— Тебе всего четырнадцать, — урезонивала ее Элен, — и, кроме того, ты маленького роста для своих лет.
Федерика вышла из комнаты, покинула дом и отправилась к скалам в сопровождении своего верного друга Расты, превратившегося во взрослого лабрадора с огромными когтями и большим черным пятном на носу, которым он неустанно обнюхивал всех встречных.
Элен устало вздохнула и решила, что единственным пажом будет Хэл — в свои двенадцать лет он уже не выражал по этому поводу особого энтузиазма, но согласился, поскольку в его голове существовал секретный механизм, делавший невозможным для него отказ матери в чем бы то ни было.
После краткого визита Рамона Элен приняла окончательное решение выйти замуж за Артура. Для оформления развода понадобилось восемнадцать месяцев. Увидев вещественное доказательство расторжения ее брака с Рамоном, Элен не смогла удержать обильных слез. Она держала в руке этот листок бумаги и думала о том, действительно ли брачный союз с Артуром это то, чего она, в конце концов, хочет. Но потом она заставила себя вспомнить, каким несчастливым оказалось замужество за Рамоном и то, как добр к ней Артур. Элен спрятала документ и упорно продолжала воплощать в жизнь свой план, вопреки зову сердца, молчаливо голосовавшего за Рамона.
В этот период времени она почти ежедневно проводила баталии с дочерью, которая не оставляла надежды, что отец вернется и спасет ее от ужасного Артура.
— Артур никогда не станет для меня отцом! — кричала она матери во время одного из участившихся в последнее время приступов истерии. — И я никогда не уеду из Польперро. Папа такой красивый, ну скажи, что ты нашла в этом Артуре?
Элен игнорировала ее протестующие заявления, рассчитывая, что со временем дочь привыкнет к Артуру, но этого не случилось.
Федерика вскарабкалась на скалы и завороженно посмотрела вниз, залюбовавшись яростной атакой прибоя. Ее гипнотизировали взлеты и падения холодных волн океана, который в своей ярости, казалось, отображал бурю, бушевавшую в ее груди. Раста сидел рядом с прижатыми от ветра ушами, которые слились воедино с песочной шерстью его шеи. Он прикрыл ее, чтобы согреть, и, несомненно, ощущал ее боль, выражая солидарность и симпатию на свой, собачий лад.
Федерика не могла объяснить себе причину отцовского молчания. Она молила его о помощи, а он позабыл о ней. Она ощутила, как внутри нее что-то сломалось. Мысленно она взывала о сострадании, но никто ее не услышал. Иногда ее отчаяние выливалось наружу, и она яростно сражалась с матерью, но Элен никогда не интересовалась тем, что скрывается за внешним выражением печали. Она, как, впрочем, и все остальные, даже не подозревала, насколько глубока душевная рана ее дочери. Федерика доверяла Эстер, но та была всего лишь ребенком, как и она сама, и не могла сделать большего, чем просто выслушать и выразить свое сочувствие. Ведь у нее был отец, и этим все сказано.
Федерика рада была бы открыть душу Сэму, но он редко бывал в особняке, а когда приезжал, она обнаруживала, что слова в ее голове испаряются и она не может общаться с ним иначе, как с помощью улыбок. Она понимала, что он насквозь видит фальшь этих улыбок, и слишком умен, чтобы не распознать за ними ее горестное состояние. Он часто дружески обнимал ее безо всякой явной причины или сочувственно осведомлялся о ее настроении. Эстер уверяла ее, что слышала, как Сэм говорил матери, что питает слабость к Федерике, но это только увеличивало ее застенчивость и неспособность поддерживать с ним беседу. Однако втайне она была довольна и чувствовала особую связь между ними, возникшую после той памятной прогулки в весеннем лесу. Он уже не игнорировал ее как раньше. Хотя во многом она еще была ребенком, он ее, по крайней мере, уже замечал. Федерика была настолько охвачена своей влюбленностью, что не могла больше ни на чем сосредоточиться.
Наступил день свадьбы Элен, и Федерика проснулась с тем же ощущением обреченности, которое преследовало ее на протяжении последних нескольких месяцев. Она выглянула в окно и задержала взгляд на унылом пейзаже прохладного октябрьского утра. Укутанное облаками небо проглядывало сквозь позолоченные листья и серебряные капли росы, рассыпанные повсюду, как воплощение пролитых слез. Она обвела взглядом комнату и подумала, что этот дом стал для нее родным, и сейчас, перед предстоящей разлукой, она полюбила его еще больше.
«Как хорошо повзрослеть, — подумала она, — тогда, по крайней мере, я смогу принимать собственные решения». Но пока ей было только четырнадцать, и нужно было подчиняться матери. В задумчивости она сидела за завтраком, в то время как мать металась по дому, охваченная предсвадебной лихорадкой в поисках туфель, затем косметики и, наконец, самого подвенечного платья, которое она забыла в шкафу у Полли, где было менее сыро. К собственной досаде, Федерика вдруг обнаружила, что занимается уборкой разбросанных матерью вещей, наливает ей бесконечные стаканчики вина и стоит возле нее, как невольный ассистент, принимая букеты цветов, свадебные подарки и отвечая на телефонные звонки. Полли сидела с дочерью в спальне, пока стилист занимался волосами Элен, и старалась не дать ей слишком много выпить.
Хэл лежал на кровати, играя в компьютерную игру, всем своим видом демонстрируя абсолютное равнодушие к хаосу, который царил вокруг.
Во время свадьбы матери Федерика пребывала в мрачном настроении, но не позволила себе заплакать. В тот момент, когда она подумала, что хуже всего происходящего уже ничего быть не может, в церкви появился Сэм с новой подружкой, картинно повисшей на его руке. Девушка была высокой, с длинными темными волосами и длинными ногами, уверенно вышагивавшими под очень короткой розовой юбочкой. Федерике захотелось уползти за ближайший могильный камень и умереть.
Свадебную церемонию в деревенской церкви проводил преподобный Бойбл, который специально для этого случая отдал в химчистку свои парадные одеяния и так начистил туфли, что они сияли под подолом его рясы, как парочка серебряных рыбок.
Отец на церемонии не присутствовал, поскольку Элен настояла на том, что в числе приглашенных обязательно будет Джулиан. Полли просила его не дурить.
— Ну правда, Джейк, ты ведешь себя как ребенок, — сказала она и оставила его в кухне среди армады игрушечных кораблей. — Эта глупая вражда слишком затянулась! Честно говоря, тебе следовало бы забыть о ней хотя бы ради свадьбы дочери.
Тоби, исполнявший роль шафера, в тревожном ожидании стоял в конце прохода рядом с Артуром, лоб которого от волнения усеяли капли пота, а пуговицы на пиджаке были расстегнуты из-за охватившего его жара. Тоби подмигнул Федерике, которая, несмотря на свое жалкое состояние, умудрилась выдавить из себя слабую ответную улыбку. Он не был до конца уверен, что не согласен с мнением племянницы о недостатках Артура как супруга Элен. Потом он взглянул на гостей, приглашенных Артуром, и подумал, что если бы был косоглазым, то вместо них увидел бы сплошное серое пятно. Федерика уставилась на свои ярко-красные туфли и захотела трижды пристукнуть каблуками и, вымолвив заклинание, снова оказаться в Чили.
В тот момент, когда должна была появиться невеста, перешептывания присутствующих прекратились и воцарилась выжидательная тишина. Преподобный Бойбл важно поднялся на неф, и металлический перестук его каблуков заглушил последние обрывки шепота. Все повернулись лицом к двери, но, когда она распахнулась, вместо невесты появились Молли и Эстер, которые стремительно промчались по проходу, зажав рты руками, чтобы сдержать душивший их смех.
— Вот дряни, — прошипел Сэм своей подружке. — Они снова добрались до моих запасов. Черт бы их побрал. — Действительно, Молли пронюхала, где брат хранит свою «травку», и знала, как набить косячок. Ингрид поймала взгляд Сэма и укоризненно склонила голову набок, но он только пожал плечами, снимая с себя всякую ответственность. Эстер помахала Федерике, мрачно посмотревшей на них, но ей было слишком весело, чтобы заметить упадническое настроение подруги.
