В отличие от коридора, где сразу понимаешь, что ты в больнице, здесь такое ощущение, что ты дома, хотя и дома у мужчины. Вдоль стен темно-зеленого цвета, напоминающих об охоте, выстроились ряды книжных полок, а стул с витиеватым узором, к которому меня привязали, стоит на ворсистом бордовом ковре. Картину довершает бар в виде глобуса, заполненный бутылками, и вся обстановка напоминает мне чью-то элитную пещеру.

Они что, пытаются создать ощущение комфорта? Того, что все в порядке? Наверное, это не важно. Мне нужно найти Даллас и убедиться, что с ней все хорошо. Имеенно она всегда добывала для нас информацию, но сейчас — моя очередь.

Позади открывается дверь, и я вся напрягаюсь. Я почти жду, что ко мне подойдет доктор Уоррен, с ее русыми волосами, забранными в хвостик — таким безобидным и внушающим доверие. Но человек, который обходит мое кресло — не доктор Уоррен. Я смотрю на мужчину, который садится в кожаное кресло по другую сторону стола.

Открыв мое дело, он смотрит на меня и тепло улыбается.

— Привет, Слоан, — говорит он, но как-то странно, как будто провел годы, избавляясь от акцента. Его тщательно подстриженная борода цвета перец с солью растет на лице, которое могло бы быть красивым, если бы не шрам, который рассекает верхнюю губу. Но даже шрам не делает его непривлекательным — просто чуть более жестким, чем большинство бесцветных докторов, к которым я привыкла.

— Меня зовут доктор Беккетт, — говорит он и достает из кармана пиджака очки в тонкой оправе. Надев их, внимательно смотрит на меня.

— Вижу, тебе уже дали лекарство, — он что-то записывает на листе в моем деле, — это необычно.

— Я бы сказала, что почти все, что происходит — необычно.

Голос у меня хрипит, и доктор Беккетт, положив локти на стол, наклоняется ко мне.

— Думаю, я с тобой соглашусь, Слоан. Ты уже прошла через Программу. Что такого случилось, что ты оказалась здесь во второй раз? Депрессия снова овладела тобой?

— Вы шутите? — спрашиваю я. — Я здесь, потому что я хотела сбежать. Потому что вы все — просто сборище психопатов!

Мою вспышку эмоций сразу же заглушает еще одна теплая волна, и я, выругавшись, опускаю голову набок. Я не хочу расслабляься. Я хочу тут все расколошматить.

Доктор печально качает головой.

— Похоже, ты страдаешь заблуждениями. Не так уж необычно.

Он что-то записывает в моем деле.

— Пациенты-суицидники часто неправильно интерпретируют то, что происходит. У них развивается паранойя. Они думают, что все хотят причинить им вред. Жаль, что ты чувствуешь себя такой одинокой. Мы все так за тебя переживали.

— Да уж, конечно.

— Ну же, подумай, — говорит он, взмахнув рукой, — посторайся мыслить здраво, Слоан. Ты же не можешь верить в то, что мы все желали тебе несчастья. Сестра Келл даже сама попросила, чтобы ее назначили к тебе. Мы хотим, чтобы у тебя все получилось. Подумай о своем потенциале. Ты могла бы принести такую пользу обществу — как подросток на плакате. Красивая, умная, по-человечески несовершенная. Публика бы с радостью восприняла тебя как мотивационного оратора. Ты бы могла убедить детей принимать участие в Программе, чтобы нам не пришлось выискивать их. Но ты не следовала рекомендациям твоего врача. Или обработчика.

Он замолкает и складывает руки перед собой.

— Сожалею по поводу Кевина. Мы вместе работали в другом учреждении.

Хотя лекарство должно успокаивать меня, при упоминании о Кевине я выпрямляюсь, а веревки, которыми я привязана, сильнее вонзаются в руки.

— Что вы с ним сделали?

Доктор Беккетт качает головой, как будто не понимает, о чем я говорю.

— Я? Нет, дорогая. Это из-за тебя он снова заболел. Из-за того стресса, в который вы с Джеймсом Мерфи повергли его. Вскоре после того, как вы сбежали, Кевин прыгнул с моста Сент-Джонс.

Это шокирует меня, и я опускаю голову. Боль, резкая, острая, вонзается в меня, и лекарство не успевает ее спрятать. Кевин больше не в Программе. Он мертв.

— Вы убили его, — шепчу я, зажмурив глаза.

— Не будь дурочкой, — говорит доктор с легким недовольством. — Мы хотели помочь Кевину, но он решил поступить по-своему. Иногда они так делают — больные. Вопрос в том, — он снимает очки. — что решишь ты? Если бы у тебя была возможность, ты бы покончила с собой, Слоан? Ты бы зашла так далеко, чтобы сохранить зараженные воспоминания?

Да. Я думаю, если вкратце, то да — но зачем задавать этот вопрос? Почему нет другой альтернативы? Я хочу быть сильной. Внутри себя я кричу, что я должна быть сильной, но по-настоящему уже начинаю паниковать. Кевин — мой обработчик, мой друг — мертв. Учитывая все, что я знаю, люди из Программы могли заставить его спрыгнуть с моста, но даже если он и сделал это сам, то затем, чтобы защитить нас. Программа заставила его. А когда они начнут так же давить на меня, что сделаю я? Ничего не осталось. Они изменили Лейси. Изменят и меня. Стоит ли вообще жить?

— Нужно ли нам держать тебя связанной ради твоей же безопасности, Слоан? — мягко спрашивает доктор Беккетт.

— Да, — отвечаю я резко, упрямо. — Да, нужно.

Доктор Беккетт вздыхает и откидывается назад в кресло.

— Печально.

Он наживает кнопку вызова на телефоне.

— Предупредите сестру Келл, чтобы приготовила следующю дозу, — говорит он, бросив осторожный взгляд в мою сторону. Несколько секунд собирается с мыслями — складывает очки и кладет их в карман. Я вдруг думаю, что он носит их только затем, чтобы выглядеть более официально. Мы, видимо, уже прошли через эту стадию в наших отношениях.

— Мы можем быть друзьями, — тихо говорит он мне, — если захочешь. Но в этом уравнении есть одна неизменная часть — ты никогда и ни за что не выйдешь отсюда, сохранив воспоминания. Мы просто не допустим этого. Попытайся понять наше положение.

— Вы — монстры.

— Правда? А может, мы — способ остановить эпидемию мирового масштаба? Когда испытывали вакцины, всегда были жертвы. Разве ты не хочешь умереть ради будущих поколений?

— Нет. А вы хотите убить меня ради них?

— Да. Если коротко, то — да.

Я не помню то время, когда была в больнице. Неужели они всегда были такими откровенными? Такими ужасающими? Или же, учитывая мое нынешнее положение, они решили отбросить приличия? Отчасти я хочу, чтобы он обманул меня, сказал что-нибудь, чтобы прогнать страх. Но опять же, его прямота поможет мне твердо стоять на земле и с большей решимостью идти к цели.

— Ну, — говорит доктор Беккетт, — я знаю, что ты испытывала серьезный стресс. Не проявились ли какие-нибудь воспоминания?

Я чувствую скорбь, когда понимаю, что я снова потеряю часть своей жизни, потеряю Миллера. Но если я надеюсь выбраться отсюда и остаться в живых, мне нужно подыгрывать — хотя бы какое-то время.

— Да, — говорю я, — но это не плохие воспоминания. Я… я расскажу о них, без сопротивления. И без лжи. Но сначала я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали. Я хочу знать, все ли в порядке с Даллас.

— Доктор улыбается — кажется, он рад слышать, что я буду принимать участие в лечении.

— Ах да. Даллас Стоун. Похоже, ее болезнь прогрессирует. Если не принять решительные меры, она может и не пережить эту ночь. До дальнейших указаний она находится в карцере.

— Что? Вы не можете вот так запереть ее. Она же не животное!

— Она вырывала свои волосы. Она представляет опасность для себя и других. Ради Бога — она же ударила ножом обработчика.

— Он заслужил это! — кричу я.

— Она совсем сошла с ума. Убьет кого-нибудь.

— Позвольте мне поговорить с ней. Пожалуйста.

Я натягиваю веревки, и мне хочется сложить руки перед собой, чтобы показать, насколько я искренна. Доктор Беккетт наклоняет голову и, кажется, обдумывает это.

— Она — моя подруга, — умоляю я, — я смогу ее успокоить.

Даллас и правда моя подруга, та, за кого я стану бороться. Жаль, что я не поняла это раньше и не вытащила нас из того дома до того, как появились люди из Программы.