Трудно было переступить порог класса, сознавая, что не привез кубка. Даже значка не привез — за четвертое место не давали и значка. И вовсе уж неприятно было услышать насмешливый голос Юлька:

— Ай-ай-ай, а мы тут приготовили торжественные речи для встречи олимпийца!

Это Юлько-то готовил речь?! Может, скажет еще, что он переживает неудачу Славка? Ну-ну.

— А ты репетируй эту речь каждый вечер, может, на другой случай пригодится!

— Тихо, Юпитер сердится!

Шпагу, подаренную Андрием Степановичем, Славко спрятал и решил не брать в руки до тех пор, пока не почувствует, что имеет на это право.

Он дал себе слово — через год войти в сборную республики, поклялся в этом самому себе и решил не нарушать клятву, чего бы это ему ми стоило!

— Только смотри не забывай учиться, — сказала мама. — Ты всегда бросаешься из одной крайности в другую, не можешь ровно жить.

— Я же не паровоз, чтобы ровно, как по рельсам. Я человек, — глубокомысленно заметил Славко.

— Да ты становишься философом! — пошутила мама.

Сын не ответил, он о чем-то думал, сосредоточенно сдвинув брови.

— О чем ты думаешь, сынок?

— Так, мама, ни о чем, — сказал он.

И мама с грустью вдруг призналась себе, что теперь она знает о Славке намного меньше, чем когда он еще не умел говорить. Тогда было значительно проще. А теперь вот: «Ни о чем, мама!»

— Знаешь, мама, я теперь еще и легкой атлетикой займусь. Надо — для общего развития.

— А не лучше ли для общего развития взяться за уроки? — вдруг возмутилась мама. — Вот я скажу Андрию Степановичу, что спорт на тебя дурно влияет.

— Ой, мамочка, не говори! — засмеялся Славко, обхватил маму за плечи и закружился с нею по комнате.

— Ну, ну, ты мне испортишь прическу! — сказала мама, а сама подумала, что Славко мигом находит способ спастись от ее справедливого гнева.

Да, от маминого гнева нетрудно было спастись. А вот от собственной раненой гордости и от насмешек — пусть и не злых — нет спасения. Разве объяснишь, в чем дело? Спорт — это спорт. Проиграл — значит, проиграл. И нет тебе никакого оправдания. Люди, бывает, с переломом руки участвуют в соревнованиях. Однажды девочка-фигуристка танцевала на льду — рука в гипсе, а вышла на второе место. Тут-то и есть, должно быть, мера предельной нагрузки.

И Славко рисовал на уроке никем не открытые материки, обдумывая, как бы увеличить нагрузку. Однако сами собой такие способы не придумывались. Их, наверное, надо открывать, как материки. Как Северный полюс. Как истину о том, что Земля вращается вокруг Солнца. Когда-то за такие открытия платили жизнью. А чем надо заплатить, чтобы узнать предел своих сил и возможностей? Ведь от этого зависят и открытия.

«Становишься философом», — повторила бы мама.

Славко рисовал материки, а рядом сидел Юлько Ващук. Сидел за одной партой, переписывал с доски одну и ту же задачу. Теперь Славко не стал бы списывать у него ответ. И если бы у задачи было два решения, Славко выбрал бы не то, каким воспользовался Юлько. Но вот признаться Юльку, что не принимает его таким, каков он есть, почему-то не мог.

Может быть, потому, что когда-то сам очень хотел сесть за одну парту с Юльком Ващуком, лучшим учеником в классе, который так решал задачи, как ты лазал по деревьям? Который прочитал столько книг, сколько ты забил мячей в старый забор, служивший футбольными воротами? Ты так хотел сидеть с Юльком, что — стыдно вспомнить, кисляй, да и только! — заплакал, когда учительница сказала, что вам сидеть вместе никак нельзя: Юлько высокий, а ты был тогда Покатигорошком, Славко Беркута.

Боишься, Юлько не поймет? Не сумеешь объяснить ему?

Вчера он был тебе другом, Славко Беркута! Как же это будет выглядеть, если сегодня ты вдруг скажешь, что Юлько Ващук чем-то не нравится тебе? И не сможешь как следует объяснить, чем именно не нравится.

Разве то, что Юлько смеется, пиная ногой сороку с перебитым крылом, может стать причиной твоей антипатии к нему?

Разберись в своих симпатиях, Беркута. Хотя в правилах для учеников и не сказано, что надо любить всех одноклассников, однако попробуй понять себя и своего друга. Может быть, разобраться в симпатиях — тоже значит найти меру предельной нагрузки?

Интересно, а какую предельную нагрузку ты способен выдержать, Юлько Ващук?

— Слушай, Юлько, какую предельную нагрузку ты можешь выдержать?

— Что?

— Я спрашиваю, какая у тебя предельная нагрузка?

— Я не машина. И вообще, у меня нет охоты вступать с тобой в дискуссии на уроке.

— Дискуссии! Ну почему не сказать просто — споры?

— Снова ты придираешься к словам. Скажи честно, чего ты от меня хочешь? Может, ты…

— Беркута, Ващук! Я к вам обращаюсь или нет? В третий раз прошу прекратить разговоры, а вы будто и не слышите.

Славко насупился. Юлько сказал:

— Простите, мы и в самом деле не слышали.

Сперва я решил, что мне померещилось. Сбросил маску, снова оглянулся на входную дверь — нет, на пороге зала и в самом деле стояли Юлько и Лили. Давненько Юлько не приходил на мои тренировки, я и не припомню, когда это было в последний раз.

Я подошел:

— Посмотреть?

— Да, — сказал Юлько. — Ты же еще не собираешься домой?

— Нет, только недавно начали. Садитесь вон там, — показал я на скамью, где любил сидеть сам, когда смотрел, как работают другие. Раньше и Юлько не раз сидел там. Интересно, что это он решил прийти?

Они сели. Я вернулся на дорожку. И вдруг почувствовал, что ужасно волнуюсь. Даже костюм как будто стал тесен и мешал двигаться. Впервые я подумал: хорошо ли я выгляжу? Не кажется ли дикой и смешной фигура человека в таком необычном наряде?

Почему они пришли? Просто так или нет? Красная лампочка мигнула — укол! Я и не заметил, как это произошло. Видно, работать можно и механически. Как читать стихи наизусть, не думая, что означают отдельные слова. Лучше не смотреть в ту сторону, где они сидят, потому что можно прозевать опасность — в фехтовании все происходит молниеносно.

Когда закончили бой, я опять подошел к ним. Маску я уже не снимал — лоб мокрый, не хотелось, чтобы Юлько видел, как я устал.

— Лили привела меня, — сказал Юлько, словно отгадав мои мысли. — Не злопамятна, забыла, что ты не пришел на премьеру.

Хорошо, что на мне маска, под ней ничего не видно.

— Я не мог. У меня была прикидка перед соревнованием.

— А я думал, спортсмены не ходят в театр.

Я повторял, как дурачок:

— Честное слово, не мог, это было очень ответственное соревнование. И тогда как раз решалось, кто поедет.

— Мог бы и не ехать, — сказал Юлько. — Все равно кубок не привез.

— Не твоя забота! — отрезал я. — Привез или не привез — тебе-то не все равно?

— Не надо, мальчики, — попросила Лили. Она смотрела на нас чуть ли не с испугом. — Юлько, не надо, мы же пришли посмотреть.

Если бы кто-нибудь догадался меня позвать, все было бы иначе. Ничего бы, может, и не случилось. Но никто меня не позвал, и я сам сказал:

— Ну ладно, надо работать.

— Работать? — Теперь уже Юлько придрался к моему слову, как я обычно придираюсь к его словам. — Никогда бы не подумал, что размахивать вязальными спицами называется работой!

— Что с тобой, Юлько? — спросила Лили.

— Представь себе — называется!

— По-моему, работа — это когда думают головой, а тут голова ни при чем. Достаточно пары длинных ног.

— Ты уверен в этом? Хотел бы я посмотреть, достанет ли тебе твоих длинных ног.

— Попробуем! Я тебе докажу, что ты зря пропадаешь тут целыми вечерами. За один вечер я…

— Лови шпагу!

— Ребята! Ну что вы, ребята! Не надо! — просила Лили.

— Ничего, вот увидишь — я буду выглядеть не хуже его, — сказал Юлько, снимая пальто.

— Бери маску. Гляди — вот выпад. Стань так… Дальше, дальше левую ногу, ну…

— К чему все эти объяснения? Я не раз видел и слышал, как тебя здесь учили. Довольно и этого.