Глава десятая. Солдатские будни Легко солдаты служат, когда сердечно дружат — читают письма вслух от матерей из дома, из школы, из райкома, от девушек-подруг, сойдясь под вечер в круг. Легко солдаты служат, когда в свободный час с хорошей книгой дружат, хорошему учась, над каждою страницей о действующих лицах толкуют горячась. Бывает, что о долге, о славе спор зайдет. И вдруг стихи о Волге прочтет стрелковый взвод. И образ сталинградца все озарит огнем. И будет взвод стараться себя увидеть в нем! …Не сходит солнце с неба как днем, лучи разят, да комары свирепо, что «мессеры», звенят. Но у арыка тесно: лежит, сидит народ, никто не встанет с места, в палатку не уйдет. Полроты у арыка — сейчас не стирка там: свела пехоту книга к развесистым кустам. Жить легче с умной книгой. — Читай, земляк, читай! В ней правда о великой войне за милый край! И слушают солдаты, и мнится молодым за горным перекатом чужой фугасный дым. — Как быть? — Как в книге честной! — Как жить? — Как Кошевой! — А если смерть? — Так с песней! — А рана? — Снова в строй! О книга! Друг заветный! Ты в вещмешке бойца прошла весь путь победный до самого конца. Твоя большая правда вела нас за собой. Читатель твой и автор ходили вместе в бой. …Я видел в Туркестане, как в предвечерье полк над книжными листами задумчиво умолк. Чуть губы шевелились, — казалось, в страшный зной в пустыне наклонились солдаты над Десной, над Волгой, над Онегой… У каждого стрелка любимая есть книга, родимая река! …А я такую в жизни еще не сочинил, чтоб воин Коммунизма в ней жажду утолил! У старшины в каптерке, в палатке на пригорке, картинки на стене из фронтового быта, чтоб не было забыто, что было на войне. У старшины в каптерке, где сладок дух махорки и запах гуталина от сказочных сапог, в которых из Берлина пришел в пустыню полк, где обмундированье лежит на стеллаже, где есть всему названье, все людям по душе, — соленую от пота боец одежку снял: — Нарядным быть охота! И сразу для героя нашлись у старшины отличного покроя зеленые штаны, мундир по лучшей моде, знак гвардии на нем. — Устал, герой, в походе? — Под старость отдохнем, — ответил Зыков басом. В палатке старшины курянин подпоясан и с каждой стороны придирчиво осмотрен, ревниво обсужден, как на осеннем смотре, где скоро будет он. …Веселый и опрятный, спешит в райцентр солдат. На нем мундир парадный и пуговки горят, на нем ремень, уставом положенный бойцу. И все на парне бравом и кстати и к лицу!.. Стучат подковки звонко — сапожник был мастак! Заслушалась девчонка, пошла, замедлив шаг. А мальчики — те следом бегут вперегонки: — Гляди, Витюк, на этом со звоном сапоги! И даже два майора довольны были им, когда он вдоль забора ударил строевым. До парка недалече — умерил Зыков пыл, расправил шире плечи, пилотку набок сбил. И, отойдя в сторонку, к тесовому крыльцу, достал солдат суконку, смахнул с кирзы пыльцу — и в самом лучшем виде пред публикой предстал. Эх, если б это видел товарищ генерал! Сказал бы: «Что я вижу! Не узнаю орла! Ну, подойди-ка ближе. Как служба? Как дела? Боишься, Зыков, марша?» И Зыков бы сказал: «Почетна служба наша, товарищ генерал! Хотя и трудновата, да знаем, что нужна!» …Но тут мечты солдата нарушил старшина. На старшине медали за подвиг боевой и прочие детали эпохи фронтовой. Он в том же направленье из лагеря спешил. Он Зыкова волненье по-братски ощутил. — Вдвоем повеселее! — окликнул старшина. …Вечерние аллеи. Темнеет. Тишина. Прошли солдаты парком солидно три кружка. Один заметил: — Жарко! Другой: — Хлебнем пивка. …Багряного заката в полнеба полоса. В запасе у солдата еще есть полчаса. Прошли друзья к витрине, где «Красная звезда», бывает, о пустыне напишет иногда. Потом пошли на почту — и Павел Головко рассказывал про дочку, вздыхая глубоко: — Курносая солдатка! Ей там не до отца: все ходит в марш по кладкам от тына до крыльца… На почте описали друзей, жару, песок. Всем родичам послали привет на двадцать строк. И передали милым поклон от трех взводов. Жаль, кончились чернила и не хватило слов! …Легко солдаты служат, когда сердечно дружат — читают письма вслух у старшины в каптерке, в палатке на пригорке, сойдясь под вечер в круг; у старшины в каптерке, где сладок дух махорки, картинки на стене из фронтового быта, чтоб не было забыто, что было на войне. А на войне, бывало, идешь, идешь, идешь. Ни хаты, ни привала — болото, ветер, дождь… Но приказали — значит и день и ночь иди! И щей не жди горячих — бой жаркий впереди! А на войне дружили (всегда бы так дружить!) и дружбой дорожили (нельзя без дружбы жить!). И Головко, парторга, прикрыл в бою дружок. Под сердцем гимнастерку дружку свинец прожег… А на войне победа не сразу к нам пришла — четыре знойных лета большая битва шла. Бесстрашно и сурово дрались фронтовики. …Так будет, если снова пойдут на нас враги! Остужен жаркий воздух в кленках, в карагачах. И полог в крупных звездах у сопок на плечах. О старшине заходит беседа у солдат: — Он прослужил в пехоте все десять лет подряд. — Душевный он. — Бывалый! — Толковый человек. — Толковый? Это мало! Он, знаешь, лучше всех… — Он был под Сталинградом в тот самый важный год! — С таким я, если надо, готов в любой поход пойти без остановки! — Надежный он у нас… …Час самоподготовки — учебы строгий час. |
