А затем выступила их главная ударная сила — тоже просто гастролировавшая в Коринфе, но только пока гастролировавшая, а так — приглашённая в качестве наставницы школы для следующего потока аулетрид «несравненнейшая из несравненных» Федра Александрийская. Эффектная, стерва, хороша без дураков. Ну, бёдра разве только для её роста несколько узковаты, но именно несколько — на мой намётанный глаз. В целом же — шикарна, а народец ведь уже и не только пляшущими женскими телесами разогрет, но и вином, так что сочетание выходило убойнейшее. Даже её плосковатые шутки полупьяные греки воспринимали с восторгом, а уж когда она плясать принялась — их вообще с нарезов посрывало.
Во-первых, она не сама вышла, а её вынесли двое дюжих рабов, выряженных сатирами. Во-вторых, она сразу же начала со стриптиза, переросшего в античный аналог канкана, а ряженые сатиры плясали вокруг неё и лапали, изображая эротическую страсть. Стандартный обезьяний приём, когда самцы, не допущенные к телу элитной самки, страшно завидуют допущенным, и оттого желают её многократно сильнее. Элементарно, примитивно, но — работает. Затем Федра разлеглась прямо на полу между столами, а эти ряженые, дав ей соблазнительно подвигать ногами, снова подхватили её на руки и вынесли обратно. Но ошибались те, кто решил, будто бы это и конец её выступления. У правого конца стола александрийку подсадили прямо на стол, и она пошла прямо по нему, всё с той же разнузданной пляской. Публика лапала её за ноги, за бёдра, за талию, кое-кто дотягивался и до верхних выпуклостей, а она смеялась и к некоторым даже наклонялась пониже, дабы тем удобнее было. Как рах шагах в трёх от нас очередной раз наклонилась, дав всю себя ощупать — а глядит при этом на нас и улыбается эдак многообещающе — Аглея рядом со мной заметно занервничала.
Следующая остановка, как и следовало ожидать, перед нами. Ножку выставляет — ну, я и огладил от щиколотки и до промежности, а эта оторва смеётся и вообще на корточки опускается — до верхних выпуклостей даже тянуться далеко не надо. Ну, раз так — «по многочисленным просьбам трудящихся» оглаживаю и там. Пока Серёга лапает её за коленку, Володя — за нижние выпуклости, Велтур к верхним тянется, а Васькин тоже за промежность ухватить примеряется, массилийка взглядом её эфирку сверлит, но у той эфирка тоже не сильно её собственной уступит. Ну, не одна только собственная, конечно — собственная у неё хоть и заметно выше среднего, но явно ведь наставниц её выпуска не испугала. Тут, скорее, эгрегор её так подпитывает. Шутка ли — примитивнейшим по сути и исполнению приёмом всех предыдущих затмила, включая и таких же носительниц бренда? В мощнейшей природной харизме хрен откажешь — млять, не так уж и глупы оказались жрицы-наставницы школы гетер, клюнуть-то клюнули, но и подстраховались добротно. А она каждому из нашей компании хорошенько полапать себя дала, а потом, пройдя в своём плясе всего-то пару шагов, остановилась перед каким-то расфранчённвм греком и даже обнялась с ним — и поглядывает на меня из-за его плеча, всё так же улыбаясь. А я ощущаю ногой ножку Аглеи и плечом — её тугую верхнюю выпуклость…
Федра, пообнимавшись с греком, дальше плясать пошла, направляясь уже к тому концу стола, где большие шишки на ложах примостились, возле них поизвивалась и тоже каждому полапать себя дала, потом для приличия и до конца дошла, где театрал-извращенец мальчиков лапал, а злосчастная Хития с их задниц на свою его внимание переключить пыталась. Чувствую — массилийка напряглась и смотрит в ту сторону уж больно сосредоточенно. Слежу за направлением её взгляда и наблюдаю, как один из мальчиков-виночерпиев возле творческой театральной натуры как-то заёрзал беспокойно, а затем и закашлялся, передал кувшин другому и пошёл прочухиваться.
— Ты решила расчистить для подруги пространство? — спрашиваю её шёпотом.
— Да, это её единственный шанс…
Я помог ей привести в небоеспособное состояние и второго, а затем нащупал рукой тугую и округлую ягодицу Аглеи, ухватился покрепче и, преодолевая брезгливость, транслировал свои ощущения театралу. Тот как раз пребывал в растерянности, а рядом — спартанка с нижними выпуклостями пороскошнее, чем у тех исчезнувших мальчиков, да ещё и полностью идентичными им анатомически. Хлопает глазами, раздумывает, затем нерешительно тянет руку, прикасается — млять, неужто прокатит? Усиливаем с соседкой энергетический натиск, я уж чуть ли не в анус ей палец пихаю, а его эфирную руку до половины в эфирную прямую кишку спартанке запихиваю. Смотрим, взялся уже смелее, оглаживает — но нет, опомнился, отдёрнул руку и отшатнулся. Всё-таки мы облажались…
— Это было безнадёжно с самого начала, — утешил я массилийку, перемещая руку от её нижних выпуклостей к верхним, — Мы сделали всё, что могли. Так что ты там говорила о механике?
— Ну, мой отец был главным механиком в Эмпорионе и занимался всеми машинами в городе. Представляешь — ему даже САМОМУ приходилось иногда их чинить. Конечно, свободному и уважаемому гражданину такое не пристало, рабы на то есть, но разве можно доверить тонкий механизм этим тупым варварам? Вернётся отец со службы, рассказывает за ужином о трудностях, так мама вполуха слушает, лишь бы внимание своё показать, а мне интересно было — слушаю и спрашиваю всё, что непонятно. Несколько раз он с собой меня в мастерские городского арсенала брал, и я видела и сами эти машины, и как их ремонтируют…
— Ты хочешь сказать, что и устройство их понимаешь?
— А что тут такого? Вот, смотри, — она вытянула две пряди собственных волос, — Вот здесь я их держу, здесь — закручиваю потуже. Теперь вставь между ними рукоятку вот этой ложечки для мёда и закрути оставшуюся часть до конца — да, вот так, потуже. Я держу свою часть, и больно ты мне не сделаешь. Держишь концы крепко? Теперь смотри, — она оттянула пальцем ложечку на полоборота назад и отпустила, закрученные волосы спружинили, и ложечка завертелась вперёд, — Если бы впереди был упор, а в ложечке камешек, то он бы полетел вперёд…
— Необычные у тебя были увлечения для девчонки, — ухмыльнулся я.
— Да, на меня смотрели как на ненормальную. А мне прясть, ткать и шить было просто скучно. Нет, я всё это умею, и никто ещё не жаловался на качество моей работы, но мне это неинтересно. А уж слушать за веретеном или за ткацким станком все эти женские разговоры о том, кто что и за сколько купил и во что вчера была одета соседка — ну сколько можно об этом говорить? Ведь не целыми же днями! Да я лучше книжку почитаю! Ну, интереснее всего мне было, конечно, про богов и героев, но таких книг у отца было мало, и когда я перечитала их все, взялась и за остальные. Философия тоже интересна, но не так — далека от жизни, хоть и пытается объяснить её…
— Двуногое существо без перьев, — припомнил я платоновское определение человека, и мы с ней расхохотались.
— Весело здесь у вас! — раздался вдруг сзади грудной и томный женский голос, — Дайте-ка, и я к вам присоединюсь! — Федра Александрийская, уже одетая — ну, по сравнению с тем, в каком виде выступала, хотела втиснуться между мной и массилийкой, но аулетрида тут же прильнула ко мне поплотнее и рукой зацепилась за мою. Фыркнув, гетера разлеглась тогда между мной и Володей — и тоже выпуклостями как бы невзначай касается. Типа, сравни и сделай правильный выбор.
— А механика — вполне жизненна, — продолжила Аглея, — Ну, иногда, конечно, и не получается. Отец как-то предложил ещё в Эмпорионе для подъёма воды из речки в городской водопровод сделать винт Архимеда, но бестолковые рабы сделали его скверно, и механизм работал еле-еле и оказался даже хуже прежних водоносов…
— Слишком большая щель между винтом и трубой?
— Ну да, я тогда маленькая была, так моя ладонь туда легко просовывалась. А воде много ли надо, чтобы стечь обратно вниз?
— А цепной подъёмник с ковшами не пробовали?
— Отец предлагал его уже в Массилии — в Эмпорионе после неудачи с винтом Архимеда его новых идей никто не хотел слушать. Но там ведь деревом не обойдёшься, нужно ещё и много бронзы, а она очень дорогая…
