Насильно они привели к нам девочек тринадцати или четырнадцати лет, надеясь получить плату за них. Сопротивление этих юных островитянок свидетельствовало, что в этом отношении обычаи страны нарушались. Ни один из французов не воспользовался варварским правом, предоставленным ему. Если и случилось несколько моментов, посвященных естеству, желание и согласие были обоюдными, и женщины делали первый шаг.

В этой стране я встретил все ремесла, присущие островам Общества, однако с меньшими средствами выражения из-за нехватки сырья. Пироги были той же формы, но их остов образовывали очень тонкие жерди, четырех или пяти футов в длину, и они могли вместить не более четырех человек. В этой части острова я видел лишь три пироги, и я не удивлюсь, если вскоре за неимением древесины не останется ни одной. Впрочем, островитяне научились передвигаться без них и плавают настолько хорошо, что в очень беспокойном море отплывают на два лье от берега и, возвращаясь на сушу, ради удовольствия выбирают место, где прибой наиболее силен.

Прибрежные воды показались мне небогатыми рыбой, и я полагаю, что местные жители питаются преимущественно овощами. Они живут за счет батата, ямса, бананов, сахарного тростника и небольших плодов, растущих на береговых скалах и напоминающих виноградные грозди, которые встречаются вблизи тропиков Атлантического океана. Куры, немногочисленные на этом острове, не могут рассматриваться как источник пропитания. Европейские мореплаватели не обнаружили здесь наземных видов птиц, и морские мало распространены.

Поля возделываются с большим пониманием. Островитяне вырывают траву, собирают ее в кучи, поджигают и таким образом удобряют почву пеплом. Банановые деревья высажены в линию. Они возделывают также solanum, или черный паслен, однако мне неизвестно, как они используют его. Если бы я знал, что они обладают посудой, выдерживающей огонь, я предположил бы, что они употребляют его подобно тому, как жители Мадагаскара или Иль-де-Франса готовят шпинат. Однако они, как и жители островов Общества, владеют лишь одним способом приготовления пищи: выкопать ямку и покрыть батат и ямс раскаленными камнями и углями, перемешанными с землей. Все, что они едят, приготовлено в этом подобии печи.

Тщание, с которым они обмерили мой корабль, показало мне, что они не были равнодушными зрителями наших ремесел. Они изучили наши канаты, якоря, компас и рулевое колесо. На следующий день они снова пришли с бечевкой, чтобы повторить измерения. Это заставило меня предположить, что на острове у них состоялось обсуждение предмета и остались некие сомнения на сей счет. Впрочем, одно соображение, вероятно, ускользнуло от их разумения — а именно, то, что мы никак не использовали против них силу. Они знали, что у нас есть оружие, поскольку направленный на них в шутку мушкет обратил их в бегство.

Мы же, напротив, высадились на остров единственно для того, чтобы сделать им добро. Мы осыпали их подарками, обласкали всех старых и малых, в особенности грудных детей. Мы засеяли их угодья всеми видами полезных семян. Мы оставили в их селениях свиней, коз и овец, которые, вероятно, расплодятся. И мы ничего не потребовали взамен. При всем том, они забросали нас камнями и украли у нас все, что только смогли унести.

При других обстоятельствах было бы неразумно вести себя столь снисходительно. Однако я решил отплывать вечером. Я льстил себя надеждой, что на рассвете, когда они не увидят наших кораблей, они припишут наш скорый уход справедливому недовольству, которое должны были вызвать их поступки, и что это понимание, возможно, улучшит их. Впрочем, эта надежда несколько химерическая, и ее осуществление не привело бы к значимым последствиям для мореплавателей. Остров Пасхи едва ли может быть чем-то полезен для их кораблей, и острова Общества находятся недалеко от него.

Я отправился в путь в восемь часов утра. Меня сопровождали мсье Дажеле, де Ламанон, Дюфрен, Дюше, аббат Монже, отец Ресевер и наш садовник. Мы сразу же взяли направление на восток в глубь острова и прошли около двух лье. Ходьба по холмам, покрытым лавовыми камнями, была очень неудобна. Однако вскоре я заметил тропинки, по которым можно было легко пройти от дома к дому. Мы воспользовались ими и посетили множество плантаций ямса и батата.

Почва этих плантаций была весьма плодородна — садовник счел ее подходящей для разведения наших семян. Он посеял семена капусты, моркови, свеклы, маиса и тыквы. Мы попытались объяснить островитянам, что эти семена произведут плоды и корневища, которые можно употреблять в пищу. Они прекрасно поняли нас, и с этих пор показывали нам наилучшую землю, где желали видеть наши новые растения. После бобовых мы посеяли семена апельсина, лимона и хлопчатника и дали понять островитянам, что это деревья, в то время как прежде мы посеяли злаки и кустарники.

Мы не встретили других низкорослых деревьев, кроме бруссонетии бумажной и мимозы. Мы также увидели довольно обширные поля черного паслена — как мне показалось, его выращивают на землях, истощенных ямсом и бататом.

Мы продолжили путь к горам, хотя и достаточно высоким, но легкодоступным и покрытым травой. Мы не заметили следов оврагов или потоков. Преодолев около двух лье, мы повернули на юг к побережью, вдоль которого прошли наши корабли накануне вечером и на котором в подзорные трубы мы видели множество статуй. Некоторые из них повалены — островитяне, похоже, не занимаются их починкой. Другие стоят ровно, но их постаменты наполовину разрушены.

Самая большая из тех, которые я обмерил, была высотой в шестнадцать футов десять дюймов, включая колпак в три фута один дюйм. Материалом статуи была пористая окаменевшая лава, очень легкая. Ширина в плечах составила шесть футов семь дюймов, а толщина у основания — два фута семь дюймов.

Увидев несколько строений, стоящих рядом друг с другом, я направился к этому подобию деревни, один дом которой был в триста тридцать футов длиной и в форме перевернутой пироги. Недалеко от этого дома мы заметили фундаменты нескольких других домов, более не существующих. Их образовывали нарезанные куски окаменевшей лавы, в которых были отверстия шириной в два дюйма.

Эта часть острова показалась нам лучше возделанной и более населенной, чем окрестности бухты Кука. Также здесь было больше статуй и постаментов. На различных камнях, образующих эти постаменты, мы увидели грубо нарисованные скелеты. Мы также увидели там дыры, заткнутые камнями, посредством коих, как мы предположили, они могли сообщаться со склепами, содержащими тела мертвых. Один из туземцев объяснил нам с помощью очень выразительных знаков, что они погребают здесь умерших, которые затем возносятся на небо.

На морском берегу мы натолкнулись на пирамиды из камней, сложенных почти так же, как пушечные ядра артиллерийского парка. Мы заметили человеческие останки вблизи от этих пирамид и статуй, все из которых были обращены к морю спиной.

Утром мы осмотрели семь различных постаментов, на которых были статуи, стоящие или опрокинутые. Они отличались друг от друга лишь размером. В той или иной степени, время оставило следы разрушения на каждой из них, в зависимости от ее древности.

Возле самой дальней статуи мы обнаружили своего рода чучело из тростника, представляющее собой человеческую фигуру высотой в десять футов. Его покрывала белая ткань; голова была естественного размера, а тело — тонкое; пропорции рук были соблюдены почти точно. С шеи свешивалась сеть в форме корзины, покрытая белыми тканями и наполненная, как нам показалось, травой. Рядом с корзиной была фигура ребенка высотой два фута, чьи руки были скрещены, а ноги свешивались. Эта фигура не могла бы просуществовать много лет — возможно, это была модель статуй, которые воздвигались сейчас в честь вождей острова.