* * * Железнодорожная белая кость, Любимец седых проводниц, Я сплю на краю — и коплю свою злость На стрелах упавших ресниц. Приносят ли кофе за рубль и два Со вкусом сырого ремня — И кофе способен я вылить, едва Пойму, что отравят меня. Мне снятся разорванные мышьяком Сородичи, слышится писк, И я на купейную стенку тайком Взираю: вампир, василиск… Пощады не будет. На шее чумной Белья перекрученный жгут — И вот расползается пол подо мной, И рельсы куда–то бегут… * * * Долго ли золоту одолевать Глаз моих темные зеркала? В сумерках собственная кровать Кажется мне колыбелью зла — Из колыбели, хвостата, рыжа, Крыса выглядывает во тьму И восклицает: «А где сторожа? Где сторожа, я никак не пойму?» * * * Возьмите меня, соленые псы! Я пляшу на вашей волне И преломляю свои часы С общей вечностью наравне. Возьмите, возьмите меня, ату! В дым разорен уходящий я — Залило кровью мою мечту, И не сошлись золотые края… ВИВИСЕКЦИЯ Первое дрожащее слово, на которое он обрекает бумагу, есть слово раненого ангела: Боль. Генри Миллер * * * Полубред, полусмех. На треть Сокращается мир во сне. Вдох и выдох, картинка — смерть, Натюрморт — могильная снедь. То ли локоть, то ли — калач. То ли голень, то ли кирпич… То ли выкройку чертит палач Похитрее — а ты храпишь. Словно в саване, по утрам Просыпаешься в простыне — Постарел, от виска до нутра… Сокращаешься ты во сне. * * * Ремесло мое прохладно: Лезвие и плоть. Все, что скроено неладно, Можно распороть. Все, распоротое разом, Можно крепко сшить, Если мне позволит разум Это заслужить… * * * Светлая голова, Где ты меня потеряла, Куда меня завела? Черное сердце мое, Сколько в тебе захлебнется, Сколько утонет еще! Мутней ледяного стакана, Душа моя! — Спрыснута кровью, Просвечена до таракана… * * * За мною тянется рука Полуночного шутника. А он умеет говорить: «Земляк, не будет закурить?» Как будто сорная трава, Растет рука из рукава — Бледнее стебля, тоньше льда… Не увернуться никуда. Папье–маше?.. Злорадный смех, И в голову летящий снег… С тех пор ударят по плечу — Я в ужасе кричу. * * * Гвоздику в сердце, гвозди в рот — Возводит плотник эшафот. Ему — трудиться, нам — глазеть, В петле цветочнице висеть. Его я видел без гвоздей: Он шел, как будто из гостей, Он шел по краешку доски, Роняя горлом лепестки… * * * Придите ко мне, страждущие! Придите ко мне, скорбящие! И кровушки моей жаждущие, И мяса моего молящие… Придите — в меня! Безголовые, Бесшумные, шелестящие — В мои потроха багровые, Внутренности блестящие… * * * «Что за упырь угрюмый! Вперед гляди веселей: О небесах не думай, На кладбищах лей елей…» Я спрятал клыки под маску И слушаю вот уж века Одну и ту же сказку Про белого червячка. * * * Кошки умеют плакать. Их голоса полны Жалобы или злобы, Неба либо Луны. Могильщики мне вчера Дали лопатой в лоб… Я думаю, что душа — Длинный кошачий вопль. СОН-ТРАВА
Зеленый брат! зеленый дуралей! Разорены зеленые привалы. Зеленой стужи признаки все злей, А все полны зеленые бокалы. * * * Над сигаретой сутулился И поднимал воротник. Зимней безлюдною улицей Топал домой напрямик. Выбелен лунною радугой, Видною мне одному, Шел я — и не было рядышком Даже намека на тьму. Нынче — зеленая улица, Смята пустая кровать. Незачем больше сутулиться, Некого мысленно звать. И, заходя в темноту мою, Глядя рассеянно вниз, Я говорю, а не думаю: — Леночка, Лена… кис–кис… |
