Несмотря на то, что голод мучительно терзал желудки Флориса и Адриана, оба брата с трудом сдержались, чтобы их не вырвало после подробных разъяснений секретов цыганской кухни; однако они справились с настоятельными позывами организма, стоически проглотили ежиные кишки и вежливо улыбнулись. Федор, не слышавший пояснений вожака, откинулся назад и, поглаживая себя по животу, произнес:

— Клянусь святым Георгием, вожак Тамара, с тех самых пор, как я покинул берега Днепра, мне еще ни разу не приходилось есть столь вкусно, как сейчас, не будь я Федор Тартаковский…..

Цыган удовлетворенно поклонился и внимательно, одного за одним, оглядел своих гостей. Однако взор его широко поставленных черных глаз постоянно возвращался к Флорису.

— Ты не любопытен, гайо. Разве тебе не интересно узнать, почему мы помогли тебе бежать?

Флорис выпил последний глоток, поставил миску и тыльной стороной руки вытер рот.

— Я ждал, пока ты мне сам это скажешь, благородный вождь.

— О-о, ты очень силен, гайо с зелеными глазами, очень силен, но знаешь, то, что ты носишь…

Флорис непонимающе смотрел то на вожака, то на Адриана.

— Прости меня, вождь Тамара, но я не совсем понимаю…

— Я старый лис, и мне подчиняется все племя, — оборвал его цыган. — Мне ты можешь сказать, откуда у тебя этот талисман… — и вожак указал своим необычайно длинным тонким пальцем прямо на грудь Флориса.

Молодой человек взял в руки железный медальон, который он носил вот уже много лет, и недоверчиво прошептал:

— Это верно, он уже не раз спасал мне жизнь, но я подумал, что это всего лишь случай…

— Это наш знак, гайо, знак принадлежности к секретному ордену великого Египта, то есть к великому цыганскому королевству, правителям которого подчиняются все живущие на земле цыгане.

— Так значит, благодаря этому талисману ты приказал нас освободить, вождь Тамара? — спросил Флорис.

— Да, гайо, моя дочь Зингара увидела, как он блестит у тебя на груди, когда ты, влача кандалы, проходил через город Пермь. К тому времени мы уже неоднократно дивились странным стечениям некоторых обстоятельств. К примеру, по дороге в эти края мы подобрали голодную обезьянку, все время рвавшуюся бежать за партией каторжников.

Жорж-Альбер прыгнул вожаку на плечо; похоже, он совершенно его не боялся, ибо затем он выхватил у него трубку и с наслаждением затянулся.

— Мы несколько раз оставляли этому зверьку узелок с едой, чтобы посмотреть, что он будет с ним делать. Мой старший сын Издор и дочь Зингара, владеющие искусством не оставлять за собой следов, пошли за ним и видели, как, пока вы спали, он оставлял вам еду.

— Значит, это твою дочь я заметил тогда в лесу, — прервал его Флорис.

— Да, гайо, мы надеялись, что ты — «избранник», тот, кого извечно ждут все наши племена. Мы решили освободить тебя. Теперь твоя очередь говорить, гайо, я был с тобой откровенен. Как тебя зовут? Ты один из наших? Или ты тот, о ком рассказывает легенда? А может, кто-то из наших братьев вручил тебе этот знак? Тогда когда он это сделал? И почему? Был ли он знаком признательности?

Флорис заколебался и обернулся к Адриану. Тот прошептал:

— Говори правду!

По знаку вожака цыгане придвинулись к огню и плотным кольцом окружили беглецов. Флорис пожал плечами: ему не хотелось разочаровывать своих спасителей.

— Имя мое, вождь Тамара, ничего тебе не скажет. Знай только, что в моих жилах течет французская и русская кровь. Я не принадлежу к вашему племени, и уж тем более я не «избранник». Никто из ромов не передавал мне этого талисмана. Я случайно нашел его во Франции, в старом амбаре.

Жорж-Альбер заворчал, ибо справедливо полагал, что заслуга в обнаружении талисмана принадлежит прежде всего ему[23].

«Мой хозяин умаляет все мои подвиги и деяния», — думал он, кашляя от набившегося в нос и горло дыма.

— Зачем ты обманываешь, гайо? Тебе лучше сказать правду.

Адриан заметил, как глаза вожака угрожающе заблестели.

— Мы приняли тебя, гайо, тебя и твоих друзей, говори, мы готовы внимать твоим словам, но если ты будешь лгать… — грозно проговорил вожак.

— Я сказал правду, вождь Тамара, и она очень проста, — воскликнул Флорис.

Цыгане возмущенно зашумели. Грегуар, который почти ничего не понимал из того, что говорилось вокруг, почувствовал, как отношение к ним резко изменилось. Он вцепился в Золотия и Федора.

— Что там происходит? — шепотом спросил он.

— Они недовольны, что барчук не оказался их долгожданным «избранником»… — ответил Федор.

— Ох… кем-кем? Только этого нам и не хватало, как будто у нас к без того мало неприятностей!.. И… а как теперь все уладить, Федор?

— Тихо… Старая Осмотрительность… пока ничего нельзя уладить… — отмахнулся казак, прислушиваясь к продолжению разговора.

Вождь Тамара скинул с колен Жоржа-Альбера и встал. Флорис последовал его примеру, за ним поднялись его друзья. Немного опоздал только Грегуар: ему очень хотелось спокойно доесть суп.

«Эх, — думал он, — наш маленький господин уже герцог… царевич… пусть теперь будет еще и избранником, если это им так нравится… лишь бы нам дали немного поспать».

— Пойми, гайо, — произнес вожак, доставая из-за пояса острый кинжал, — калос никогда не общаются с чужаками, мы и пальцем не пошевелим, чтобы спасти кого-нибудь из них. Их дела нас не интересуют, они нас не касаются. У нас свои законы… Если ты отказываешься говорить правду, мы добровольно или силой доставим вас обратно и получим за вас хороший выкуп. Ты понял?

«О-о, разумеется, понял, — подумал Флорис, — наши дела плохи, если я сейчас же не выдумаю чего-нибудь позамысловатее».

— Khas bapkai ghora av ghi bara bara, — произнес вожак.

Флорис и Адриан укоризненно взглянули на Ли Кана, позабывшего обучить их языку цыган. Однако они быстро поняли, какую команду отдал Тамара: все цыгане тут же вытащили кинжалы и теперь угрожающе потрясали ими. Федор и Ли Кан неправильно истолковали взгляд своих господ. Они схватили толстые сучья, лежавшие возле костра в ожидании, когда настанет их черед обогревать пещеру, и грозно занесли их над головой.

— Ай… яй… яй, Алаверды!.. — возопил Федор, вспомнив боевой казачий клич и приготовившись дорого продать свою шкуру.

Жребий был брошен. Слова утратили свою силу. Цыгане отступили: вопль украинца произвел на них неизгладимое впечатление. Однако опомнившись, они вновь ринулись в атаку. Флорис и Адриан схватили по горящей головне, поп Золотий, все еще не выпускавший из рук своей миски, поднял ее, словно античный дискобол, а Грегуар, имевший в качестве оружия только деревянную ложку… со вздохом взмахнул ею и подумал: «Нет, мы никогда не обретем покой».

— Я сказал тебе правду, вождь Тамара, — последний раз попытался выкрикнуть Флорис.

— Клянусь рогами Вельзевула, ты солгал, гайо! — прорычал цыган, готовясь к нападению. Его люди ждали лишь решающего сигнала. Флорис и Адриан напряглись, словно изготовившиеся к прыжку хищники…

— Остановитесь… гайо сказал правду, — раздался надтреснутый старческий голос. Все с удивлением обернулись и посмотрели в дальний угол пещеры. Сморщенная старуха, более напоминавшая мумию, нежели живое существо, выползла из своего укрытия и, сгибаясь в три погибели, подобралась к огню. Никто не смог бы определить, сколько ей лет.

— Успокойся, королева Гузрати, ты слишком устала и слишком…

— Замолчи, Тамара, когда я говорю, — продолжала старуха, размахивая палкой, — ты всегда несешь глупости, а ты, гайос, иди сюда, сядь рядом со мной.

Флорис никак не решался выпустить из рук свое оружие.

— Ничего не бойся, гайо. Эй вы, потише там.

Похоже, цыгане с большим уважением относились к своей государыне. Они подчинились.

— Да… подойди к огню, гайо, я хочу получше рассмотреть тебя.

Флорис выполнил приказание цыганки; на лице ее, изборожденном тысячью морщин, жили одни глаза — черные и блестящие. Она прожила так долго, что никто в племени, включая ее саму, не знал, сколько же ей в точности лет.