Утром следующего дня Кольцов увидел себя в «Баррикаде» на фотографиях с вчерашнего собрания. Это была уже не первая его фотография в этой газете. Похоже, что журналисты обратили на него внимание…
Пресса и телевидение сообщают: Команданте Уиллок заявил, что «эту революцию мы делали не для буржуазии, а для рабочих и крестьян». В то же время Томас Борхе в своём интервью сказал: «мы не боимся правых партий». Радиостанция Эдена Пасторы «15 сентября» передала его заявление о том, что «служащие могут работать спокойно, военнослужащие и полицейские могут переходить на нашу сторону, но «марксистов» и «интернационалистов» мы требуем немедленно покинуть страну, иначе мы их раздавим». «Правда» и другие советские газеты почти ежедневно печатают репортажи о военных сражениях в Никарагуа. Местная пресса, после долго молчания, наконец, сообщила, что за последние десять дней «выведены из строя» 247 «контрас» и погибло 37 «милисианос». В Манагуа вновь хоронили 6‑ть погибших ребят–студентов. Никарагуа «проездом» посетили министры иностранных дел Колумбии, Панамы, Венесуэлы, Мексики. Из Португалии вернулся Баярдо Арсе, где он присутствовал на заседании «Социнтерна». В Гондурасе в отставку подал яростный противник Никарагуа министр обороны генерал Гарсия. В Гватемале генерал Монт заявил, что конфликт между Гондурасом и Никарагуа — следствие конфликта между США и СССР. «Баррикада» сообщила о назначении доктора Кастильо (бывший председатель CNES) министром юстиции, а также о том, что Хуго Мехийа (бывший шеф Кольцова) находится с визитом в Гаване, где дал интервью.
Выходные дни прошли в чтении очередного американского вестерна и записи музыки. В воскресенье Кольцов присутствовал на торжественном заседании в посольстве. Домой его привёз Иван Петухов, но Векслера, приезжавшего прощаться, он уже не застал.
В понедельник Кольцов в аэропорту, куда его привёз Ренсо, проводил Векслера. Прощание прошло без эмоций. Виктор улетал срочно (?), не оставив вместо себя замены. Здесь Сергей встретил знакомого лётчика Роберта Михайловича, с которым выпили по «хайболу» и купили ему в «шопе» магнитофон «Sany». После этого он пообедал с Ренсо в «Пиццерии», они поговорили о фашизме и «неонацизме». Кольцов сделал для себя удивительное открытие, что советские представления о «фашизме» и «нацизме» — это не совсем то, как представляют, пережившие их на себе европейцы.
В университете Кольцов, наконец, решил с Абелем Гараче проблему получения «тархетес» (карточек) для «дипмагазина», которую в течение почти года не мог (или не хотел) решить Векслер. Затем он присутствовал в Департаменте на тожественных проводах кубинца Хоакина. Сергею было грустно расставаться с ним, так как он терял одного из немногих своих единомышленников. Присутствовавшая Сильвия, на обратном пути в машине, сообщила ему, что проводы Векслера обошлись CNES в 4000 кордобас (400 $), хотя, кроме Хуана и Эрвина, из никарагуанцев на этом мероприятии никого не было. Теперь он понял, чем Виктор вызвал на прощание раздражение в посольстве. Правда, он не знал причин его досрочного отъезда, но почему–то был уверен, что Виктор продлит контракт и вернётся.
Сам Кольцов на днях оформил в ГКЭС свой отпуск и отвёз в агентство Аэрофлота заявку на билеты.
Вечером заехали итальянцы Ренсо и Маргарита обсудить последнюю сенсационную новость о самоубийстве «Маршала» — Карпио.
Радио и телевидение сообщили, что 12 апреля командующий сальвадорскими партизанскими силами Карпио («Маршал») покончил с собой, узнав, что убийство его подруги команданте «Анны — Марии» осуществлено его соратниками–соперниками, которые уже арестованы. Все СМИ активно комментируют это событие.
…Следующая неделя прошла под впечатлением речи Дональда Рейгана в Конгрессе США 27 апреля. Сначала о ней узнали по газетам и из новостей. Затем, на следующий день, смотрели телевизионную ретрансляцию речи из Конгресса. Рейган обвинил Никарагуа в «коммунизме» и в угрозе для стран Центральной Америки. Он сказал: «Даниэль Ортега объявил, что марксизм–ленинизм — это учение, которому он будет следовать, а Карпио обещал, что после победы в Сальвадоре — придёт очередь всей Центральной Америки». «Образцовая страна демократии — Коста — Рика, поэтому ей надо помогать, так же как и другим странам, где ещё неблагополучно, но есть воля и понимание». «В Никарагуа воюют не сомосисты, а сандинисты против сандинистов». «В Никарагуа много советского оружия и военных и гражданских советников из Советского Союза, Кубы, Ливии и ООП». «Никарагуанская армия — самая большая в Центральной Америке — 25 тысяч человек плюс 50 тысяч милиции». «Так что долг США, моральный и исторический, помочь странам Центральной Америки (и Никарагуа) встать на путь демократии и развития».
Конгресс США дал согласие президенту на финансирование войны в Центральной Америке.
В Манагуа состоялась массовая демонстрация протеста в связи с речью Рейгана. На митинге выступили секретарь Сандинистского профсоюза Санчес, председатель Демократического Революционного Фронта, девочка по имени Броча, только что вернувшаяся из поездки в Советский Союз, и министр культуры монсеньор Эрнесто Карденаль, который сказал: «Они могут убить всех нас, могут захватить нашу землю, но никогда они не захватят наше небо!». «Гитлер был смел и мужественен потому, что не побоялся напасть на Советский Союз… и умер как мужчина! Рейган трус, потому что боится маленькой и бедной Никарагуа!». Эта речь на Кольцова, который смотрел трансляцию митинга по телевизору, произвела двойственное впечатление. И не только неожиданным комплиментом Гитлеру, но каким–то подобострастным страхом перед США.
Тема «вторжения» обсуждалась везде и всеми. В ГКЭС провели собрание, на котором было сделано предупреждение о возможных провокациях на 1 мая в связи с заявлением Эдена Пасторы, который по «Радио Сандино» (из Коста — Рики) объявил 1 мая в Никарагуа — «днём террора» для «интернационалистов»: советских, кубинцев, чилийцев и других, — если они к этому времени не покинут страну. По радио назывались имена и адреса многих «интернационалистов» в столице. Речь передавалась несколько раз в течение дня. В ответ на заявление Пасторы Томас Борхе сказал: «мы надеемся, что Пастора сдержит своё слово и появится в Никарагуа, где мы его встретим».
Между тем жизнь продолжалась. Занятия у Кольцова проходили по плану. Его отношения с Вероникой и Британией (сменившей Франсиско — Серхио) постепенно налаживались. Преподаватели Департамента устроили кубинцу Хоакину прощальный обед в ресторане. За столом зашёл разговор о латиноамериканском «народе–вулкане» (который долго терпит, а потом взрывается).
30 апреля Кольцов выступил в университете на митинге на тему: «диктатура пролетариата». Его речь была выслушана под аплодисменты, потому что попала в точку. Вечером у него дома собрались чилийцы Луис и Изабелла и итальянцы Ренсо и Марго. Пили итальянское «кьянти» и говорили о Пасторе, революции и о своих странах. Неожиданно Ренсо завёл разговор о «политическом убежище». Кольцов понял, что итальянцы, которые являлись здесь политическими иммигрантами, опасаются за свою жизнь в случае неблагоприятного развития событий. Разъехались, как всегда, поздно.
В преподавательской группе, после отъезда Векслера, произошли перемены. На собрании Рябов сообщил, что Колтун назначался на место Векслера, а его должность «старшего группы» передавалась Вартану Мирзояну, только что прибывшему армянину, лет пятидесяти пяти. Вартан был доцентом (по специальности «сопромат») одного из московских технических вузов. Он своим внешним видом, бесформенной тучной фигурой и грубым восточным лицом, походил на «вожака» из криминальных фильмов. Испанским, также как и русским, он владел весьма условно, компенсируя этот недостаток многословием и откровенной льстивостью. Но он был москвич! И это было главное.
Орлов, который явно рассчитывал сам занять место Виктора, не мог скрыть своей растерянности. Коллектив прореагировал пассивно. Разговор Кольцова с Рябовым и Павловым (парторг экономической миссии) на следующий день прояснил ситуацию. Он понял, что она для него резко изменилась после отъезда Векслера, который, хотя и в своих интересах, но всё–таки его «подстраховывал». Теперь Сергей остался без «прикрытия». Кольцов свозил Лиду опять в Леон в госпиталь, где им дали понять, что это — в «последний раз».
