Едем по городу. Я узнаю дома и улицы, где был в дни боев и первые часы освобождения. Все уже убрано, но народу еще мало. Трамваи ходят. А за каналом коробки сожженных домов. Тишина и безлюдье.

Прилетел из Москвы один правдист. Там отменили светомаскировку. Боже мой, как прозрел город, как он взволнованно сияет.

Опять вспоминаю Будапешт. Зольман Вейнбергер приехал из Москвы. Он был эмигрантом. Здесь нашел мать и сестру. Он пришел, как из другого мира. Его сын ранен под Варшавой, он друг и ровесник Леонида Баскина, майора, командира полка, у нас с ним есть общая знакомая по Москве — стройная девушка Нина. Мир тесен, но в этой тесноте уют и теплота…

Утро в Вене. Очереди у магазинов. Туман. Едем мимо военного министерства через канал, по мосту через Дунай во Флорисдорф. Здесь уже недалеко протянута проволока и надпись: «Стоп! Линия фронта». Пушкари спят у орудий, пехоту муштруют на плацу. Немцы на горе. Но если их не тревожат, они молчат.

В комендатуре регистрируют немцев. Молодая женщина из Кесселя. В 1943 году вышла замуж за австрийца, обер-ефрейтора, и приехала сюда. Она плачет. На руках у нее ребенок.

Есть извещение, что умер Гитлер. Это никого не устраивает. Его каждый хотел бы повесить.

От Братиславы. Резкий ветер и дождь. На дороге матрос. Просит подвезти. Он едет к сестре-связистке в Модру. Сам с 1939 года во флоте, с Дальнего Востока. Букет девиц. Он говорит:

— Сержант Рассказов…

— А! Знаем! Аня вас так ждала. Сейчас позовем. Боже мой! (Кричат все.)

Конечно, это не сестра, а невеста. Стеснялся. Парень славный. Уволен на сутки. Входит она, смотрит и не узнает. Все-таки шесть лет прошло. Ей было тогда 13–14 лет. Он говорит: «Аня, Аня!» Бросается к нему, Смущена. Прячется в шкаф. Я говорю девушкам, сидящим за столами и аппаратами:

— Ну, теперь уйдем и оставим их одних.

Мы уезжаем. Дождь. Я простужен. Продрог. И только их встреча меня согревает.

Мост в Братиславе. Его построили за 7 дней. Каждый день гибло не менее 7 человек. Кто срывался, того уносил Дунай. А в один день сорвалась площадка, и утонуло 30 человек. Ноги были холодные, работали в шинелях и выплыть не могли. А сейчас по мосту гуляют толстые словачки и пижоны в светлых плащах.

Венский зоопарк. Голодные звери. Медведи, львы, волки. Ходят наши солдаты.

…Венский зоопарк взят под охрану воинской частью. Солдаты кормят зверей.

Шиллинги выпускали для Австрии американцы. Но мы испортили им финансовый план и сами пришли в Вену.

Под Корнейбургом в лесу. Леса весенние. Немцы в 300 метрах. Стрельбы уже нет. Хотят сдаваться, но боятся. Весь день мечутся с белым флагом. В окопах наших никого. Все ходят в полный рост. Поют.

Все солдаты в новеньких гимнастерках. Готовятся к миру.

Под Корнейбургом. В полку нашли три русские книги. Одна «Письма из Берлина», издание С.-Петербург, 1904 год. Мы узнали, что где-то рядом есть дом с русской библиотекой. Помчались туда.

— Я там Салтыкова-Щедрина нашел, — сказал один шофер и указал дорогу.

Нашли дом. Здесь жил какой-то немецкий ученый, знаток русской истории и литературы. На полках Блок, Брюсов, Мережковский, подшивки газет за 1936 год, эмигрантских, Горький и Чехов на немецком, Гоголь на немецком. Все перерыто. Каждый день здесь бывают солдаты, и кто-нибудь уносит книгу, одну, любимую. Этот дом в зарослях сирени и травы как-то становится родным каждому. Это поражает и трогает — русские книги под Веной. Здесь я нашел Клюева, Луначарского, Пришвина и очень много антисоветчины на немецком языке, изданной в 20-х годах. Профессор был стар, а быть может, и помер давно. Здесь же лежат футляры от скрипок, старое белье. Во дворе горшки от рассады.

Американцев уже много в Будапеште. Они у Дуная открыли свое кафе. Говорят, что Австрия отойдет им, но пока здесь еще бои и наши коменданты.

Вот уже второй день в газетах Братиславы объявлено о капитуляции немцев. Наше радио еще молчит. Еще идут бои. А здесь уже празднуют победу.

7 мая всю ночь наши солдаты палили в небо из орудий и винтовок. У площади Гвездослава остановился обозник, открыл бочку вина и угощал всех проходящих.

Ночь на 9 мая. Я на Бартошвей. Всю ночь стрельба. Но это уже второй день. Я не очень верю. Утром узнаю — мир. Этого дня так ждали наши, а пришел совсем обычно. Правда, после холодных дней солнце светит по-летнему. Едем из Братиславы. Здесь ждут Бенеша и еще ко всему — победа. Флаги, народ. В Брно — демонстрации. Флаги и толпы на всем пути. С трудом добираемся до Елгавы. Здесь утром были немцы. По пути встречаем много немцев — колонны и группками. Нет конвоя. Они кланяются нам. Однако нам хорошо известно, что есть еще очаги сопротивления. Очень не хочется погибнуть в День Победы. А навстречу везут раненых. Сегодня до 12 часов еще наши бомбили. Дымятся обломки, повозки. Чехи искренне кричат нам «наздар», машут руками, бросают цветы, все они в праздничных нарядах. Они счастливы. Городок Елгава. Чудесный городок. Цел совсем. На площади шпалеры жителей. Приветствуют. Рады. Местные немцы бежали навстречу американцам. Ночуем в особняке. Гостеприимство великолепное. Я люблю этот народ: красивый, трудолюбивый, честный.

В Москве сейчас столпотворение. Как счастливы все. И в этот день трудно думать, что было горе, безнадежность, отступление.

Рано утром выехали на Прагу. До Праги еще 223 километра. Туман. Но день будет жаркий. Дороги забиты машинами. Едут немцы и наши. Наши 2–3 человека на огромном грузовике. Немцы, как мухи, облепили свои. Идут бесконечные колонны пленных. Немцы идут с женщинами и детьми. Много штатских и солдат, измученный вид, грязные, безразлично-утомленные. В городе Немецкий Брод площадь забита брошенными машинами. Они гружены добром. Ко мне подходят подростки в арестантских ермолках. «Мы евреи, мы пять лет работали в лагерях». Мы им даем с машины все, от сардин до костюмов. Здесь же ходят немцы-шоферы. Их берут с собой наши, которые спешат на Прагу. Здесь мы находим авто, пересаживаемся и едем дальше. Ведет чех. Вдоль дороги стоят люди. Все они празднично одеты. Лето, девушки в национальных костюмах. Бросают цветы. Кричат: «Наздар!» Угощают водой, пивом, пирогами-бухтами. Останавливаются солдаты и берут девушек с собой в Прагу. Те счастливы. Вот уже и машины из Праги. Едут чехи, они там были на экскурсии…

Пока меняем нашу машину на еще одну, а потом другую. У обочины сидят фрицы. Вот старый майор в орденах. Наш парень ходит и подбирает себе сапоги. Все очень и очень веселы. У дорог стоят жители окрестных деревень. Они приехали на велосипедах, которые грудами лежат на траве. У въездов в города полотнища: «Здравствуйте!» Немцы проходят между нами и чехами. Через их головы летят цветы и приветы. Город Чешский Брод. Снова пробка. Не проехать. Местные юноши вооружены до зубов. Они ведь не воевали, как мы, по 4 года. Вот им и интересно ходить с оружием. Один идет с русским автоматом. Кто-то уже на радостях подарил ему.

Въезжаем в Прагу. Пригород Жижков. Есть разбитые дома. В центре, на площади Вацлава, не проехать. Толпы и демонстрации. А в парке еще постреливают перепуганные гестаповцы. Радушье огромное. Все хотят пожать руку, приглашают к себе. Вот старый украинец. Он из-под Львова, флейтист. Здесь живет давно. Уже выходит газета молодежная. Шапка — «И тот, кто с нами по жизни шагает, тот никогда не пропадет».

Едем в район Бубенеч. Вот здесь жил турецкий посланник, а здесь — американский. Его нет. Есть жена, высокая блондинка, и чех-шофер. Она говорит: