Сразу же со смертью Жданова началось физическое уничтожение «русской партии» — было таки раскручено «ленинградское дело» Кузнецова-Родионова-Попкова-Капустина-Лазутина, по которому было расстреляно Великим Кавказцем Сталиным 2000 русских патриотов-державников. В том числе и недавний любимец академик Вознесенский.

Мне пришлось после смерти Сталина общаться с некоторыми высокопоставленными чекистами, ведшими то дело. Они сходились на таком же мнении. Во всяком случае, именно так лечили свою русскую совесть. Потому что другого ничего за массово расстрелянной «русской партией» не было. Русские единственно, что хотели, — уравнения в правах, потому что собственный ЦК и своя компартия, и своя столица были во всех союзных республиках, у всех националов, которые таким образом защищали свои интересы. А защитить русских было некому и негде. Даже собраться русским и поговорить о своих национальных интересах негде было. То есть продолжалась ленинская политика делать из русского народа бесправную «дойную корову». Именно русские области (особенно Нечерноземье) оставались самыми нищими, вымирающими в сталинском советском государстве. Нет, русских Сталин, в отличие от Ленина, никогда не унижал и не оскорблял. Но русских как голодную «дойную корову» таки держал. В этом тоже была правда, о которой и хотела сказать «русская партия». Правда, которую докладывали Вождю Жданов и Вознесенский, но которую не захотел выслушать, расстреляв «ленинградцев», Великий Кавказец.

Точка в «ленинградском деле» была поставлена расстрелом Абакумова. Его обвинили в том, что он «всячески препятствовал ведению следствия, как по «ленинградскому делу», так и по «делу врачей»», «подозрительно настойчиво» (??) требовал от следователей вещественных доказательств, а не шапочного политического обвинения. Вообще с Абакумовым до сих пор многое не ясно. Одни считают его страшным палачом, работавшим в «белых перчатках» (Бобков). Но не потому ли тезис о «белых перчатках», что больше ничего конкретного пришить Абакумову оказалось невозможно? Абакумов был сыном диакона. Дома держал иконы. При нем не было заведено ни одного дела против священников. Все его бывшие сослуживцы (а я уже говорил, что еще застал многих из них) отмечали, что он был демократичен, доступен, мог совершенно неожиданно заглянуть к рядовому сотруднику, посмотреть, как тот ведет дело, и во всех приказах красной нитью у него проходило, что сотрудникам безопасности необходимо строго соблюдать законность, а не бездумно наклеивать ярлыки «врагов народа». И ведь это Абакумов «саботировал»(?) подсказывавшееся Берией «профилактическое» внесение в расстрельные списки поголовно почти всей ленинградской партийной организации и массовое выселение русских людей из Ленинграда, как в тридцатые годы после убийства С.М. Кирова. Это Абакумов в «деле врачей» сразу взял под сомнение работу афериста-следователя Рюмина, выбившего из обезумевшего от побоев Этингера показание, будто бы группа еврейских врачей подготовила физическое уничтожение руководителей партии и правительства. И отстранил Рюмина (обратившегося потом к Берии) от работы. Я не идеализирую добросовестность Абакумова. Он плод сталинского времени. Но даже само по себе его желание выполнять грязную работу в «белых перчатках» чего-то стоило?!

Абакумов был уничтожен по русским расстрельным спискам. А чем Сталину это отозвалось? «Свой» кавказец Берия опять взял верх. И не только взял верх, но и сумел опутать бесовской паутиной самого стареющего Вождя Всех Народов и всю страну. Я в то время как раз входил в сознательную общественную жизнь. Поэтому особенно остро запомнил ту атмосферу страха и какой-то искореженной шкалы национальных ценностей, которая нас тогда окружила. Привилегированным сословием в стране снова стали чекисты — а конкретно грузины и другие кавказцы, которые как бы олицетворили собой всесильную руку ЧК, контролировавшую страну, как охрана концлагерь. Они уверенно били по головам направо и налево. Налево — по космополитам, преимущественно евреям. Направо, по русским. Отечественная история, после Отечественной войны 1941-45 годов воссиявшая, как Памятник русского величия, снова дала свой скабрезный зигзаг.

Я к отечественной истории был с детства неравнодушен. Моя родная тетка Мария Кирилловна Прохорова, работавшая заведующей Отделом Хранения Государственной исторической библиотеки, приносила мне, вместо детективов и фантастики, которыми многие болеют в отрочестве, целыми сумками старые исторические книги. А с восьмого класса я уже пошел в кружок при Государственном Историческом Музее. В то время это единственное в Москве место, где собирались любители отечественных древностей, и я уже тогда любознательным отроком познакомился со многими ведущими университетскими профессорами, даже самим академиком Борисом Александровичем Рыбаковым. Отвечал я в школе на уроках истории уже только по вузовским университетским учебникам, неизменно превращая уроки в исторические лекции. Поэтому надо ли пояснять, что для меня слова из тогдашнего государственного гимна «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь» приобрели какое-то особенное гордое героико-мистическое значение. И как же велики были мои переживания, когда Сталин в 1948 году вдруг начал бить русских за попытку узаконить величие Руси — именно так мы в историческом кружке при Государственном историческом музее восприняли «ленинградское дело».

Мало того, что грузины, вообще кавказцы — привилегированная национальность — чекистская. Теперь они стали правящим народом. Два портрета рядом над всеми — Сталин и Берия. Во главе страны два грузина, вроде как управлять «этой страной» — особая кавказская миссия. В слухах умело инспирированных с Лубянки внушалось, что Берия — самый достойный и реальный преемник Сталину. Все особо осторожно разговаривали в присутствии кавказцев и не забывали несколько раз вставить к месту и не к месту похвалы Сталину и советской власти. Тень Берии, возникнув из тьмы, зловеще встала за Сталиным и компрометировала его перед народом.

А идеологом себе Берия взял на место Жданова «серого кардинала» Суслова.

Фигура эта при Хрущеве и затем Брежневе в идеологии станет ключевой. Поэтому я опишу ее поподробнее. Он ходил всегда в долгополом черном пальто и черной шляпе, как хасид, хотя по происхождению был саратовский мужичишка. Имел две клички — народную «Кашей» и внутриаппаратную «Калоша». Первую, потому что был тощ, как скелет. Вторую, потому что демонстративно не расставался с калошами завода «Красный богатырь» на красной подкладке и с длинной тростью-зонтиком «под Чехова». В таком виде он любил прогуливаться по Александровскому саду, где у него были «не протокольные» встречи со своими «контрпропагандистами», «помощниками по особым поручениям». Числился он академиком Академии общественных наук, но был человеком весьма серым, грубым начетчиком и талмудистом. Закончив рабфак в Москве на Пречистинке, а потом даже и Плехановский институт и Институт Красной Профессуры (учиться хотел, но чему, кроме Талмуда, могли научить в скороспелом и по-иудейски поверхностном Институте Красной Профессуры?), «Калоша» работать преподавателем однако не захотел, а отличился на чистках партии, быстро выдвинувшись в Народный комиссариат Рабоче-крестьянской инспекции и в Центральную Контрольную Комиссию ВКП(б). Причем, «чистил» хозяйство и партию он не столько от троцкистов и зиновьевцев, сколько от бедолаг, уличенных в тайном ношении креста или посещении церкви. Единственно, что мне в Суслове всегда нравилось, что он, как и Сталин, как и будущий помощник Горбачева Болдин, был страшно скромен в быту. Аскетическая натура, монашеское самоограничение. Никаких излишеств. Отказывался демонстративно от так называемых «номенклатурных привилегий». Хапуг ненавидел. Тут я ему даже наивно старался подражать. За это перед ним всегда преклонялся. Но в остальном он был именно «серым кардиналом». И уже при Великом Кавказце Суслов не последним человеком стал. Сначала Берия его, приметив на усердии в «чистках», подсказал в секретари Ростовского обкома, потом в персеки Ставропольского крайкома, а в 1947-м аж в секретари ЦК протащил. И с первого же шага, как я уже говорил, Берия пытался противопоставить его Жданову.