Койтъярв так пристально посмотрел на Реммельгаса, что тот невольно опустил глаза.

— От вас прямо жаром пышет, — сказал он. — Теперь я начинаю понимать, почему люди так энергично защищают вас — вы всех тут зажгли. Знаете, вчера вечером ко мне явился поздний гость.

— Гостей к вам много ходит…

— Остальных я сам вызывал. Он один пришел незваный… Высокий такой, брови густые и лохматые, лицо словно медное, усы длинные, густые…

— Михкель Нугис?

— Он самый.

У Реммельгаса сердце оборвалось. Неужели старик пришел жаловаться? Нугис еще не свыкся, не примирился с мыслью о рубках в Сурру. Он боролся с собой, он даже поддерживал Реммельгаса, но сердце зачастую оказывается сильнее рассудка…

— Хотите узнать, о чем он говорил?

— Мы с Нугисом по-разному смотрим на размещение лесосек…

— Вот как? Интересно… Но разрешите рассказать вам о нашем разговоре. Было уже поздно, солнце зашло. Я видел, что мимо окна прошел высокий человек, но в дверь никто не постучал. Тропинка упирается в дом, и поэтому я насторожился. Поскольку в сенях по-прежнему было тихо, я не смог побороть любопытства и пошел взглянуть. Выглядываю в сени и вижу в наружных дверях высокую фигуру. Человек стоял ко мне спиной и дымил трубкой. Он услышал мои шаги и повернулся. «Ждете кого-нибудь?» — спрашиваю. «Я?.. Нет, кого мне тут ждать?..» Выхожу я на крыльцо, останавливаюсь рядом с ним и тоже закуриваю. Вечер был тихий, эти вот березки стояли такие понурые, солнце уже заходило, и на закате горели облака. «Хороший вечер», — говорю. Старик встрепенулся. «Чего? Ах, вечер? Да, ничего… Завтра опять будет дождь». Человек стоит себе и практикуется в метеорологических изысканиях — зачем мне мешать ему? И я начал спускаться с крыльца. Там у вас три ступеньки. На крыльце все по-прежнему было тихо. Только я сошел на землю, как предсказатель погоды не выдержал и спросил своим хриплым басом: «Это вы… это вы партийный секретарь?» — «Я». Старик опять замолчал и начал грызть трубку. Я остановился. Было ясно, что он пришел не просто поболтать, что на сердце у него тяжелый камень. Шутка ли, человек целые четверть часа простоял у двери. Вижу я, гасит он трубку пальцем, зажимает ее в кулак, сует в карман и говорит: «Тогда надо нам потолковать». Привел я его в дом, посадил. Прикусил он ус, задумался и сказал мне: «Я сурруский лесник. Говорят, на лесничего есть жалобы». Я молчу. «Это правда?» — «Правда», — говорю. Тут старик вскочил. Головой он доставал чуть ли не до потолка. Сделал он ко мне два размашистых шага, упер свои большие, как гири, кулаки в стол и этак в упор: «От Осмуса?» — «Не важно, от кого, важно, что есть». — «Я знаю, что от Осмуса. Он грозился. Лесничий прижал его к стене с новыми лесосеками. Тот и струсил, что плана не даст. Для него проценты — все!» — «Значит, начальник лесопункта прав?» Вижу, нахмурился старик, сдвинул свои лохматые брови и так зыркнул на меня глазами, словно ножом полоснул. «Нет, прав наш новый лесничий». Вижу, трудно ему говорить. Дышит тяжело, кашляет, задыхается, будто кто его за горло взял. Наконец пересиливает себя и выкладывает: «Да, прав лесничий. Он вперед заглядывает, вдаль». Сказал это старик и немного отошел — брови обратно разъехались, кровь от лица отлила. Сует руку в карман и достает опять свою трубку, большую такую, — добрая осьмушка табаку влезет. «Так, говорю, а дальше что?» Удивился он очень, забыл, что уже спичку зажег, держит ее над трубкой и смотрит на меня из-под бровей. «Дальше? Дальше ничего». На том наш разговор и кончился.

Реммельгас поднялся и подошел к окну. По стеклу барабанил мелкий дождь. Листья сирени блестели, словно отполированные. Леса не было видно — его окутала серая мгла.

— Да, — произнес подошедший неслышно Койтъярв. — Не очень-то у вас тут красиво… Слишком голо. — И, помолчав, добавил: — Но люди у вас чудесные, просто золотые.

— Из всех наших богатств главное — люди, — тихо, как бы про себя, откликнулся Реммельгас.

— Многое мне еще неясно. Есть у меня немало предположений, но, чтобы доказать их справедливость, нужны факты. Могу, впрочем, сказать вам уже сейчас: вы благотворно повлияли как на людей, так и на природу Туликсааре.

— Благодарю вас, — ответил Реммельгас. В последние дни было немало огорчений, и потому слова Койтъярва глубоко его расстрогали, он не смог этого скрыть.

— Когда коммунисту говорят, что он воспитал новых людей, советских людей, — это самая большая похвала, — продолжал Койтъярв. И, глубоко вздохнув, добавил: — Все же с вас еще не сняты серьезные обвинения. Я думаю не о расположении лесосек: после того как будут выслушаны доводы лесопункта, разрешение этой проблемы не вызовет больших затруднений. Гораздо сложнее обстоит дело с убийством лося…

Реммельгас резко обернулся.

— Вы верите?..

— Дело не в том, верю я или нет. Я спрашивал и Нугиса, он отрицал. Горячо, даже рассердился. Он не единственный, кто уверен в том, что лесничий Реммельгас не стал бы целиться в лося, даже если б имел на это право. Но пусть против вас нет улик, пусть все обвинения против вас будут признаны неосновательными: все же, пока не обнаружат браконьера, на вас будет лежать тень подозрения.

Прощаясь — бригада направлялась в Куллиаруский лесопункт, — Койтъярв повторил:

— В Куллиару мы проведем не больше одного дня… Может быть, нам удастся установить за это время и личность неизвестного убийцы лося.

«Может быть, нам удастся»! Какой великодушный, говорит «нам»! А сам небось думает: «Докажи-ка, лесничий Реммельгас, что ты не браконьер».

Реммельгас распахнул окно. Ветер стих, но небо было сплошь затянуто серыми тучами и капал дождь, капал тихо, беззвучно…

Рудольф Осмус объяснял Койтъярву, почему он так решительно возражает против переноса центра тяжести лесных работ в самые дальние районы Сурру.

— Реммельгас обвиняет меня в консерватизме, в косности, в том, что я цепляюсь за старое, — развел он руками. — Разве я заслужил такие упреки? Думаю, что нет. Я ведь вправе — думаю, что я даже обязан — защищать интересы своего предприятия. Ведь речь идет не о ста тридцати процентах Куллиаруского лесопункта, речь идет о стройматериалах, о крепежном лесе для шахт, о сырье для фанерных и спичечных фабрик. Насколько всего этого будет меньше, если мы углубимся в непроходимые трущобы! Я против плана лесничего, против не принципиально, а практически, не навсегда, а на год. Я бы говорил совсем иначе, если бы все было так, как обещали Реммельгас и Тамм, если бы приехали экскаваторы и углубили реку и мы могли бы организовать сплав. Но о машинах пока ни слуху ни духу. А если они прибудут, их придется сначала монтировать и устанавливать, так что в нынешнем году от них все равно мало проку…

Койтъярв не перебивал Осмуса, он только тихо постукивал карандашом по папке. Когда заведующий лесопунктом кончил, он взглянул на него и спросил:

— Значит, будь здесь экскаваторы, вы заговорили бы совсем иначе?

— Ну конечно же! Я еще раз повторяю: в принципе я не против…

— Хорошо, — прервал его Койтъярв. — Экскаваторы прибывают сегодня.

На дороге загремела телега, сердито залаял Нестор. Со станции доносился стук бревен, там загружали новые вагоны. Прошло несколько секунд, прежде чем Осмус сказал:

— Что-то я об этом не слышал…

Действительно, об этом знали лишь немногие в Туликсааре. Койтъярву хотелось порадовать местных жителей приятной неожиданностью: он никому не говорил о том, что экскаваторы уже прибыли на мелиоративную станцию, что он поторопил тамошнего директора и что машины вскоре ожидались в Туликсааре. Чтобы рассчитаться за опоздание, станция обещала прислать два экскаватора вместо одного и в придачу к ним кусторез.

Получилось так, что когда на туликсаареской дороге загремели какие-то таинственные машины, то на шум первыми выбежали собаки, которые уселись около дороги, подняли уши и принялись лаять на неведомые им страшилища. Потом железный лязг услыхали мальчишки, и среди них начался спор.