— И кто же? — осторожно, чтобы не спугнуть как яркую бабочку на лугу, спросил Ким Кувардин.
— Врач–гинеколог… Он украл у меня матку… И хотел убить…
— Не понял… Повторите… Что у вас украли? — наморщил лоб младший лейтенант Ким Кувардин — весёлый, бесшабашный парень.
Она повторила.
Кувардин, получивший при рождении модное имя КИМ — Коммунистический Интернационал Молодёжи — заморгал глазами часто–часто, а когда до него дошёл смысл сказанного, схватился за живот, сдерживая смех.
— Это не по нашей части, гражданочка…, — прыснул в кулак Ким. — Матками занимается сам начальник отдела милиции… Пройдите к нему.
Женщина вышла, а Ким и все другие участковые от смеха повалились на столы. Вскоре из кабинета Горвата выскочил, словно ошпаренный, дежурный по отделу капитан Фомин, получивший свою дозу «вливания» за то, что пропустил к начальнику шизофреничку. По хохоту учасковых Фомин догадался, чьих рук проделка и погрозил Киму кулаком, вызвав тем самым ещё больший смех.
У меня тоже не обошлось без инцидента.
Некая Валя — продавщица из кондитерского отдела центрального гастронома, желая показаться в глазах подруг героиней, наболтала, что «красивые парни в чёрных костюмах пытались затолкать её в чёрную «Волгу» и увезти». В доказательство показала синяки на ногах, якобы набитые о дверцу машины.
Разумеется, осведомители, имеющиеся в любом трудовом коллективе, тотчас сообщили «куда следует»… Проверить «сигнал» Горват поручил мне. Валентина оказалась пышногрудой блондинкой, довольно привлекательной и броской внешности. Про таких обычно говорят: «Не хватает ещё печати на лбу с буквой Бэ!». Её муж — капитан морской пехоты, отправился в Чехословакию усмирять там недовольных чем–то чехов, а перед отъездом рогатый ревнивец авансом наподдавал жёнушке тумаков, и, видимо, заслуженных. Под предлогом опознать в толпе горожан возможных насильников мы гуляли с ней по вечернему Владивостоку, и в постели усатого морпеха «свой закончили «поход». Бравый капитан молодцевато смотрел на любовные утехи жены с фотопортрета, украшенного выпиленными из латуни якорьками. Его пристальный взгляд и сжатые в усмешке губы под лихо закрученными усами словно предупреждали:
— Ну, погоди, красавица! Вернусь домой — ох, и всыплю тебе!
«Выполнив задание» Горвата, я доложил ему рапортом, что сигнал ложный.
Мы переодевались грибниками, бродили с лукошками по лесу в дождевиках и болотных сапогах, шуршали осенней листвой.
Несмотря на усиленные бдения, в пятницу где–нибудь в укромном овражке обнаруживали труп, наскоро закиданный ветками.
Попутно раскрыли несколько преступлений, не имеющих отношения к убийствам в Сахарном ключе. Допрашиваешь, к примеру, подозреваемого в убийстве, «берёшь на понт»:
— Вот вам бумага, ручка… Чистосердечное признание облегчит вашу вину… Учтите: нам всё известно…
Перепуганный гражданин подробно пишет о … краже кирпича со стройки. Или о хищениях краски со склада завода… Колбасы с мясокомбината…
В одном из анонимных писем неизвестный моралист сообщал о преподавателе физкультуры, якобы занимавшемся любовью со школьницами. Такой «учитель» мог быть потенциальным насильником–убийцей. Он отрицал половые связи с девчонками–подростками, но Арсен Марченко принёс милицейские штаны 58‑го размера, пообещал надеть их на него и забросить в камеру к уголовникам.
— Скажем им, что ты бывший легавый… Знаешь, что они с тобой сделают там? Так, что лучше признавайся сам, — примеривая штаны к физкультурнику, сказал Арсен. Я отвернулся к окну, чтобы скрыть смех. Приём со штанами Арсен практиковал часто, и даже самые упорные молчальники сдавались перед их видом.
— Не надевайте на меня эти ужасные штаны… Было дело с одной девятиклассницей… Сама напросилась… А больше ничего… — признался спортсмен.
Под подозрение попал некий аккордеонист из кафе «Лотос». Раскручивали его на причастность к убийствам, а в итоге раскрыли давнишнюю квартирную кражу, совершённую из квартиры тёщи… им самим. Захотелось выпить музыканту — инсценировал кражу собственных вещей. Жене наговорил, что воры обокрали. Та в милицию, настрочила заявление. Работайте, ребята! Ищите жуликов! Вешайте себе очередную «висячку». И вряд ли когда это «тайное» дело стало бы явным, если бы не выезд аккордеониста с девицей на природу, в Сахарный ключ. Там мы его и взяли в момент укладывания девицы на полянке, устланной дубовыми листьями. Перепуганного до смерти аккордеониста поместили в камеру с «подсадной уткой» — агентом. Тот, расписанный татуировками, нагло пинал дверь камеры, обзывал последними словами милиционеров, изображая из себя отпетого уголовника.
— За что взяли тебя эти волки позорные? — войдя в доверие к сокамернику, спросил агент. — Мусора вонючие, краснопёры легавые!
— Сам не знаю, — трясясь от страха, ответил подозреваемый. — Наверно, за тёщину хату, которую обворовал… Выпить хотелось, трубы горели…
— Вещички–то где? Не все прокутил?
— Ковёр остался… Сервиз, шуба… У дружка моего спрятаны…
— Заныкать надо в другое место. Мусора прошмонают — прищучат тебя! Ты говори адресок. По тюремной почте на волю сообщу, затарят вещички надёжно.
Когда помощник дежурного сержант Вася Саченко привёл задержанного в кабинет, тот дрожал осиновым листом в тихую погоду. Застрощал я бедолагу кражей, ответственностью за дачу ложных показаний, а главное, обещанием рассказать жене и тёще об истинном виновнике исчезновения домашних вещей. Завербовал в осведомители. Теперь он стал моими глазами и ушами в «Лотосе»: кто принёс «толкнуть» там ворованные туфельки на продажу, как расхищает продукты завпроизводством и всё остальное в таком духе. И первая информация от «Музыканта» не заставила себя долго ждать: узнал от него, что официанткой работает девица, больная гонореей. Вытаскиваю её, обязываю посетить венерологический диспансер, естественно, ловлю на компромате, обещая никому ничего не сообщать, если она периодически будет ставить меня в известность обо всём негативном, что делается в кафе. Скоро я знал, какие официантки и как обсчитывают посетителей. Конечно, это вотчина работников ОБХСС — отдела борьбы с хищениями соцсобственности, но мне нужен компромат для новых вербовок. Так коллектив «Лотоса» нашпиговался осведомителями, агентами, доносчиками, следящими друг за другом. В результате задержали Ферзя — вора–рецидивиста, предлагавшего официанткам купить у него краденый японский магнитофон. Под раскрытие пошли девять краж. Очень нужны оперу такие вот «добровольные» помощники, без которых, как без помойного ведра на кухне, не обойтись.
До самого ноября колготились мы по ужасающему уголовному делу с короткой надписью на обложке объёмной папки: «26‑й км.». Подключился КГБ: «Не исключено, что периодические убийства совершаются с целью создать паническую ситуацию в городе, дестабилизировать политическую обстановку…», сообщалось в секретной информации, зачитанной Горватом на оперативке.
Приехали на помощь московские зубры уголовного розыска из МУРа — два седоватых подполковника. Пили водку на берегу Амурского залива, нисколько не заботясь о раскрытии убийств. Они их там в своей Москве столько насмотрелись, что, пользуясь командировкой, проводили её как отдых у моря. Кима Кувардина, подначившего их «служебным отпуском», «прикупили приколом»:
— Хочешь, лейтенант, приёмчик покажу? Ничего не почувствуешь, как ты уже лежишь на полу… Только не бойся… — серьёзно предложил пожилой «муровец».
— А я и не боюсь… С чего вы взяли? Только сильно не бросайте, — согласился Ким, не подозревая подвоха.
— Ладно… Показываю… Обхватывай меня… Так… А теперь суй голову…
— Куда?
— Мне в задницу!
Чтобы не остаться в долгу, сконфуженный Ким тотчас пошёл показывать «приёмчик» другим участковым.
Всему приходит конец. Кровавые злодеяния владивостокского «Джека–потрошителя» — тоже прекратились.
Банально просто раскрылись эти особо тяжкие преступления. Зашёл я как–то в «Книжный мир»… Новинки художественной литературы посмотреть, с Ниной пообщаться, разведать, не удастся ли заглянуть к ней вечерком. Кстати, познакомился с ней на служебной волне: поймал на улице уборщицу этого магазина, торговавшую ворованными из отдела шариковыми ручками — дефицитом того времени. Недостачу пришлось бы возмещать продавцам. Нина благодарила, пригласила «на огонёк».
