— А с ним иначе, совсем, совсем иначе! — Щеки Хельми опять зарделись. — Без вашего ободрения я и его бы сторонилась, заставляла бы себя сторониться вопреки своим чувствам. Так что и тут я вам обязана…

— Сколько вы мне приписываете!

— Это еще не все. Когда заведующим лесопунктом стал Осмус, я залюбовалась тем, как энергично, как настойчиво он повел дело и принялся хозяйничать в лесу. Особенно впечатляли высокие проценты и похвалы на собраниях и в газетах. Они приносили мне большое удовлетворение, они ведь говорили об успехе нашего общего дела, а в нем была и моя доля, доля труда той самой Золушки, которая лишь недавно стоила ничуть не больше, чем плуг, или борона, или какой-нибудь другой инструмент в сарае серого барона. Вы все перевернули. Осмус пришел в ярость, и я поначалу обиделась. А потом поразмыслила обо всем и поняла, что вы были правы. Мне стало стыдно за себя, за то, что я ничего не замечала.

— Осмус и сейчас еще не понимает…

— Понимает, он все понимает, но просто не признается в этом. Будет ли здесь шуметь лес или останутся одни голые пни, — ему все едино. Завтрашний день Туликсааре его не волнует, он заботится лишь о собственном будущем.

— Будущее леса и нас самих — одно с другим связано.

— Это верно — человек поднимается не в одиночку, а вместе со всеми.

Хельми поставила на стол молоко и свежеиспеченные пышки. Они уже принялись за еду, когда вдруг пришел Осмус. Он сделал удивленное лицо, принялся извиняться и даже попытался тотчас уйти. Хотя он не обронил ни одного намека, но все его поведение говорило о том, что он понимает увиденное по-своему и сделает свои выводы.

Осмус пришел рассказать о своей борьбе с министерством, о том, как он добился материалов для лесной узкоколейки, и о том, что он поручает Хельми руководить строительством. Но разговор о будущей работе не клеился, всем было не по себе, и Реммельгас вскоре поднялся.

— Ну нет! — Осмус вскочил. — Я здесь у вас третий лишний, так что я и уйду…

Реммельгас и виду не подал, что понимает его намек. Тем временем дождь прекратился, хотя надвигавшиеся густые тучи обещали новый ливень. «Если потороплюсь, может, поспею до дождя в Сурру», — подумал Реммельгас, но ошибся: не успел он дойти и до дому, как полило вновь.

Этот день оказался долгим для Реммельгаса, долгим и томительным. Большую его часть он простоял у окна, по которому стекали струи мутной воды. Тучам, казалось, не было ни конца, ни краю, но все же к вечеру их сплошная серая масса разорвалась и дождь затих.

Однако было уже поздно пускаться в Сурру…

В середине недели Реммельгасу пришлось послать Питкасте замерять лесосеки в районе Люмату, а когда Осмус напомнил о прокладке железнодорожной трассы, лесничий был настолько занят другими неотложными делами, что и на помощь лесопункту послал объездчика. С разрешения лесничего на подмогу пригласили и Нугиса с дочкой, но девушка отказалась. В воскресенье Анне ждала Реммельгаса, она хотела в тот день поделиться с отцом своими планами и надеялась на поддержку лесничего. Погода, правда, была плохая, но в полдень дождь перестал, — если б он захотел, то вполне мог бы успеть добраться до Сурру.

— Пусть лесничий сам бегает, — обиженно проворчала она теперь в ответ на приглашение, — нечего ему командовать.

Осмус на это сказал, что у лесничего, мол, очень много дел, особенно теперь, когда он, по-видимому, готовится к свадьбе.

— К какой свадьбе? — спросил оторопевший Питкасте.

Когда Осмус назвал Хельми невестой лесничего, Питкасте махнул рукой: охота, мол, слушать бабьи сплетни! Осмус притворился рассерженным и, чтоб восстановить свой престиж, рассказал о том, как застал воркующую пару наедине. Видно, праздновали помолвку. Он взглянул потихоньку на Анне и остался доволен тем, какое впечатление на нее произвела эта новость: девушка прикусила губу и побелела как бумага.

Осмус едва заметно усмехнулся. Пусть это будет первой местью лесничему за все, что свалилось теперь на его шею, — за этих комаров, за то, что приходится таскаться тут по болотам и продираться сквозь заросли.

Несколько дней спустя — прокладка железнодорожной трассы была еще не закончена, — ранним утром в лесничестве зазвонил телефон. Лесничий, вернувшийся лишь поздно ночью с делянки в Линкаэву, натянул на голову одеяло, чтобы ничего не слышать. Но телефон был упрям: как бы задумчиво помолчав, он снова принялся звать его, протяжно и требовательно.

Реммельгас откинул ногами одеяло и спрыгнул на пол.

— Алло! — крикнул он в телефон. — Неужели вы не могли подождать хотя бы до восьми?

Из трубки ответил нетерпеливый, но твердый женский голос:

— Не могли. Немедленно приходите к объездчику, браконьеры убили лося.

Странно! Голос знакомый, а чей — не поймешь. Но еще более странным было само сообщение. Лось? Откуда забрел этот редкий зверь в Туликсааре?

— Оставьте лучше свои первоапрельские шутки! — ответил он. — В Туликсаареском лесничестве больше пяти лет не видали ни одного лося.

— Вы так думаете? — В голосе послышалось раздражение: — Ну что ж, если у вас нет времени…

— А кто это говорит?

Из трубки послышалось дыхание, и лишь после короткой паузы раздалось.

— Дочь Нугиса — Анне Нугис.

— А где отец?

— Пошел по следам лося к Люмату.

— С кем?

— Ни с кем, один.

— А объездчик Питкасте?

— Он с Осмусом на железнодорожной трассе.

Сон и усталость как рукой смахнуло. Тот, кто отважился выстрелить в лося, не побоится выстрелить и в человека, чтобы скрыть свое черное дело. На лосей не ходят в одиночку, на них охотятся сообща. Значит, старый Михкель не зря поднял тревогу.

— Подождите меня!

— Я тронусь потихоньку в Сурру, вы меня догоните.

Реммельгас торопливо оделся. Вот так история — лоси! Странно, неужто старый Михкель не знал о том, что на его участке появилась такая редкость? А может, звонила не Анне и все это обман? Заманивание в ловушку? Но лесничий тут же рассмеялся. Кому это нужно? Бандиты вывелись в лесах Туликсааре еще раньше лосей… Он повесил на плечо двустволку и вспрыгнул на велосипед.

Воздух был свеж и полон утренней росистой прохлады. Над зубчатым силуэтом леса пылал багровый рассвет. В небе реяла одинокая полоска облаков, нижний край ее был светлым, почти белым. Лесничий никогда не пропускал возможности полюбоваться на игру красок при восходе солнца, это зрелище всегда очаровывало его, но сегодня он лишь бегло взглянул на все это великолепие. Вдали показались красноватые стволы соснового бора.

До Мяннисалу дорога была ровной и достаточно широкой, здесь можно было ехать быстро. Не останавливаясь около дома объездчика, Реммельгас свернул на узкую и бугристую лесную дорогу, по которой мало ходили. Тут росли высокие, густые деревья, отсюда восхода совсем не было видно. Да и некогда было на него заглядываться, как некогда было и заслушиваться звонким птичьим пением. Неровная, усеянная корнями дорога, даже летом утопавшая в грязи, приковывала к себе все внимание.

Реммельгас проехал бы мимо Анне, если б она его не окликнула. Девушка сидела на бревне у дороги. Лесничий спрыгнул с велосипеда и вернулся. Анне поднялась и пошла ему навстречу. На ней были длинные коричневые брюки, заправленные в солдатские ботинки, и куртка того же цвета с большими карманами. «Прямо амазонка», — подумал Реммельгас, увидев, как легко и уверенно девушка вскинула на плечо ружье.

— Однако у вас сегодня мужественный вид! — воскликнул лесничий.

Анне ответила как можно более равнодушным и холодным голосом:

— Велосипед поставьте в кусты. Мы пройдем на болото прямо лесом, здесь недалеко.

Удивленный тоном девушки, Реммельгас спрятал велосипед и снова повернулся к Анне.

— Вы беспокоитесь об отце? Но, наверняка, браконьеры уже удрали как можно дальше.

Анне, не говоря ни слова, пошла по направлению к болоту. Когда лесничий догнал ее и попросил извинения за то, что не пришел в воскресенье из-за жуткого ливня, она и вовсе отвернулась в сторону.