.

— Да, да, — засмеялся Мартан, добродушно кивая головой, — я это знал… я это знал, сагиб… Но теперь милосердные боги без сомнения пошлют вам хороший аппетит и затем приятную ночь. Прошу вас пожаловать за мной: я провожу вас туда, где вам приготовили ужин и постели. Нарайян пойдет вместе с нами.

Между тем солнце закатилось. Розовые тоны неба быстро потемнели и келья Нарайяна погрузилась в совершенную темноту. Почти ощупью отыскав дверь, Мартан снова вывел своих гостей в коридор и затем в совершенном мраке повел их по бесчисленным, перепутывающимся переходам. Держась за платье своего путеводителя, шли наши герои, едва не тычась носами от усталости и с трудом удерживая зевоту.

— Ау, батенька, — посмеивался профессор, подслушав порой слишком глубокий вздох Андрея Ивановича, — наши за Волгой спят.

— Должно быть, спят, Авдей Макарович, — отвечал Грачев, — потому что мне ужасно хочется спать.

— Как это вы, мистер Мартан, не запутаетесь в этих темных коридорах? — спросил любопытный профессор.

— Еще бы заплутаться мистеру Мартану, когда он живет в храме Кришны шестьдесят с лишним лет, — отозвался шедший сзади Нарайян.

— Не с шестьдесят с лишним, — поправил Мартан, — а целых семьдесят: меня принесли сюда двухлетним ребенком и с тех пор я почти не выходил из храма, кроме непродолжительных поездок в Магабанпур, по делам храма.

— Вы были сиротой, мистер Мартан?

— Да… почти. Отец мой служил брамином при этом же храме, а мать жила в соседней деревне. Она умерла, когда мне не было еще полных двадцати месяцев от роду. Оставшись вдовцом, отец посвятил меня Кришне, а сам ушел в лес и сделался отшельником.

— И вы с тех пор его не видали?

— Нет, он в течение тридцати с лишним лет каждый год приходил сюда на один день, чтобы повидать меня. Он расспрашивал, что я делал в течение года, чему научился, как вел себя, потом, преподав мне несколько наставлений и советов, он снова уходил в лес и я не видал его в продолжение целого года. Я видел его, когда в последний раз, сорок с лишним лет тому назад, он приходил проститься со мной, перед путешествием на реку Ганг, которое делает всякий благочестивый индус, желающий вверить свои останки волнам священной реки… Ну, вот мы и дошли, сагибы. Прошу пожаловать!

Они вошли в ту же комнату, в которой Мартан потчевал их досторханом, но теперь эта комната совершенно изменила свой вид. Авдей Макарович, опасавшийся, что под фразой "все, что предписывают законы" Мартан подразумевает варенье и сласти, взглянул на стол и успокоился. Комната была освещена четырьмя светильниками, поставленными в углах на круглых мраморных подставках, имевших вид зубчатых башен с плоскими кровлями. Кроме того, на столе, покрытом белоснежной скатертью, стояло тоже четыре серебряных канделябра с толстыми восковыми свечами. Стол был накрыт на четыре прибора и вполне по европейски. Середину стола занимала весьма внушительная группа разнообразных бутылок, содержимое которых дало повод Авдею Макаровичу насмешливо прищуриться в сторону великого брамина. По обе стороны двери неподвижно стояли две группы темных санталов с салфетками, тарелками, блюдами, чашами и другими подобного рода предметами в руках.

Заметил ли Мартан насмешливый взгляд Авдея Макаровича или сам нашел нужным оправдать далеко не отшельнический характер ужина, но только, подойдя к столу, он сказал своим гостям:

— Я уже предвидел, что сагиб Сименс в этом изобилии вин найдет повод пошутить над нами и, быть может, даже осудить нас. Но я уверен, что при ближайшем знакомстве он убедится, что все эти предметы европейской роскоши мы имеем не для себя, а для приема тех инглизи-сагибов, от которых в настоящее время почти зависит наше существование. Дело в том, сагиб, что раз или два в год наш храм посещает и иногда гостит в нем недели по две наш светлейший и высочайший магараджа Синга-Раджа, в сопровождении полковника Блекпуля, без совета которого он не может сделать ни одного шага. Светлейший магараджа, к несчастью, так любит европейские обычаи, что даже не щадит своего здоровья… Весьма часто из-за стола его приходится уносить на руках и укладывать в постель, как малого ребенка. Чтобы не навлечь на себя гнева светлейшего магараджи и его гостей, мы принуждены держать у себя не только вина, но и карты и еще много других вещей, на которые так падок ко вреду своего здоровья всякий инглизи-сагиб… Теперь, сагибы, ворчун-старик кончил свое ворчание и надеется, что вы простите ему эту старческую слабость…

— Помилуйте, мистер Мартан, — начал было Авдей Макарович, но великий брамин не дал ему окончить.

— Я был в этом уверен. Я уже заметил, что сагибы не походят на инглизи-сагибов. Не угодно ли сагибам, по нашему обычаю, перед трапезой омыть себе руки?

— Конечно, конечно! — согласился Авдей Макарович.

— Было бы не дурно и совсем с дороги умыться, — заметил Андрей Иванович.

Великий брамин сделал знак и к нашим героям подошла кучка санталов, вооруженная всеми принадлежностями омовения. Обряд этот совершался здесь довольно торжественно. Пока двое санталов держали на весу широкую плоскую медную чашу, в форме раковины, третий лил над ней на руки умывающегося воду из высокого узкогорлого кувшина с замечательно красивой чеканкой, а четвертый на вытянутых горизонтально руках держал белое пушистое полотенце, вышитые концы которого спускались почти до земли. Интереснее всего было то, что каждому из четырех сотрапезников при обряде омовения прислуживала другая группа санталов, следовательно, понадобилось всего шестнадцать человек прислуги для того, чтобы четыре сагиба умыли себе руки… Впрочем, Андрей Иванович воспользовался этим случаем, чтобы освежить себе лицо и шею и хоть немного смыть с себя дорожную пыль. Авдей Макарович последовал его примеру, хотя сомневался в душе, не нарушает ли он этим обряда или правил индийской вежливости…