Я начинаю волноваться. То, что Адам — Келлан — здесь, доказывает, что найти нас не так сложно. В любую секунду может появиться кто-нибудь из Программы. Артур говорил, что общественность не на нашей стороне. Может, у Келлана получится изменить это? И не окончит ли он как Артур, если попытается?

— Буду с тобой откровенен, — говорит Келлан. — В газете мои истории кладут на полку, и мне еще предстоит получить доступ к процедурам или методам работы в Программе. Они работают в условиях строжайшей секретности, а для общественного учреждения здравоохранения это выглядит довольно неэтично. Ну а вы с Джеймсом Мерфи — ваша история гремит на всю страну. Были и другие возвращенцы, но никто и близко к вам не подошел: вы — современные Бонни и Клайд. Мир начинает болеть за вас. Могу только представить, что по этому поводу думают в Программе. Хотел бы я знать. Расскажи мне свою историю, дай знать о том, что происходит внутри учреждений. Что они с тобой делали, Слоан? Что происходит внутри Программы?

Келлан смотрит на меня, от нетерпения широко открыв глаза, даже хотя и пытается казаться спокойным. Артур Притчард говорил о внедренных обработчиках — может, Келлан один из них? А может, он играет в обе стороны. Я открываю рот, чтобы сказать ему, что мне небезопасно с ним разговаривать, когда слышу, как меня зовут.

— Слоан? — Риэлм взволнованно зовет меня во второй раз. Ееллан закрывает глаза и тяжело вздыхает, потом снова смотрит на меня.

— Мой номер есть в визитке, — говорит он. Поговори со мной. Только… давай это будет между нами. Не хочу, чтобы меня бросили в тюрьму, иле сделали кое-что похуже.

Я вдруг понимаю, что я и есть это самое «похуже». Бегу мимо него на пложадку перед заправкой, где вижу Риэлма — он стоит, схватившись за голову, испуганно оглдываясь по сторонам. Когда он видит меня, чертыхается.

— Вот ты где, — говорит он, когда я подхожу к нему. — Ты меня до чертиков напугала.

— Прости.

Келлан просил меня, чтобы я не говорила о нем, но похоже, что быть в бегах — это значит, выбирать, кому можно верить.

— Мне нужно поговорить с тобой, — шепчу я. Он с любопытсвом смотрит на меня и оглядывает парковку. Его взгляд на секунду останавливается на пустом синем автомобиле.

— Не здесь, — говорит он, обняв меня за плечи. Мы идем к фургону. — Давай сначала уберемся отсюда подальше.

Кас и Даллас уже сидят впереди. Пока мы выезжаем с заправки, у меня бешено колотится сердце, и я думаю, не стоит ли рассказать им про Келлана. Но вместо этого я смотрю в окно, на ту сторону здания, откуда за нами, должно быть, наблюдает репортер. Касаюсь уголка визитки в кармане и думаю, увижу ли я его еще раз. Я немного разочарована, потому что даже хотя я не доверяю ему, если бы Келлан говорил правду, он мог бы помочь мне найти Джеймса.

— Даллас? — справиваю я, а Риэлм бросает на меня взгляд. — Ничего о Джеймсе не слышно?

Она поворачивается ко мне, хоть и не смотрит на меня.

— Пока ничего, Слоан.

Ее голос звучит более разочарованно, чем я могла бы ожидать. Но потом я напоминаю себе, что Джеймс нравится Даллас. Может, для нас обоих важно, чтобы он вернулся целым и невредимым.

— Куда точно мы едем? — спрашивает Риэлм.

— Подальше от города, — отвечает Даллас, впервые заговорив с ним. — К черту на кулички, в самую глушь.

Она улыбается ему, и ее щербатая улыбка неискренна.

— Ты хотел, чтобы мы исчезли — вот мы и исчезнем. Надеюсь, она стоит того.

И потом она поворачивается обратно и включает радио, которое заполняет тишину.

* * *

Кас говорит, что ехать очень далеко, и что нам нужно остановиться. Когда мы пакуемся у заштатного мотеля в нескольких поворотах от шоссе, уже темно. Табличка СВОБОДНЫЕ НОМЕРА едва освещена. Риэлм идет к стеклянному окошечку, чтобы забронировать номера. Даллас опускает стекло.

— Забронируй для нас с Касом отдельный номер, — говорит она холодно. — На этот раз я не буду спать с тобой в одной кровати.

Риэлм останавливается, но молчит. Только когда Даллас поднимает стекло, он идет к окошечку и говорит с человеком за стеклом.

— Угомонись, — говорит Кас, нетерпеливо постукивая руками по рулю. — Никто из нас не хочет оказаться в центре вашей любовной ссоры.

Даллас поворачивается к нему.

— Ты не слышал того, что он сказал, — огрызается она. Я чувствую, как у меня все опускается в животе, и я боюсь, что меня втянут в разговор.

— Я, мать твою, имею значение, — говорит она Касу, и у нее полыхают щеки. — Он не имеет права говорит мне, что я не имею.

Кас хочет положить ей руку на плечо, но Даллас отодвигается отт него.

— Все хорошо, — говорит она, — просто хотелось бы, чтобы он снова исчез.

Она быстро оглядывается на меня.

— И ее может прихватить с собой.

Я хочу крикнуть, что никогда не любила Риэлма и не полюблю. Хочу напомнить ей, что Джеймс — мой Джеймс — пропал, и что ее маленький приступ жалости к себе совсем не облегчает нашу жизнь. Но уже темно, и Даллас устала. И, если честно… я не виню ее за то, что она злится на Риэлма. Он пробуждает в нас все самое худшее.

Как только Риэлм машет ключами, чтобы показать, что номера готовы, мы хватаем сумки и идем на второй этаж. Тут довольно мрачно. Отстен отшелушивается желтая краска, двери — угрюмо-зеленые. Я поджимаю губы, и Кас кивает, соглашаясь со мной.

— Это хороший выбор, — говорит Риэлм, увидев нас с Касом обмен жестами. — Они принимают наличку и не спрашивают документы.

Он останавливается перед номером 237 и открывает дверь ключом — настоящим ключом от двери мотеля на цепочке, с номером. Спертый воздух сразу же бьет по носу; разноцветные покрывала на кроватях тонкие, порванные.

— Ну и дыра, — говорит Даллас, заглянув внутрь.

Риэлм дает ей ключи.

— Даллас, я…

Даллас берет ключи и идет в соседнюю дверь. Она не кричит на него, не повторяет то, что сказала в машине. Кас с усталым видом идет за ней в их номер, и я жду, чтобы посмотреть, не пойдет ли Риэлм за Даллас, чтобы поговорить. Но он заходит в номер и скрывается в ванне. Отлично. Мне начинает казаться, что никому из нас никогда не будет весело, никто не будет смеяться… жить.

Я закрываю входную дверь и запираю ее на цепочку, чувствуя себя так, будто попала в фильмы ужасов восьмидесятых годов. Включаю лампу рядом с кроватью. Все мои вещи внутри вещмешка. Я открываю его, смотрю на дело Джеймса. Не могу заставить себя прочитать его без него.

Открывается дверь и выходит Риэлм. С непроницаемым лицом идет к противоположной кровати и ложится. Складывает руки за голову и лежит, уставившись в потолок. Я лежу на боку. Я слишком устала, чтобы умыться или переодеться.

— Ну, — у Риэлма усталый голос, — так что случилось на заправке?

Я никому не рассказывала о том вечере, когда встретила Келлана в первый раз и о том, что он знал мое имя, и теперь не знаю, как все это рассказать.

— К тебе никогда не подходил репортер? — спрашиваю я.

— Нет, — Риэлм чешет нос с таким видом, как будто это глупый вопрос. — а к тебе?

Я достаю из кармана визитку и протягиваю ее риэлму. Он, широко открыв глаза, хватает ее. Смотрит на нее и потом садится на край кровати, свесив ноги.

— Слоан, откуда ты знаешь этого парня?

— Я встретила его в клубе самоубиййц. Он выглядел как все остальные… но знал, как меня зовут, хотя я не говорила ему. Сначала я подумала, что он обработчик, внедренный обработчик, о которых рассказывал Артур Притчард. Но когда мы остановились у заправки по пути сюда, он снова объявился. Я ужасно испугалась. Он дал мне эту визитку, сказал, что он — репортер из Нью-Йорк Таймс, и что следит за нашей с Джеймсом историей. И что хочет получить информацию о Программе. Думаю, он понимает, что они по-настоящему с нами делают.

Риэлм пробегает пальцами в волосах, взъерошив их.

— Мне это не нравится, — говорит он. — Нам не стоит говорить ни с кем, кроме мятежников. Пока что. Он может работать на Программу.