Я не заметил каких-либо социальных различий среди местных жителей. То же самое нельзя сказать об усопших, чей прах покоится в окружении большего или меньшего великолепия — в зависимости от их богатства. Вполне вероятно, что трудов всей долгой жизни едва достаточно для возведения одной из этих роскошных усыпальниц, чье великолепие, разумеется, следует понимать в относительном смысле — мы исказили бы представление о них, если бы попытались сравнить их с памятниками более цивилизованных народов. Тела самых бедных жителей оставляют на открытом воздухе в гробах на небольшом помосте, опирающемся на колья высотой около четырех футов. Однако все их луки, стрелы, сети и несколько кусков ткани остаются рядом с ними, и, вероятно, считается святотатством забирать эти предметы.

Этот народ, как и жители острова Сахалина, не признает, похоже, каких-либо вождей и не подчиняется чьей-либо власти. Однако мягкость их нравов и уважение к старикам, должно быть, устраняют нежелательные последствия анархии в их среде. Мы ни разу не были свидетелями даже самой незначительной ссоры.

Их взаимная любовь и нежное отношение к своим детям являли нашим глазам очень трогательное зрелище. Однако наши чувства возмущало зловоние лосося, которым были пропитаны их дома и все, что находилось рядом. Вокруг очага были разбросаны кости и пролита кровь. Жадные псы, хотя они и были довольно миролюбивые и ручные, слизывали и пожирали отходы. Нечистоплотность и зловоние этих людей отвратительны.

Вероятно, не существует другого народа, более хрупко сложенного и с чертами лица, более далекими от нашего представления о прекрасном. Их средний рост не превышает четырех футов десяти дюймов, они худы, их голос слаб и тонок, как у детей. Их скулы расположены высоко, маленькие раскосые глаза гноятся. У них крупный рот, приплюснутый нос, скошенный подбородок почти без бороды и кожа оливкового цвета, пропитанная маслом и дымом. Они отпускают волосы и подвязывают их почти так же, как мы.

Волосы женщин свободно спадают на плечи, и портрет, который я только что нарисовал, вполне согласуется и с их обликом: их было бы трудно отличить от мужчин, если бы не определенная разница в одежде и грудь, не затянутая завязками. Впрочем, они, в отличие от американских индианок, не занимаются каким-либо тяжелым трудом, который мог бы исказить изящество форм, если бы природа наделила их этим преимуществом.

Все их заботы ограничиваются шитьем одежды, засушиванием рыбы и воспитанием детей, которым они дают грудь до трех или четырех лет. С огромным удивлением я увидел, как один мальчик этого возраста, после того как он довольно метко пустил стрелу из детского лука и задал трепку собаке, бросился на грудь своей матери и принял положение полугодовалого ребенка, спящего на руках.

Этот пол, похоже, пользуется большим уважением среди них. Они не заключили с нами ни одной сделки, не посоветовавшись предварительно со своими женщинами. Серебряные серьги и медные украшения, составляющие часть одеяния, мы видели только на их женах и дочерях.

Мужчины и мальчики носят камзолы из нанки либо собачьей или рыбьей кожи, сшитые наподобие плаща извозчика. Если камзолы опускаются ниже колена, то они не надевают кальсон. В противном случае они носят кальсоны китайского фасона, едва прикрывающие икры.

У всех есть сапоги из тюленьей шкуры, однако они хранят их для зимы. В любое время года и в любом возрасте, даже у материнской груди, они носят кожаный пояс, на котором висят нож в ножнах, огниво, трубка и мешочек с табаком.

Женское платье несколько отличается от мужского. Женщины закутаны в огромные плащи из нанки или лососевой кожи, которую они умеют дубить очень искусно, придавая ей величайшую мягкость. Их одеяние опускается до лодыжки и иногда окаймлено бахромой из маленьких медных украшений, которые при ходьбе звенят, словно колокольчики.

Лосось, кожу которого они используют для одежды, они никогда не ловят летом, поэтому он весит от тридцати до сорока фунтов. Та рыба, которую мы ловили в июле, весила лишь три или четыре фунта; однако этот недостаток уравновешивался ее количеством, а также изумительным вкусом: мы все сходились во мнении, что никогда не ели лучшего лосося.

Мы не можем говорить о религии этого народа, поскольку не видели ни их храмов, ни священников. Однако грубо вырезанные фигуры, свешивающиеся с потолка их хижин, возможно, были их идолами. Они олицетворяли детей, руки, ноги и весьма напоминали благодарственные приношения в наших сельских церквях. Впрочем, эти изображения, которые нам показались идолами, могли служить напоминанием о детях, погубленных медведями, или охотниках, раненных этими животными. Однако едва ли возможно, чтобы люди столь хрупкого сложения были лишены суеверий.

Иногда нам казалось, что они считают нас колдунами: на различные наши вопросы они отвечали с видимым беспокойством, хотя и вежливо. Когда мы пытались срисовать их с натуры, они, похоже, думали, что рука чертит магические знаки, и отказывались отвечать на наши просьбы, давая понять, что это плохо.

Лишь с большим трудом и благодаря величайшему терпению мсье Лаво, главному врачу «Астролябии», удалось составить словари языка орочей и битчей. Даже наши подарки не могли победить их предрассудки в этом отношении. Часто они принимали их с отвращением и иногда упрямо отказывались от них.

Порой мне казалось, что они, возможно, желали большей чуткости с нашей стороны, когда мы делали им подарки. Чтобы проверить обоснованность этого предположения, я пришел в одну из хижин и, после того как ко мне подвели двоих детей трех-четырех лет и я немного приласкал их, я подарил им кусок розовой нанки, которую принес в кармане. Я увидел самую живую радость на лицах всей семьи и убежден, что они отказались бы от подарка, если бы я предложил его им напрямую. Муж вышел из хижины и вскоре вернулся с лучшим из своих псов, умоляя меня принять его. Я отказывался, пытаясь объяснить ему, что пес будет полезнее ему самому, чем мне, однако он настаивал. Увидев, что его уговоры безуспешны, он подвел двоих детей, которым я подарил нанку, и положил их ручки на спину пса, давая мне понять, что я не должен отказывать детям.

Подобная утонченность манер возможна лишь в среде очень развитого народа. Я полагаю, что ни один из тех народов, которые не занимаются ни земледелием, ни скотоводством, не может превзойти их в цивилизованности.

Я должен отметить, что собаки — их самое ценное достояние. Они запрягают их в маленькие и легкие сани, очень искусно изготовленные, точно так же, как это делают камчадалы. Эти собаки из породы лаек крепки, хотя и среднего размера. Они очень послушны и ласковы и словно переняли характер своих хозяев, тогда как псы гавани Французов, намного меньше, но той же породы, — злые и дикие. Пес из Гавани, который провел несколько месяцев у нас на борту, валялся в крови, когда мы убивали зверя или овцу, подкрадывался к птице, словно лиса, и более проявлял повадки волка, чем домашней собаки. Однажды ночью при сильном волнении он свалился в море — возможно, его столкнул какой-нибудь моряк, паек которого он утащил.

Пришельцы, четыре пироги которых были пришвартованы к берегу возле деревни, возбудили наше любопытство, как и страна битчей, находящаяся к югу от залива Де-Кастри. Мы привлекли все свои способности, чтобы расспросить их о географии их земли. На листе бумаги мы начертили побережье Татарии, реку Сахалин и остров того же имени, который они называют Чока, напротив Татарии. Между островом и побережьем мы оставили проход.