Первое, что сказал Анатолий Иванович, когда они отошли от дома:
— Красиво. Но как вы здесь можете жить?
Кольцов понимал, что вопрос риторический и первый секретарь посольства приехал не затем, чтобы совершить загородную прогулку. Поэтому он сразу предложил:
— Анатолий Иванович, я — человек взрослый. На Кубе мне приходилось сотрудничать с нашими дипломатическими службами. Так что, я в курсе. Какая помощь нужна?
Крашенинников не удивился и Сергей сделал вывод, что к этому разговору он подготовился.
— Сергей Михайлович, Вы знаете, что обстановка в стране сейчас серьёзная. Никто не может предвидеть, как будут развиваться события. Но мы должны отслеживать ситуацию. Вы понимаете?
— Я понимаю и внимательно Вас слушаю, — подал реплику Сергей.
Они прогуливались по асфальтированным дорожкам городка, удаляясь от дома. Разговор перешёл в конкретное русло.
Сергей понимал, что в свете происходящих в последнее время в стране и вокруг неё событий университет представлял особый интерес. По крайней мере, для него было ясно, что обращение к нему объяснялось тем, что в посольстве обратили внимание на его активные контакты с никарагуанцами и «иностранцами».
Для поддержания разговора Кольцов рассказал, не вдаваясь в подробности, о его бойкоте в Департаменте университета. И понял, что для Крашенинникова этот момент был важен.
— Я не хочу Вас успокаивать, — сказал он. — Политическая расстановка сил сейчас в стране непростая. В руководстве Сандинистского Фронта находятся люди разных политических взглядов. В университет были направлены, главным образом, те, которые либо не особенно активно проявили себя в революции, либо пока не обнаруживают своего политического кредо. Они вполне могут влиять на настроения студенческой молодёжи. И в этом — Ваша проблема.
Завершив короткий разговор договорённостью «поддерживать связь», они вернулись в дом, где женщины угощали Виктора кофе с его любимыми пирожками. Сразу же гости уехали.
В пятницу Кольцов в отвратительном настроении не поехал вместе со всеми «за покупками». Остался дома и читал книгу Умберто Ортеги «О восстании». Было интересно то, что автор обращался к опыту «Октябрьской» революции в России и кубинской революции, постоянно цитируя Ф. Энгельса. Вечером он уехал на дежурство в ГКЭС, где, просматривая «La Prensa», прочитал большую статью, посвящённую роли Советского Союза в современной истории Польши, в частности, о «секретных протоколах» Молотова — Риббентропа с их фотографиями. Для него это была потрясающая новость. В «Nuevo Diario» был опубликован ответ польского посла на эту статью. В Ливане взорвали нового президента страны. После этого израильские войска заняли Бейрут.
В Гондурасе группа городских партизан в 10 человек захватила здание Торговой палаты со 120 заложниками, среди которых несколько министров и промышленников. Партизаны выдвинула требование освобождения 64 политзаключённых (25 сальвадорцев), вывода гондурасских войск из Сальвадора и высылки из страны североамериканских военных советников и отрядов сомосовских «контрас». Правительство создало комиссию для переговоров. В течение переговоров партизаны постепенно выпускали заложников. Наконец, отпустив почти всех, они вылетели на специальном самолёте в Панаму.
…Ночью на севере в горах сверкали «зарницы», но звука канонады не доносилось. Значит — это было далеко.
В Манагуа прилетела советская молодая балетная труппа из Киева. Кольцовы в кампании соотечественников посетили её выступление в городском театре им. Рубен Дарио. Интерьер театра Сергею очень понравился и чем–то напомнил московский МХАТ. Приглашённые им Франсиско — Серхио и Норма, которые впервые в жизни видели балет, были в шоке… и ничего не поняли.
В CNES доктор Флорес неожиданно подписал все бумаги, необходимые для работы Кольцова в качестве «советника». Но Владимир Кордеро эти бумаги забрал и подписывать отказался. Похлопав по плечу Сергея, дал понять, что отпускать его из университета не намерен. Всё вновь вернулось на «круги своя». И Кольцов продолжал совмещать: утром — в CNES, после обеда — в университет, либо наоборот. Съездил с Эрвиным и Сильвией в Технический институт (техникум) с целью инспекции. Затем уже вдвоём с Эрвиным посетили Американский Католический университет (UCA), который на Сергея произвёл впечатление. Как настоящий американский университет, он располагался в старинном многоэтажном доме с флигелями на большом дворе–парке, окружённом каменной стеной. Приняли их в ректорате весьма холодно, показали необходимые документы, но от разговора уклонились. Покидая университет, Сергей купил в книжной лавке Библию, иллюстрированную картинами знаменитых художников эпохи Возрождения. В CNES забрал у Хуана Гаэтано «Архипелаг ГУЛАГ» (2‑я книга) на испанском языке.
Виктор был занят обслуживанием делегации Министерства образования Узбекистана, которая не понятно, зачем пожаловала…
В университете Кольцов ввязался в спор с чилийцем Луисом Салазаром и кубинцем Хоакином Пако о троцкизме. В Латинской Америке Троцкий воспринимался с симпатией как идеолог «мировой революции». Раздосадованный своим незнанием, Сергей сразу же купил в университетской «Librerya» небольшую книжицу Троцкого «Повседневная жизнь». Дома же он сейчас читал книжку советских корреспондентов С. Игнатьева и Г. Боровика «Конец одной диктатуры», уже переведённую на испанский язык. Генрих Боровик, действительно, посетил с кратким визитом Манагуа вскоре после победы сандинистского восстания. Но, читая эту книжку, Кольцов ещё раз, как и в своё время на Кубе, удивлялся тому, как советские журналисты–международники и «политические комментаторы» привыкли, мягко выражаясь, «выдавать желаемое за действительное». Что может понять даже маститый корреспондент за неделю пребывания в стране, в которой произошло революционное землетрясение?! Даже Эрнест Хемингуэй, Михаил Кольцов и Илья Эренбург, которые в течение многих месяцев находились в эпицентре Гражданской войны в Испании, но так и ничего не поняли в ней, потому что тогда это было невозможно! Для этого нужны были последующие годы. А тут: прилетел, увидел, написал! …И вошёл в историю.
В понедельник утром пришёл автобус CNES и Кольцовы вместе с Эрвиным, Хуаном и Сильвией отправились с инспекторской миссией в Леон. Дорога была хорошая, настроение — тоже, наверное, потому, что «своих» рядом не было. Доехали быстро. Леон находился примерно в шестидесяти километрах от Манагуа на север. Типичный латиноамериканский город в «колониальном» стиле. Сергею он напомнил Сантьяго–де–Куба. Просторные асфальтированные улицы. Старые одноэтажные и двухэтажные дома с балконами и террасами. Окна забраны деревянными жалюзи, двери некоторых домов открыты на улицу, поэтому с улицы видна обстановка дома. Жара. Нет праздно шатающихся прихожих. Вообще никарагуанцы, как и кубинцы, не «сидят по домам», а любят располагаться либо во внутреннем дворике, либо распахивают двери настежь и рассаживаются на пороге или в креслах–качалках для прямого общения со знакомыми. В городе заметны следы жестоких боёв во время восстания.
Университет, значительно более старый, чем в Манагуа, производил солидное впечатление. Он располагался в большом старинном «палаццо» XIX века, с открытой галерей, по периметру охватывавшей внутренний двор. Проходя под её сводами, Кольцов вспомнил Краковский университет. Правда, тот — значительно мощнее (и старее), но средневековый тип университета здесь был выдержан. В результате умного проекта в его стенах всегда сохранялась прохлада. Департамент социальных наук располагался в одном из просторных помещений дворца. Здесь их приветливо встретил директор по имени Гонсалес, по возрасту и по крупной фигуре похожий на Хуана Гаэтано, с которым он, как оказалось, вместе учился в Москве в 60‑е годы. На его столе в кабинете стояла фотография, на которой он был снят на Красной площади вместе с Омаром Турсисом (известным гватемальским революционером, погибшем позднее).
Оставив коллег заниматься «делами», Кольцовы отправились навестить Чеслава с женой, которые жили рядом с университетом. Таня — интеллигентная, симпатичная женщина лет тридцати, — работает в Институте иностранных языков им. Мориса Тореза, где на курсах учился Кольцов. Приняли они гостей радостно. Вскоре подошли Миша Болтнев и другие обитатели этого большого и удобного дома. Здесь группа небольшая, но дружная. Потом был совместный обед с водкой и ромом. Эрвин опять перепил, и его пришлось укладывать в автобус. Сильвия по этому поводу «взорвалась». Все устали, но возвращались домой в приподнятом настроении.
