6 июня на 30° северной широты ветер перешел на зюйд-ост, небо побелело и потускнело. Все говорило о том, что мы покинули зону пассатов, и я сильно опасался, что вскоре мы пожалеем о потере хорошей погоды, которая сохраняла нас в добром здравии и позволяла нам производить лунные наблюдения почти каждый день или, по меньшей мере, сравнивать истинное меридиональное время с показаниями наших морских хронометров.

Мой страх перед туманами очень скоро оправдался: мы встретились с ними 9 июня на 34° северной широты и не знали хорошей погоды до 14-го числа того же месяца, когда пришли на 41°.

Вначале я подумал, что эти моря более туманны, чем те, которые разделяют Европу и Америку. Я глубоко ошибся бы, если бы упрямо придерживался этого мнения. Туманы Акадии, Ньюфаундленда и Гудзонова залива в силу своей постоянной плотности неоспоримо превосходят эти туманы. Но влажность здесь очень высокая, туман и дождь пропитывают влагой всю одежду матросов, и уже давно не выглядывало солнце, чтобы просушить ее. Как меня убедил печальный опыт экспедиции в Гудзонов залив, холодная влажная погода — вероятно, наиболее частая причина цинги. Никто пока не страдал этой болезнью, однако после столь долгого пребывания в море у всех нас была телесная предрасположенность к ней. Я приказал поставить жаровни с горящими углями на юте и между палубами, где спала команда. Я выдал каждому солдату и матросу пару сапог и вернул им фланелевые жилеты и кальсоны, которые хранились на складе с тех пор, как мы покинули моря мыса Горн.

Мой судовой врач, который вместе с мсье де Клонаром отвечал за все эти меры, предложил также добавлять в утренний грог немного хинной настойки, которая, особо не изменяя вкус этого напитка, может оказать оздоровляющее действие. Я был вынужден приказать, чтобы настойку подмешали тайно: без этой предосторожности команды наверняка отказались бы пить свой грог. Никто не заметил примеси, и жалоб на новый режим не было — он непременно вызвал бы большое недовольство, если бы был вынесен на всеобщее рассмотрение.

Эти меры предосторожности оказались очень действенными, однако мы занимали свой досуг в течение столь долгого перехода не только ими. Мой плотник изготовил по чертежу мсье де Лангля мельницу для зерна, которая сослужила нам добрую службу.

Баталеры, убежденные, что просушенное зерно будет храниться намного лучше, чем мука и галеты, предложили нам взять на борт большое его количество. В Чили мы пополнили его запасы. Они приобрели для нас мельничные жернова диаметром двадцать четыре дюйма и толщиной четыре с половиной дюйма. Нужно было четыре человека, чтобы привести их в движение. Нас заверили, что эскадре мсье де Сюффрена[80] достаточно одной такой мельницы для удовлетворения всех своих потребностей в муке, поэтому мы не сомневались, что для такой маленькой команды, как наша, большего и не нужно. Однако когда мы попытались использовать их, пекарь обнаружил, что зерно лишь раздроблено, но не помолото, и целый день труда четырех человек, сменяемых каждые полчаса, имел своим плодом не более двадцати пяти фунтов этой плохой муки.

Поскольку зерно составляло приблизительно половину наших съестных припасов, мы оказались бы в очень затруднительном положении, если бы не дух изобретательства мсье де Лангля. Посоветовавшись с матросом, который в детстве помогал мельнику, он придумал, как улучшить работу жерновов и приспособить к ним ветряную мельницу. Вначале он попытался, и с некоторым успехом, использовать лопасти, вращаемые ветром, однако вскоре заменил их рукоятью. С помощью этого нового приспособления мы могли ежедневно молоть двести фунтов зерна, получая муку настолько же хорошую, как и с обычной мельницы.

14 июня ветер перешел на вест-зюйд-вест. Продолжительный опыт позволяет нам сделать следующие замечания: небо почти всегда прояснялось, когда ветер перемещался лишь на несколько градусов от веста к норду, и над горизонтом показывалось солнце; когда ветер переходил от веста к зюйд-весту, обычно становилось пасмурно и начинался мелкий дождь; от зюйд-веста к зюйд-осту и даже осту — горизонт затуманивался и влажность крайне повышалась, проникая в каюты и во все отсеки корабля.

Таким образом, одного взгляда на сводку ветров всегда было достаточно, чтобы предсказать изменение погоды, — наблюдение за ветром будет очень полезно для тех, кто последует за нами через эти моря. Впрочем, те, кто помимо удовольствия при чтении отчета о событиях этой экспедиции испытывает еще и толику сочувствия к людям, которые выносили все ее тяготы, вероятно, порадуются за мореплавателей, которые на краю земли, после непрерывной борьбы с туманами, плохой погодой и цингой, подошли к неведомому побережью — месту действия всех географических романов[81], слишком легко принимаемых на веру современными географами.

Капитан Кук лишь осмотрел издалека эту часть Америки, от горы Святого Ильи до 60° северной широты, за исключением залива Нутка, в котором сделал остановку. Однако от горы Святого Илии до западной оконечности Аляски и еще дальше, до мыса, скованного льдами, этот прославленный мореплаватель проследил все побережье с упорством и смелостью, которые, как знает вся Европа, только ему были свойственны.

Таким образом, изучение этой части Америки, заключенной между горой Святого Ильи и портом Монтерей[82], представляется весьма полезным для развития мореплавания и торговли. Однако мы должны признать, что на это потребуется много лет, а мы можем посвятить этому лишь два-три месяца по причине скорого завершения благоприятного времени года и, в особенности, вследствие обширности целей нашей экспедиции. Поэтому мы будем вынуждены оставить многие подробности мореплавателям, которые пойдут за нами. Минует, вероятно, несколько столетий, прежде чем все заливы и бухты этой части Америки будут вполне изучены. Однако определение истинного протяжения этого побережья, а также широты и долготы его наиболее примечательных мест — работа очень полезная, в чем ни один моряк не усомнится. И мы можем выполнить эту работу.

Со времени отплытия от Сандвичевых островов и до высадки у горы Святого Ильи ветра неизменно были попутными нам. Чем дальше мы продвигались на север и ближе подходили к Америке, тем чаще видели морские водоросли совершенно нового для нас рода: с шарообразной головкой размером с апельсин, переходящей в стебель длиной сорок или пятьдесят футов. Эта водоросль напомнила нам проросшую луковицу, только значительно большего размера. Киты самых крупных видов, гагары и дикие утки также предвещали близость суши.

Наконец, 23 июня в четыре часа утра мы увидели ее: туман неожиданно рассеялся, и перед нами открылась длинная цепь гор, покрытых снегом. Если бы погода была ясной, мы увидели бы эти горы на тридцать лье дальше от берега. Мы различили Берингову гору Святого Ильи, вершина которой возвышалась над облаками.

Вид суши после долгого плавания обычно вызывает самые приятные чувства, однако мы не испытали ничего подобного. Глазу было печально видеть эти огромные скопления снега на бесплодной земле без деревьев. Как нам показалось, горы на несколько лье отстояли от моря, которое подступало к плато высотой сто пятьдесят — двести саженей. Это черное, словно выжженное огнем плато было лишено малейшей зелени и резко контрастировало с белизной снега, который был виден в разрывах облаков. Оно служило основанием длинной цепи горы, простиравшихся приблизительно на пятнадцать лье с востока на запад.

Поначалу нам показалось, что мы очень близко к берегу. Вершины гор возвышались словно бы над нашими головами — блеск снега вводил в заблуждение глаза, не привыкшие к нему. Однако по мере продвижения мы стали различать перед возвышенным плато холмики, покрытые деревьями, которые приняли за острова. Мы посчитали, что сможем найти там укрытие для наших кораблей, а также воду и древесину. Поэтому я предложил воспользоваться восточным ветром, дувшим вдоль побережья, и разведать с близкого расстояния эти предполагаемые острова. Однако ветер внезапно перешел на зюйд, и небо почернело в той стороне горизонта. Я счел уместным дождаться более благоприятной погоды и взял круче к ветру, который дул прямо на берег.