Андрей Иванович весело расхохотался, представляя себе эту забавную картину. Затем он взял рубашку, привязал ее мешком у себя за плечами и принялся карабкаться на дерево. Оказалось, что уроки гимнастики были не совсем забыты. Цепляясь поочередно руками и ногами, Андрей Иванович довольно скоро добрался до листьев. Здесь широкие лиственные черешки дали ему возможность дотянуться до цветоножки и, поместившись у ее основания, он довольно удобно мог наполнить золотистыми бананами свой импровизированный мешок. Зато спуск был гораздо затруднительнее, так как спускаться приходилось, так сказать, против шерсти, что требовало особенных усилий, при значительном напряжении мускулов. Дело не обошлось без нескольких царапин, но впрочем довольно благополучно. Задыхаясь от усталости и обливаясь потом, он спустился на землю с весьма значительным грузом бананов и в изнеможении растянулся на песке, тут же, под тенью банана. Легкий ветерок, приносивший прохладу с озера, скоро освежил его тело, сердце перестало усиленно биться, дыхание сделалось нормальным. Переждав еще несколько времени, Андрей Иванович с разбега бросился в воду и поплыл на середину озера.

Что это за прелестное озеро! Как оно кокетливо выглядывает в своей роскошной раме из пышной тропической растительности! Какая чистая, прозрачная вода и какая чудная свежесть разливается от нее по телу! Вот в прозрачной глубине медленно движется стая разноцветных рыбок: как-то лениво шевелят они своими лазурно-розовыми плавниками! Вдруг в стороне показалась какая-то тень и вся стая мгновенно рассыпается в разные стороны, как брызги пролитой на землю воды. Через несколько времени они снова соберутся и начнут свой медленный обход вдоль берегов озера, пока новый испуг не заставит их снова разбежаться. Вот в прибрежном мелководье, погруженные в золотистый песок на гладком узорчатом дне озера лежат красивые разноцветные раковины пресноводных моллюсков и, будто греясь на солнце, то медленно раскрываются, то вдруг захлопываются, точно почуяв грозящую опасность. Над ними вьется несколько гибких змееобразных рыб и сторожат их малейшее движение, но осторожный моллюск, затворившись в свою крепкую раковину, будто смеется над своими стражами. А вот в тихом заливе, под тенью высоких тростников, ютится целый мир причудливых водорослей. Зелено-бурые, почти красные на дне озера, они становятся все ярче и зеленее, чем ближе к поверхности, — и над ними, на самую поверхность воды, всплывают темно-зеленые листья болотных растений и, как осколки радуги, сверкают на солнце белые, красные и желтые чашечки их великолепных пахучих цветов. Это уже не водяные лилии, не кувшинки наших северных озер, — это — что-то не знакомое, поражающее непривычный глаз и красотой, и оригинальностью форм. Это — близкие родственники исполинской раффлезии, растущей между корнями лиан во влажных девственных лесах Явы, но без ее отвратительного запаха, это родные братья южно-американской victoria regia, которой ярко-зеленые сверху и темно-пунцовые снизу листья имеют почти аршин в диаметре и роскошные цветы которой напоминают розу, но с той разницей, что бутоны их бывают величиной с человеческую голову. И над всеми этими растениями, начиная с пушистых метелок высоких тростников и остролистных осок и кончая плавающими на поверхности воды цветами, кружатся целые полки разнообразных насекомых, трепеща и сверкая на солнце своими радужными золотисто-зелеными или серебристо-лазурными крыльями. Звенящим облаком носятся они над цветущими берегами озера и, как осыпанная сверкающими блестками легкая вуаль, то поднимаются в лазурную высоту, почти к вершинам деревьев, то опускаются к самой поверхности воды. А с вершины деревьев за этим облаком уже следят сотни любопытных сверкающих глазок, и вот-вот яркой молнией мелькает в нем, отливая всеми цветами радуги, быстрая птичка и уносится с трепещущей добычей в клюве куда-нибудь под тень колеблющихся листьев, и будет качаться там на гибкой ветке до нового набега в беззаботно кружащееся, по-прежнему радужное облако насекомых. Вот в прибрежном мелководье, погруженные в золотистый песок, на гладком узорчатом дне озера лежат красивые разноцветные раковины пресноводных моллюсков и будто греясь на солнце, то медленно раскрываются, то вдруг захлопываются, точно почуяв грозящую опасность. Над ними вьется несколько гибких змееобразных рыб и сторожит их малейшее движение, но осторожный моллюск, затворившись в свою крепкую раковину, будто смеется над своими сторожами.

А с высоты безоблачного ярко-лазурного неба глядит ясное солнышко и как будто не наглядится на голубое зеркало озера и на его роскошную зеленую раму, в которой звенят и щебечут тысячи ее радужных обитателей, то рея над озером, то скрываясь в прозрачной тени перистых листьев. Мягко обливает оно горячими лучами затерянный в океане цветущий островок, приберегая весь свой жгучий зной для пустынь Аравии и Сахары, для гниющих джунглей Бенгала. И когда там люди и животные почти задыхаются в страшной 50 градусной жаре, здесь, в благодатном уголке земли, обвеваемом освежающим дыханием океана, как будто вечно царствует весна и температура колеблется между 26 и 27 градусами тепла.

Переплыв, не торопясь, в длину все озеро, Андрей Иванович сел на верхней ступени площадки храма, в тени, бросаемой полуразрушенной колонной, и совершенно засмотрелся на открывавшуюся перед ним картину. Жадно раскрытыми глазами глядел он на прелестный, как будто улыбающийся ландшафт, безотчетно ловя ухом бесконечно разнообразные звуки кипевшей вокруг него жизни. Грудь его высоко поднималась, легкие широко и свободно вдыхали ароматический воздух, пропитанный прохладной свежестью озера. Ему казалось, что он всем существом своим чувствовал, как учащенно бился могучий пульс этой жизни и как с ним сливалось биение его собственного пульса. Сколько времени продолжалось это восторженное созерцание, он не знал. Он забыл совсем о времени. Чувство голода заставило его вспомнить о том, что он сегодня еще не завтракал. Он взглянул на небо: солнце стояло уже высоко, тень колонны отодвинулась почти к самому пьедесталу и он давно уже сидел на солнце, совершенно не замечая этого и погруженный в свое созерцание.

Андрей Иванович встал и, высоко подняв над головой сложенные ладонями руки, снова бросился в озеро. Широкими взмахами, поднимая тысячи сверкавших на солнце радужных брызг и оставляя за собой расширенный след на взволнованной поверхности озера, поплыл он к своей палатке, едва видневшейся вдали за широкими листьями банана, сквозь спутанную зелень прибрежных тростников. Одевшись наскоро, он с чувством приятной свежести во всем теле, слегка вздрагивая от продолжительного купанья, позавтракал горячим кофе с сухими сливками и в первый раз в жизни попробовал печеные бананы с маслом, которые ему заменили на этот раз любимые им сдобные булки к кофе. Для первого раза он нашел их настолько сносными, что не счел нужным пожалеть об отсутствии булочной на острове.

Часы показывали около 11, когда Андрей Иванович кончил, не торопясь, свой завтрак. Залив огонь и прибрав посуду, он взял ружье, положил в карман несколько патронов, повесил через плечо бинокль и отправился осматривать остров, предположив кстати — промыслить что-нибудь к обеду, так как питаться соленой свининой и консервами ему уже порядочно надоело.

Обходя кругом озера, в зеленой чаще густо разросшихся кустарников, осыпанных ярко-желтыми мотыльковыми цветами, с зеленой стручкообразной завязью, местами выставлявшейся из середины осыпающихся цветков, Андрей Иванович вдруг натолкнулся на небольшой ручеек, вытекавший из озера и до того скрытый ветвями перепутавшихся растений, что о его существовании трудно было догадаться, даже стоя в двух-трех шагах от него. Куда бы мог изливаться этот ручей? Во всяком случае — не в море. Когда Грачев на своем Гиппогрифе осматривал берега острова, он нигде не видел ничего похожего на устье речки или ручья, даже не заметил, чтоб где-нибудь хоть только струйка воды падала с прибрежных скал в море.